Твоя... Ваша... Навеки

Поражаюсь наглости и ловкости Дипэка, без видимых усилий преодолевающего защитный контур дома, обращающегося ко мне как ни в чем не бывало, словно я действительно наняла его подработать разносчиком писем.

Вечером, когда мы уже готовы отправиться на бал, я замечаю на шее Тессы родовое ожерелье нашей семьи, украшение, которая наша мама носила со дня свадьбы и до последнего своего вздоха. И даже после ожерелье оставалось на маме, единственная драгоценность, не исчезнувшая в бездонных карманах падальщиков и мародеров, подобно золотым серьгам и кольцам, что были на ней в день их гибели. Снять зачарованное ожерелье смог лишь Эван как ее сын и наследник рода. И тем страннее видеть, как до боли знакомая тонкая золотая цепочка обвивает шею другой девушки, человека, по сути, нам чужого. Тем неожиданней понимать, что кристалл-вставка с гербом нашего рода, при маминой жизни бывшая всегда зеленой, как ее глаза, теперь бирюзовая, сочетающаяся с глазами Тессы. Мной овладевает безумное желание разразиться истерическим смехом, когда Эван пытается сначала заверить Тессу, что ожерелье ничего не значит, а потом решает снять его с испуганной девушки. Естественно, расстегнуть замочек не удается — да и не удалось бы. Магия родовых украшений такова, что если надеть их на ту, кого хотя бы часть тебя признала парой, то снять уже не получиться. Только наследнику рода дано снять ожерелье со своей матери, когда придет его черед избрать себе пару и назвать ее своей перед стаей. Я вспоминаю оброненное небрежно замечание Дипэка о волке, сделавшим стойку на девочку, вспоминаю нанимателя, почему-то принявшего Тессу за пару Эвана, вспоминаю странные отношения, сложившиеся между моим братом и нашей случайной гостьей, и короткий нервный смешок вырывается сам собой. С улицы доносится гудок мобиля — должно быть, Финис приехал, — и я разворачиваюсь, иду к входной двери. Осторожно смахиваю слезы, прежде чем коснуться кристалла и открыть ворота.

Мне до щемящей боли в сердце жаль брата. Жаль Тессу.

Они обречены.

Глава 3

Едем в молчании, тяжелом, давящем надгробной плитой. Тесса то и дело касается ожерелья, вертит кристалл в пальцах, бросает настороженный взгляд на Эвана и тут же поджимает губы решительно, непреклонно. Брат закрыт наглухо, лицо непроницаемо, в глазах нарочитое равнодушие — я словно воочию вижу массивную железную дверь, за которой он спрятал истинные свои чувства, мысли. Финис растерян, теряется в попытках понять, что происходит, и я поначалу с тревогой слежу за ним, прислушиваюсь к себе. Впервые за прошедшие годы я вынуждена куда-то ехать в полнолуние, вынуждена терпеть общество мужчины, фактически молодого половозрелого самца, не являющегося моим кровным родственником, а сколько-то их еще будет на балу? Мне кажется, волчица начнет метаться, сводить меня с ума инстинктивным желанием спариться — как вчера в присутствии Байрона. Постарается задавить человеческий разум, захватить контроль, и моя репутация рассыплется карточным домиком, я упаду в глазах высшего света Лилата, ведя себя хуже кошки по весне, готовая соблазнить первого попавшегося мужчину.

Но время идет и ничего не происходит. Волчице не интересен Финис, она обращает на него внимания не больше, чем на Дипэка, я не чувствую ничего похожего на вчерашнюю реакцию на Байрона.

Столь же равнодушна волчица и к гостям лорда и леди Огден. Волчицу раздражают вежливые, неловкие прикосновения Финиса, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не зарычать, кода молодой человек кладет мою руку на свой локоть. Ей не нравятся взгляды посторонних мужчин, хотя смотрят они не больше и не дольше положенного. И лишь появление Арсенио, которого я чую еще на пороге бального зала, заставляет волчицу встрепенуться, потянуться радостно навстречу. Когда Арсенио подает мне руку, я с улыбкой принимаю ее и ухожу, не дожидаясь возражений брата. Понимаю, что поступаю по-детски, но ничего не могу с собой поделать, я хочу уйти подальше от Эвана и Финиса, я не желаю слушать, как брат публично назовет меня невестой человека, не интересного волчице.

— Рад, что ты пришла, хотя и не совсем по своей воле, — говорит Арсенио, уводя меня прочь от Эвана. — Признаться, удивлен, что твой брат решил вывести Тессу в свет… и еще сильнее удивлен фактом наличия на ней родового ожерелья твоей семьи.

— Эван решил выставить Тессу своей невестой перед Люсьеном Ясинто и всем обществом за компанию, — в моем голосе явственно звучат злые нотки. — Для придания достоверности этой затее он надел на Тессу ожерелье, а оно — вот сюрприз! — не снялось.

— И потом тоже не снимется?

— Нет. Если хотя бы одна часть сущности оборотня приняла девушку как свою пару, то снять ожерелье сможет лишь следующий наследник рода. Такова магия родовых украшений, — я киваю знакомым, провожающим нас с Арсенио изумленными, непонимающими взглядами, и даже получаю определенное удовольствие от осознания растерянности, недоумения людей вокруг.

— Надеюсь, Эван не потребует у меня сатисфакции.

— За что?

— Сначала за Тессу, потом за тебя. Или наоборот, смотря что случится раньше.

— Арсенио, то, что вы с Байроном… решили… в отношении меня, это… это безумие, — я понижаю голос, пытаюсь подобрать правильные слова и при этом сохранить непринужденное выражение лица, словно мы беседуем о совершенно ничего не значащих пустяках.

— Это сознательный выбор, — возражает Арсенио, и я замечаю кокетливый взгляд поверх трепещущего веера, обращенный проходящей мимо юной леди на моего спутника.

Замечаю и чувствую укол в сердце, чувствую, как подобралась волчица, готовая зарычать угрожающе на девушку, посмевшую флиртовать с чужим самцом.

С ее самцом. С тем, кого выбрала она.

— Одна на двоих? — произношу я едва слышно, напуганная собственными ощущениями.

— Как бы тебе объяснить, Рианн, — Арсенио поднимает глаза к потолку, рассматривает задумчиво причудливые узоры и крылатых коней среди пушистых облаков. — Наверное, Байрон тебе рассказывал, что когда-то среди нас подобные союзы были нормой, но со временем наш народ, как и многие другие, как и большинство живущих в Лилате, стал склоняться к бракам, прежде всего приносящим выгоду. Но если все-таки выпадает возможность заключить союз по любви, то было бы глупо отказываться от нее. Боги редко дают второй шанс взамен упущенного.

— Среди вашего народа, не моего, — напоминаю я. — Я не суккуба.

Как я смогу… в теории, по крайней мере… удовлетворить двоих инкубов и, более того, делать это регулярно на протяжении всей совместной жизни?

— Рианн, — Арсенио вдруг прижимает мою руку к своему боку, склоняется ко мне и меня бросает в жар от одной улыбки инкуба, яркой, лукавой, от его шального взгляда влюбленного, обещающего то, о чем я и мечтать не смела, — мы чувствуем сексуальное возбуждение партнерши, особенно партнерши, к которой испытываем не просто мимолетное влечение. Поэтому ты можешь обманывать кого угодно, но только не нас.

Краска против воли заливает мое лицо, я оглядываюсь, убеждаясь, что за нами не наблюдают слишком уж пристально.

— Сегодня полнолуние, — шепчу я.

— Полнолуние, — соглашается Арсенио.

— Во всем виноваты мои инстинкты, и только.

— О да, плохие инстинкты, — Арсенио останавливается посреди зала, обнимает меня за талию вопреки всем допустимым правилам приличия, притягивает к себе вплотную, обжигая дыханием висок, сминая пальцами палевый шелк платья. — Если бы ты знала, как сводит с ума твое желание…

Вздрагиваю, пытаюсь высвободиться из объятий, становящихся все более тесными, все более жаркими — не здесь, не на глазах у всех! Волчица и впрямь начинает метаться, чувствуя не только Арсенио, но и Байрона.

— Арсенио, прекрати вгонять в краску нашу невесту и не забывай о приличиях, — Байрон подходит к нам и Арсенио неохотно отстраняется от меня, убирает руку с талии.

— Я не ваша невеста, — возражаю я, унимая волчицу, радующуюся бездумно, безрассудно.

— Официально — нет, — Байрон спокоен, невозмутим. — Пока.

— Вы оба прекрасно знаете, что я не могу принять ваше предложение.

— А предложение этого мелкого уб… упыря можешь, значит? — замечает Арсенио чуть раздраженно.

— Финис не делал мне предложения.

— Еще лучше — он даже сам попросить твоей руки не может, все через начальника делает.

Мне непонятны причины вспышки гнева Арсенио, и я смотрю вопросительно на Байрона. Тот касается жестом легким, небрежным моего запястья и улыбается холодно — не мне, но глядя поверх моей головы.