Твоя... Ваша... Навеки

— Тут другой случай.

— Мне надо знать еще что-то о ваших традициях? — перебиваю я, не вполне понимая всего того, о чем говорили мужчины.

Но нутром чую, что дело не только в дружеской ревности или зависти.

— Нет, — в один голос отрезают оба инкуба, и я хмурюсь, глядя с подозрением на каждого по очереди.

— По-моему, нам пора пройти в зал, — напоминает Байрон мягко. Берет меня под локоть и ведет к входу в зал.

Арсенио не отстает, а я оборачиваюсь, ищу глазами Клеона и леди Валентину. Вижу, они не успели отойти далеко, Валентина вновь остановилась, беседуя с кем-то, а Клеон оглянулся, посмотрел прямо на меня. От тяжелого, по-мужски оценивающего взгляда краска бросается мне в лицо, и я отворачиваюсь поспешно, с облегчением позволяю инкубам увести меня.

* * *

Следующим вечером мы посещаем ресторацию «Бархат», заведение дорогое, респектабельное и популярное среди высших кругов знати не меньше вчерашнего спектакля. Я вновь малодушно сбегаю из дома задолго до приезда брата с работы, предоставив Дороти объяснять, куда я ушла на сей раз, и не без внутреннего содрогания ожидаю, как Эван встретит меня по возвращению.

Мы опять появляемся на публике втроем.

И я снова наблюдаю, как повторяется вчерашняя реакция на Байрона. Его по-прежнему не замечают, вернее, тщательно создают и поддерживают иллюзию, будто бывший мальчик по вызову для прочего мира — всего-навсего невидимка, пустое место, тень, следующая привычно за своим хозяином, пусть бы теперь за хозяина, по мнению общества, считался Арсенио.

Действительно, один инкуб ухаживает за молодой леди, а его приятель просто ходит хвостиком за другом, и никто не возражает.

Я задумываюсь, не сменить ли нам выходы в свет на посещение мест попроще, менее официальных, где никто не знает нас в лицо, не знает, кто мы и кем были, и где мы сможем проводить время более спокойно, не тратить его на чужие взгляды, что щипали беспрестанно, преследовали назойливо, словно сотрудники желтой прессы.

Вечер несколько портит и факт, что Клеон и леди Валентина тоже ужинают в «Бархате». Конечно же, мы ограничиваемся короткими приветствиями и воздерживаемся от взаимных предложений пересесть за столы друг друга и провести оставшееся время одной компанией — и я, и леди Валентина без слов понимаем всю неуместность, всю возможную неловкость подобной дани вежливости, а Арсенио и Клеон по-простому буравят друг друга тяжелыми, недовольными взглядами. И даже когда мы занимаем заказанный накануне столик и нам приносят меню, я не могу избавиться от ощущения, что Клеон не сводит с меня пристального взора, что он следит за каждым моим движением, присматривается ко мне хищно, пытливо, изучает в стремлении разобраться, почему я, что именно связывает меня с двумя его друзьями. Волчица испуганно поджимает хвост и тянется за защитой к мужчинам, которых полагает своими, я не сразу замечаю, что во время разговора подаюсь ближе к собеседнику, инстинктивно норовлю прикоснуться то к одному, то к другому. Прикосновения вполне невинны — к руке или к плечу, — легки и почти незначительны, но в эти моменты чужой злой взгляд едва ли не хлещет наотмашь, будто я провожу время не со своими кавалерами, а кокетничаю с посторонним мужчиной на глазах жениха.

К счастью, Клеон и Валентина заканчивают ужин раньше нас и, не задерживаясь, покидают ресторацию.

— Он привыкнет, — роняет Байрон.

— К чему? — спрашиваю я немедленно.

— К тому, что у нас теперь своя жизнь, а у него своя, — отвечает Арсенио раздраженно.

— Возможно, мне лишь кажется, но не странно ли он реагирует на, в сущности, естественное и неизбежное событие? — замечаю я осторожно. — Понимаю, крепкая мужская дружба не чета нашей женской, легкомысленной и ненадежной… — сарказма я не скрываю, и Арсенио хмыкает, а Байрон улыбается, — однако у меня невольно возникает чувство, словно я нахально влезла в вашу совместную жизнь, разбила и разрушила до основания все хорошее, что между вами троими было, и увела вас обоих у него.

— Какое хорошее определение — увела, — невесть чему радуется Арсенио. — Надо признать, меня еще никто ни от кого не уводил, тем более чтобы девушка от друга.

— Дело в нашей природе, — поясняет Байрон, смерив Арсенио неодобрительным взглядом. — Тебе может показаться это удивительным, но при наличии искренних чувств мы довольно сильно и быстро привязываемся к себе подобным. К своим родителям, детям, любимым…

— Такие привязанности возникают у всех, — напоминаю я. — В этом вопросе ваш народ отнюдь не уникален.

— В отличие от остальных, мы привязываемся много сильнее — это позволяет избежать соперничества в семье, где больше одного супруга, обеспечивает выживание потомства и сохранение нас как вида. Мы почти не способны причинить физического вреда себе подобным, ни один инкуб никогда не поднимет руку ни на суккубу, ни на ее ребенка.

— Только не говорите, что я и впрямь вас увела у бедного Клеона.

— Не в то смысле, о котором ты могла подумать, — уточняет Арсенио. — К моему преогромному облегчению, мы не испытываем ни романтического, ни физического интереса к представителям своего пола. В принципе не испытываем. Ибо невкусно, непитательно и не вызывает ничего, кроме отвращения.

— Сколь полагаю, это должно служить мне облегчением?

— Разве нет?

— О, я счастлива безмерно!

— Но дружеской привязанности оно не отменяет, — вмешивается Байрон. — И порой, когда у одного появляется спутница, могут возникать… небольшие казусы. Однако тебе не о чем волноваться, Рианн. Как я уже говорил, Лео привыкнет, тем паче, у него и самого есть невеста.

— На которой он, кстати, твердо намерен жениться в течение полугода, — добавляет Арсенио.

— Так скоро? — безусловно, леди Валентина достаточно давно вдовеет, чтобы объявление о повторном браке не выглядело неприличным и скоропалительным, но прежде речь не шла о каких-либо конкретных сроках.

Во всяком случае, я ни о чем подобном не слышала, впрочем, не могу сказать, чтобы меня это сильно интересовало.

— А чего тянуть-то? Да и хоть Валентина ледышка, однако ледышка в меру привлекательная, а уж с учетом того приданого, что достанется будущему мужу, на многое можно закрыть глаза. И если Лео не поторопится, то найдутся и другие желающие на сей приз ценный. Плюс нам же проще будет, когда он женится.

— И вам не жалко вашей дружбы? — не скрываю удивления я.

— К сожалению или, быть может, к счастью, но подчас приходится выбирать, что для тебя важнее, — парирует Байрон. — Получить абсолютно все и сразу нам не дано. Никому не дано.

Мне нечего ответить на философское, каплю обреченное замечание это, и я умолкаю.

После ужина в «Бархате» мы вновь допоздна катаемся по городу, обсуждаем какие-то незначительные вещи, разговариваем на отвлеченные темы. Затем инкубы отвозят меня домой, и я опять невольно изумляюсь тому, что ни один, ни другой не предпринимают попытки поцеловать меня на прощание, даже не обнимают, словно опасаясь чего-то. Лишь выйдя из мобиля Байрона и направившись вдоль глухой ограды нашего дома к задней калитке — отчего-то не хочется рисковать, пользуясь парадным входом, — воспоминаю запоздало, что чем больше позволят себе инкубы, чем теснее контакт между нами будет, тем выше шансы оставить на коже, на одежде чужой запах, тем скорее Эван поймет, что время я провожу не только с Арсенио.

Тем быстрее осознает, как далеко я готова зайти в отношениях с обоими. И едва ли брату понравится это открытие.

А я не желала раньше срока давать Эвану повод требовать у Арсенио объяснений или, того хуже, сатисфакции. Не хотела, чтобы брат угрожал инкубу, прибегал к насилию, переходя к методам воздействия, принятым на улицах Нижнего города.

Неладное чую возле самой задней калитки. Настораживаюсь мгновенно, готовая броситься на нежданного противника и в то же время досадуя на неудобное длинное платье и туфли на каблуке.

— Вот оно значит как, — произносит мужской голос, и я вздрагиваю, узнав его.

Клеон выступает из плотного, что тяжелые бархатные портьеры, сумрака вокруг, копящегося на узкой боковой улочке, куда выходит задняя калитка, делает шаг ко мне и замирает. Хмурое, насупленное лицо освещено лишь слабо мерцающими кристаллами замка на черной створке в ограде, взгляд по-прежнему оценивающий, злой.

— Столько лет, столько воспоминаний, столько всего пережитого вместе и вот итог — все в Вечную реку, и ради кого? — продолжает Клеон, осматривая меня медленно, неприязненно. — Ради смазливой девчонки, коих в Лилате сотни и тысячи, ради волчицы, у которой только и есть, что ревнивый братец-проводник да нелюдимый характер. О чем они думали? Или как там говорится в народе? Любовь зла, пойдешь и за кентавра?