Ты думал, я не узнаю?..

Но как же мне хочется вернуть себе телесность и цвет… Надеюсь, однажды я смогу.

— Поужинаете с нами? — предлагает Валентина, вешая на крючок старую куртку, затем разувается.

— Грех отказаться, — с низким хохотом папа хлопает себя по животу.

— Тогда прошу к столу, — широко улыбается ему хозяйка дома и кричит мужу: — Коль, еще две тарелки достань! А вы не толпитесь, не толпитесь у двери. Проходите, — активно зазывает нас левой рукой, а правой приглаживает топорщащиеся каштановые волосы, заплетенные в толстую косу до пояса. — Спасибо большое, что не забываете про нас, — Валентина с благодарностью смотрит на коробки, составленные стопками в прихожей.

— Пашка на подходе, остальное везет, — сообщает папа, запихивая шапку в рукав своей камуфляжной штурмовки. — Приедет, там и сверим документы.

Валентина с улыбкой кивает ему и вносит в просьбу мужу корректив:

— Коль! Три тарелки!

Мне нравится, как по-простому обставлена просторная гостиная. Деревянная винтажная мебель, светлые обои в мелкий цветочек со следами фломастеров, терракотовый большой диван пусть и не отличается новизной, но есть что-то по-своему привлекательное в заплатках, маскирующих прохудившиеся и потрепанные места. На спинке и подлокотниках много зацепок — здесь живет кошка, хотя она не спешит показываться прибывшим в ее дом гостям. Валентина зачем-то наводит порядок. Собирает с дощатого, недавно покрашенного пола детские вещи, игрушки. Не нужно. Беспорядок, оставленный малышами, не может быть уродливым и дискомфортным, хотя в свое время я нередко отчитывала дочку за бардак, который она с особым удовольствием устраивала.

Я задерживаю взгляд на общих снимках, висящих на стенах в рамках, и с прогорклой тоской в душе от мысленного напоминания себе, что эти дети Валентине и Николаю неродные, иду дальше. Хотя проглядывается некоторое внешнее сходство между ними и некоторыми подопечными.

Мимо меня проносится светленький вихрь в красном флисовом платье и черных колготках в желтую полоску.

— Ксюша!

Сперва я задаюсь вопросом, кто произнес имя моей доченьки. Но в гостиной никого, помимо меня и девочки в платье, не осталось. Осознание, что это была я, подступает со свинцовой и парализующей тяжестью, заполняющей голову и стремительно разливающейся по телу до самых кончиков пальцев. Но говорила я как будто не своим голосом — практически забытым за три года, оттого и показавшимся незнакомым.

Леденящий ужас впивается в сердце якорями. Додумалась же выпалить имя дочки вслух!.. Я и прежде встречала в прохожих детях мою Ксюшу. Отчаянно искала ее всем своим нутром в чьем-то смехе, цвете и длине волос, в похожей на ту, что она носила, одежде, улыбке, форме глаз… Верила, что в ком-то, наконец, встречу дочь. Малейшее сходство приносило и облегчение, и разочарование.

Белокурая малышка лет пяти-шести в забавных колготках останавливается и оборачивается, прижимая к себе маленького бело-розового единорога. Насмешка, или знак? Чувствую, как замедляется дыхание, и сердце пропускает удар. Ни то, ни другое. В мире много бело-розовых единорогов и шестилетних светловолосых девочек с кристально-голубыми глазами.

Она не Ксюша, но я рада, что хотя бы на долю секунды увидела в этой девочке свою малышку. Сковывающее оцепенение постепенно сходит с согревающей от холода волной.

Ребенок, оглядевшись, смело подбегает ко мне.

— Меня зовут Аня. Но имя Ксюша мне тоже очень нравится! Вы приехали меня забрать? Вы моя новая мама?

Глава 35 Варя

Новая мама?

Неожиданно клинит на словах малютки. Она улыбается и хлопает густыми ресницами в ожидании ответа.

Я выдавливаю из себя звук, похожий на отрицание.

— Нет, — повторяю громче и четче.

— А-а-а, — улыбка меркнет на ее милом лице. — Жаль.

Она разворачивается и убегает, оставляя меня на растерзание небольшому душевному потрясению. Я сжимаю лишенные чувствительности пальцы и разжимаю, повторяя несколько раз, чтобы простимулировать приток крови в них.

Новая мама…

Подразумевает ли материнство беспрерывный процесс? Будь у меня дети помимо Ксюши, я бы не стала задаваться этим вопросом. Однако потеря единственного чада по общепринятым канонам лишает меня данного статуса, ведь ребенка-то нет, а вникать в то, что он, несмотря на физическое отсутствие в этом мире, всегда будет частью моей сути, а значит — продолжать быть, мало кто хочет. Так я со многими прекратила общение, потому что люди от незнания и нежелания смотреть в глаза чужой боли способны на обескураживающую бестактность.

В Южной Корее, например, женщины после рождения ребенка автоматически теряют собственные имена, становясь для общества чьими-то мамами. И друг к другу, чтобы легче было запомнить, обращаются: «Мама…» с последующей приставкой из имен детей. Когда женщины в Южной Корее сталкиваются с трагедией, возвращаются ли к ним их собственные имена?

Смерть единственного ребенка в какой-то мере ставит материнство на паузу, но мне хочется думать, что я безвременно связана со своей усопшей дочкой крепкими узами, невзирая на оторванность друг от друга неразличимой взору мембраной и неподдающимися пониманию ограниченным человеческим сознанием законами мироздания, которые, как я надеюсь, щадящие и не разлучающие с любимыми навеки.

Новая мама…

Появление другого ребенка — рожденного своими силами, появившегося из утробы суррогатной матери или взятого из детского дома — означает восстановление в должности мамы после увольнения Высшими силами? Или материнство непрерывной нитью проходит от одного ребенка к другому? Как это возможно? Ведь я знаю точно, что никого не буду любить так, как Ксюшу. Значит, нить должна стать другого цвета, толщины и структуры. Но столь ювелирную работу видоизменения любви, полагаю, невозможно проделать ни одному пережившему утрату родителю. Поэтому нить так или иначе оборвется, соединившись с другой, и в местах разрыва появятся маленькие, тугие, иногда практические незаметные, а иногда неаккуратные и крупные узелки.

Я давно не сидела за одним столом с таким большим количеством детей. Случалось, когда отмечали Ксюшин день рождения, пока она была малюткой, и ни одно застолье не обходилось без огромной толпы детворы. Они делают резкие движения, бегают и скачут по кухне, громко разговаривают и чаще всего наперебой, пытаясь друг друга победить в негласном конкурсе: «У кого зычней голосок». Побеждает годовалая девочка, дергающая ручками и ножками на руках у одиннадцатилетнего мальчика. Он среди детей самый старший, тем не менее, выглядит чертовски потерянным, тщетно пытаясь угомонить истошно кричащую малышку, в то время как воспитатели заняты сервировкой стола и другими задачами. Мой папа помогает тем, что переманивает на себя внимание реактивных сорванцов, восьмилетних мальчишек-близнецов, чтобы те не путались у взрослых под ногами. А я на их фоне самая настоящая статуя… Конкретно отстаю реагированием и не понимаю, как всех догнать. Такое чувство, что провела во льдах несколько миллионов лет, и лишь недавно меня вынули из забытья, не оставив вариантов, кроме как адаптироваться к новым условиям. Да и дети смотрят в мою сторону, как на отмерзшее доисторическое животное. Валентина и ее муж помогают мне, занимая мелкими поручениями. Тихонько оттаиваю, набираю скорость. Как приятно не отставать.

Стол накрыт, еда приготовлена, и едва Валентине и Николаю, усатому сухощавому мужчине с младенцем на руках, удается рассадить детей, в окне мелькает свет автомобильных фар.

— Пашка приехал, — невзначай объявляет папа, и начинается что-то невообразимое.

Ребятишки как с цепи срываются.

— Дядя Паша приехал!

— Ура!

Гомон поднимается неимоверный, аж уши закладывает.

— Отставить визг-писк, — Валентине удается приструнить крикунов с первой же попытки. Поразительное влияние! Правда, рассеивается оно ровно в тот миг, когда открывается входная дверь, и раздаются приближающиеся шаги.

Апрельский возникает в арочном проеме, захватывая пальцами кучу пакетов, и озаряет кухонное пространство добродушно-жизнерадостной улыбкой от уха до уха. Красиво улыбается, искренне. Дети в восторге срываются с мест и летят к нему, облепляя со всех сторон.

— Мы тебя ждали! — ликует один из неугомонных близнецов.

— А что ты там привез, дядя Паша? — скромно улыбаясь, интересуется Аня.

— Крутые подарки, — подмигивает ей тот.

Апрельский наклоняет вперед голову, чтобы не задеть макушкой арку, шажок за шажком продвигается вглубь кухни, вручая по пакету каждому ребенку, и плотное кольцо вокруг него постепенно распадается. Подарки подвергаются немедленному изучению. Детское любопытство не терпит отлагательств. С новой волной ликующего покрикивания не остается сомнений, что ребята более чем довольны. Разве что Кира не может поддержать общий флешмоб счастья в силу своего месячного возраста. С приходом Павла даже годовалая Софья перестает плакать, словно в моменте забывая, как несколькими минутами ранее морщила славное пухлое личико.