Твой первый - единственный

– Мой брат был болен, – сказала, громко выдохнув. Затем повернулась к нему, изумрудные глаза, некогда напоминающие море, сейчас походили на холодную суровую зиму. Ту самую, в которую умирает все живое, покрываясь беспощадной коркой льда.

– Сердце?

– Да, ему требовалась операция. Но ее откладывали. А потом… в один из дней Аким случайно заметил меня в клинике, где работала его мать. Так, видимо, и узнал обо всем – о квоте, о заболевании, об операции.

– Что он… – Витя отвернулся, сжав крепко руль. Он больше не смотрел на меня, но я чувствовала исходящую от него энергетику. По спине побежали мурашки, казалось, маленькое тесное пространство, в котором мы находились, настигла всепоглощающая тьма.

– Потребовал взамен?

– Угу…

– Разыграть спектакль, расстаться с тобой. Парни получили бы своего капитана обратно, Алена любимого, она тяжело переживала разрыв.

– Почему? Почему, черт возьми, ты мне тогда ничего не рассказала?! – Витя резко перевел на меня взгляд, прожигая каждую клетку. И снова я вспомнила ту его сторис.

– Я планировала. Но…

– Но? – он выгнул бровь, лицо его сделалось мрачным.

– Тебе это уже было не нужно, – мне было тяжело произносить вслух эту фразу. Я научилась не думать о прошлом, научилась жить одним днем, но вот он, человек, от которого сердце готово совершить кульбит, сидит напротив, пытаясь узнать правду, снова расковырять ноющую рану в груди.

– Что? – глухо проговорил Шестаков.

– Меня такси заждалось. Откроешь дверь?

С минуту Витя молчал. А потом все же нажал на кнопку брелка, замки щелкнули, и я смогла выйти на улицу. Осторожно прикрыв за собой дверь автомобиля, я направилась в сторону такси, которое ожидало уже минут десять. Под ногами хрустел снег, воздух был до того холодным, что обжигал легкие.

Я остановилась напротив белой машины, коснулась ручки и внезапно повернула голову, не знаю зачем, словно движимая неведомой силой. Витя смотрел на меня, смотрел так же, как три года назад – с нескрываемой теплотой, которая могла бы заменить солнце, теплый шарф и горячий чай в самый ненастный зимний день.

Поджав губы, я открыла дверь такси и села на пассажирское сиденье.

Глава 11 - Рита

В такси играл шансон и работала печка. Я зажала руки между ног, пытаясь согреть ладони, но они продолжали вибрировать от холода. Я вглядывалась в ночные пейзажи за окном, которые проносились быстрыми картинками перед глазами. А потом на месте этих картинок всплыл образ Вити, его мрачное лицо. Он прекрасно понял, о каком предательстве я говорила, понял, оттого и слова не сказал, позволил уйти.

Я хорошо помню, как подкрашивала губы гигиенической помадой в тот день, хорошо помню пасмурную погоду и свинцовые тучи, нависшие над городом. Ожидался дождь, возможно даже град. Но мне было все равно, я шла, полная решимости, поговорить с Витей, рассказать ему правду. Две недели ада закончились, мой брат будет жить, теперь будет.

Напротив элитной многоэтажки я простояла почти час, пока не раздались раскаты грома, а затем крупные капли начали разбиваться о серый асфальт. Я была в широкой футболке и спортивных штанах на два размера больше. Однако прохладный ветер заставлял ежиться, переминаться с ноги на ногу.

Сначала я думала дождаться, пока кто-то выйдет из подъезда, затем нырнуть внутрь и уже там, наверху, позвонить в дверь. Но когда дождь и ветер усилились, идея показалась бредовой. Не придумав ничего лучше, я вытащила сотовый и набрала номер Вити. Он оказался недоступен. Тогда я зашла в социальные сети, лучше бы не заходила, конечно.

Страничка Шестакова пестрила яркими кадрами из его новой, прекрасной жизни, в которой нет места для серой девочки по имени Маргарита Романова. На одной фотографии он обнимал красивую блондинку, на другой сидел без майки в каком-то клубе или баре. Но хуже всего была новая сторис, там Витя целовался с незнакомой девушкой, по крайне мере, я ее не знала.

Мобильный выскользнул из рук. Я едва не задохнулась, пытаясь сообразить, что вообще увидела. Мне казалось, у нас была любовь, казалось, мы не представляли жизни друг без друга. Но за какие-то две недели он нашел мне замену так легко… Стер из памяти…

Я сглотнула, взглянув на новенькую многоэтажку, дорогие машины, стоящие во дворе. Что я здесь делаю? Для чего пришла рассказать правду? Кому она нужна? Губы дрогнули, мне хотелось закричать.

Подняв телефон с асфальта, я двинулась прочь от дома, в котором жил Витя, в котором была слишком часто, чтобы не запомнить каждый его кирпичик. Шаги мои были тяжелыми, ноги дрожали. Я шла не быстро и не медленно, ощущая как холодные капли летнего дождя проникают за шиворот. Они скользили под одежду, скатываясь по теплой коже.

Дождь усилился, а и я не заметила за ним собственных слез. Последние две недели прошли как во сне: они душили горло, ранили сердце, протыкая его острыми шипами. Однако надежда не давала сломаться. Я верила – глупо, по-детски, словно маленький ребенок, что смотрит на небо и ждет падающую звезду, которая исполнит все-все его желания. А потом внезапно узнала, что звезды не имеют магического свойства, мечты не сбываются, надежды гаснут, не успев зажечься.

Витя, вероятно… и не любил меня. У него таких как я… их будет тысячи.

Такое чувство, словно дверь в мою душу открыли нараспашку, впуская туда яркого мальчишку с глазами морской волны, и разрешили потоптаться, вытряхнуть остатки чего-то светлого.

А потом я увидела самого Шестакова. Он вышел из такси с какой-то девчонкой. Они шатались, смеялись, о чем-то говорили. Я шмыгнула за дерево, прикрыв ладонью рот, грудь разрывало, словно туда залили канистру кислоты.

Никакой любви не было. Разве можно за четырнадцать дней разлюбить? Пусть я в его глазах и оказалась предательницей. Не верю, так не бывает… Облизнув соленые губы, я прикусила щеку изнутри, стараясь подавить всхлип.

Шестаков наклонится и поцеловал в щеку незнакомку, скользнув ладонью по ее бедру. Я не могла смотреть на это, не могла поверить…

Развернувшись, побежала прочь, словно от чумы, словно могла заразиться чем-то смертельным, если бы находилась там еще хоть минуту.

Домой я добрела кое-как, больше по наитию, чем по большому желанию. Встретила отца на пороге, вспомнила его крики в выпускной, грубые слова, пощечину, которую он не постеснялся отвесить при матери.

– Что? Нагулялась? – брезгливо прорычал он, будто говорить со мной, видеть меня, ему было в тягость.

– Скажи честно, – прошептала, поджав губы. Я стояла на пороге, по одежде стекали капли дождя. А может, он шел у меня в душе – слишком сильный и громкий ливень, капли которого словно выстрелы из пулемёта, разбивали остатки моей брони. Я устала быть сильной.

– М? – отец выгнул бровь. Дома никого не было, кроме нас двоих.

– Ты когда-нибудь меня вообще любил? – я уперлась плечом в дверной проем, всматриваясь в глаза мужчины напротив. Лицо его вытянулось, постарело, кожа сделалась грубой, кое-где прослеживались морщинки. В этом лице когда-то я видела самого любимого человека, но его давно уже не было, передо мной стоял только монстр.