Ты думал, я не узнаю?..

— Вы меня слышите? — он повторяет свой вопрос.

— Слышу, — отвечаю я.

Смещаю взгляд к кучкующимся в стороне медсестрам. Ни одна не заинтересована в том, чтобы поддерживать со мной зрительный контакт. У первой возникает спонтанное неравнодушие к виду за окном, вторая начинает изучать маникюр, а третья растерянно смотрит то на одну, то на другую.

— Как вы себя чувствуете? — уточняет главврач.

Да, в общем-то, никак.

— Нормально.

Никак — это нормально. Даже хорошо. Однозначно лучше, чем паршиво, или тревожно, или ничтожно, или… я могу неделю без продыху перечислять все знакомые мне оттенки угнетающих состояний.

Однако мой ответ не вызывает у Геннадия Леонидовича доверия.

— Вы уверены?

— Уверена, — спокойно соглашаюсь я. — А что случилось?

У него на секунду округляются глаза. Медсестры, теснее прижавшись друг к дружке, возвращаются к шушуканью.

— Вы ничего не помните?

— Смотря что вы имеете в виду.

Я пробую сесть, и вот тут мое любимое «никак» превращается в саднящую и отдающую в затылок боль. Я дотрагиваюсь до источника дискомфорта, нащупываю бинт. Когда успела пораниться? Отстраняя руку, замечаю на костяшках запекшуюся кровь. Ногти переломаны…

— Возвращайтесь к работе, — Геннадий Леонидович отдает распоряжение медсестрам, выпроваживает их из кабинета, закрывает дверь и на несколько секунд задерживается, стоя отвернутым от меня. С шумным, долгим вздохом оборачивается, изображая улыбку а-ля «сделаю вид, будто все хорошо, хотя подозреваю, что ты свихнулась», и возвращается ко мне. — Пожалуйста, не спорь с тем, что я скажу.

Я ничего не отвечаю.

— Ты должна уйти в отпуск.

— Зачем?

— Варвара, ты… — мужчина запинается. Снимает очки и, убирая их в нагрудный карман халата, присаживается на край дивана. — Ты всех нас перепугала. И детей, и их родителей. На твои крики сбежалась чуть ли не вся больница. Представляешь хоть, что здесь творилось?

Не имея ни малейшего понимания, о чем он говорит, я слабо обнимаю себя за плечи и отворачиваюсь.

— Мне сказали, ты конвульсивно билась о пол и стены, — Геннадий Леонидович нервно сглатывает. — Головой, кулаками. Рыдала, кричала. Никто ничего разобрать не мог.

— Боже, — шепчу я, сгибаясь пополам.

Не верится, что я на что-то подобное способна. Может, меня с кем-то перепутали?.. Что, разумеется, не так. Коллективная паника против моего нежелания принимать очевидный факт, заключающийся в том, что мне элементарно не хватило сил вырваться из пут безумства.

— Меня выдернули с совещания, сказали, ты себя убить пытаешься. Коридор до сих пор от крови отмывают, — он подсаживается ближе, накрывает морщинистой ладонью мое плечо и мерно постукивает по нему пальцами. — Я всякого горя навидался в жизни, но такого… — слова обрываются в нем на судорожном вдохе. — С таким не сталкивался никогда.

Воспоминания промелькивают вспышками. Их неуловимость едва ли помогает дополнить краткий экскурс от лица главврача тонкостями восприятия. Моя психика столкнулась с невероятным эмоциональным кризисом и приняла решение данный эпизод вырезать и замуровать в забвении. Я помню, что способствовало перелому. Помню, как взорвалась. А все, что случилось после, начисто стерто.

— Хорошо, — хриплю я, сжимаясь под ладонью Геннадия Леонидовича. — Уйду в отпуск.

— Славно, Варя. Славно, — приободряется главврач. — Я тебе премию хорошую выпишу. Слетайте куда-нибудь с мужем в теплые края.

— Нет у меня больше мужа.

— Что?

Я качаю головой, поднимаясь с дивана.

— Спасибо за премию.

Геннадий Леонидович, смущенный моим внезапным откровением, теребит узел галстука и кивает, поддерживая иллюзию, словно ничего не услышал.

— Ты это заслужила.

Со своей нездоровой колокольни хочется прояснить на всякий случай, что именно заслужила: премию, или все приведшее к битью головой о стены? Если второе, то… почему? Я вела неправедную жизнь в прошлой ипостаси? В этой ничего плохого не творила. Вставала на защиту слабых, помогала нуждающимся, спасала, любила, никого не предавала, никому зла не совершала. Так почему? За что? Психотерапевт призывал даже не пытаться ломать голову над поисками ответов. Их не существует. Вот и все. Как нет добра и зла. Нет справедливости и нет неправильности. Дочка просто умерла, а муж просто завел на стороне ребенка от сестры ее убийцы. И в этом нет никакого гребаного высшего замысла.

— Ложись и отдыхай до приезда скорой, — велит Геннадий Леонидович, вернув на глаза очки и добравшись до компьютера.

Я не успеваю возразить, он продолжает не терпящим пререканий тоном:

— После того, что произошло, важно исключить отсутствие черепно-мозговых травм и показаться специалисту. Я не спущу с тебя глаз до приезда врачей.

— Я в порядке… — хотя головная боль, слабая тошнота и незначительный пробел в памяти свидетельствуют об ином.

Геннадий Леонидович удерживает на мне красноречивый взгляд.

— Будь ты в порядке, то не стала бы себе вредить.

Туше.

— Поэтому я настаиваю на незамедлительном отпуске, — добавляет деликатно: — и антидепрессантах.

Глава 18 Матвей

Жену увезли в больницу после ЧП на работе. Когда я приезжаю туда, мне говорят, что ее нет. В смысле, в стенах учреждения. Варя отказалась от госпитализации и ушла. Но на какой-то миг я подумал о самом худшем и растерялся. Так глубоко нырнул в оцепенение, что время замерло, а в мыслях нон-стопом крутились объяснения произошедшего от лица ее главврача.

Кричала, рвала на себе волосы, колотилась головой о стены. Он точно имел в виду Варю, когда мы разговаривали по телефону?

— …Матвей, вам необходимо проявить особую внимательность по отношению к вашей супруге. Боюсь, этот инцидент не удастся замять полностью, но я приложу все усилия со своей стороны, чтобы избежать серьезных для нее последствий, однако буду вынужден известить обо всем регулирующие органы. Сами понимаете, это не пройдет бесследно для репутации нашего центра и, в частности, для ее компетентности. Я не стал нагнетать в присутствии Варвары ситуацию, чтобы не провоцировать ее нестабильное поведение. Прошу, позаботьтесь о ней. Варвара ценный сотрудник… и хороший человек. Мне бы очень не хотелось, чтобы дошло до увольнения или хуже того — до суда и запрета на деятельность.

Геннадий Леонидович во многом поддерживал Варю после трагедии. Он был одним из первых, кто вытащил нас с женой из «раковины» и пригласил к себе домой на ужин, а ведь прежде я в лицо его не знал. Когда-то давно чету Юхименко настигла такая же участь. Около тридцати лет назад они потеряли старшего сына.

Смерть ребенка напропалую косит окружение, выворачивая его наизнанку, выжимая из жизни друзей, превращая их в незнакомцев, а незнакомцев — в единомышленников и близких по духу людей.