Ты и небо

– А меня никуда не возили, – отрезала Диана. – Мы жили в поселке, где был один клуб, в котором только кино по выходным и собрания.

Сделалось как-то неудобно и немного стыдно. Только что придумала Диане золотую ложку, почувствовала себя ущербной на ее фоне, а оно вот как.

– Не все потеряно! – обнадежила принцесса Охрименко. – Сама себе говори, что ты прекрасна. Смотри в зеркало и говори. Ты действительно красивая.

– Спасибо, – сдавленно произнесла Инна.

В том же рейсе, стоя перед зеркалом в тесном бортовом туалете, Ясновская попыталась выдавить из себя себе же комплимент. Вышло фальшиво и неубедительно.

Турки их прокатили вокруг островов. Скалистых, с надменными цаплями на серых камнях с одной стороны и покрытых хвойным лесом с другой. С пляжа был виден только один остров. На самом деле их оказалось несколько. Прозрачная ультрамариновая вода с огромными пятнами медуз. Радушные яхтсмены бросили якорь и организовали купание. Мужчины все разом в воду не спускались, на всякий случай купались по очереди. Чтобы не обидеть хозяев, придумывали благовидные предлоги. Инна плавала с любезно предоставленной турками маской. Подводный мир оказался таким захватывающим, что девушка не обратила внимания на кружившего рядом с ней Полукатина. Потом мокрые и довольные, обернутые в полотенца, они пили чай из похожих на песочные часы прозрачных чашек. Пели песни так душевно, что турки подпевали, смешно коверкая русские слова. Морская прогулка удалась, ей суждено было стать одним из теплых воспоминаний о летной работе.

Солнце ушло за гору, курорт погрузился в молочные сумерки. Инна сидела на сложенных горкой шезлонгах и смотрела на море. В другой раз ей было бы скучно долго сидеть просто так без всякой цели. Поработав проводником, она незаметно для себя стала ценить возможность сидеть и ничего не делать, никуда не торопиться, ничего не планировать через час, два, три. А однажды с ужасом поймала себя на мысли, что любит лежать на диване. Как старая бабка, усмехнулась Инна, но с дивана не встала. Вот и теперь она, словно пожилая леди, сидела на берегу, вместо того чтобы гулять по набережной.

Девчонки без конца фотографировались, принимали выигрышные, но совершенно неестественные позы. Позы не отличались разнообразием, как и декорации: у бассейна, на шезлонге, под пальмой и, конечно, у моря. Точки, с которых производились фотосъемки, были одни и те же. В результате получался конвейер: вместо красоты оригинальной, со своими особенностями и неуловимым шармом на экранах представлялась череда однотипных штамповок: безупречных, но скучных, на которых не задерживается взгляд.

Мягкой тигриной поступью подошел Полукатин и приземлился рядом с Инной. Девушка насторожилась: ее охватила смесь чувств от паники до восторга. Чтобы не выдавать себя, она принялась с равнодушным видом рассматривать горизонт.

– Давно мечтал о тишине и уединении, – как бы сам себе сказал Полукатин.

– Зачем же присел рядом? – не поняла Инна. Компанейский Миша у нее никак не вязался с отшельничеством.

– С тобой приятно молчать, – он внимательно посмотрел на нее своими разными глазами. Инна, уже не таясь, залюбовалась феноменом, которым одарила его природа. Один глаз светло-карий, второй насыщенно голубой, как крыло бабочки морфо. Полукатин накрыл своей широкой ладонью Инкину кисть. Ясновская с удивлением обнаружила, что не тушуется и не робеет, а почему-то воспринимает столь неоднозначный жест как само собой разумеющееся. Может, Дианкина наука начала действовать? Утром же бормотала перед зеркалом мантру о своей неземной красоте.

Они сидели на шезлонгах, не говоря друг другу ни слова. Инна думала, хорошо, что Миша молчит – меньше вероятность все испортить. В нем Инна не сомневалась в отличие от себя. Вдруг она ляпнет что-нибудь неподходящее или растеряется. Совсем не хочется чувствовать себя скованно. Когда Полукатин шутит в большой компании, его юмор относится ко всем и на всех же рассеивается. Для одной нее его шуток может оказаться слишком много, и они покажутся приторными. Пусть между ними будет тишина, решила Ясновская.

Когда пляж погрузился во тьму, Полукатин галантно подал ей руку.

– Скоро ужин, – сказал он, подразумевая, что пора идти.

– Да, пожалуй, – согласилась Инна.

Они расстались в холле отеля, каждый отправился в свою часть здания. На ужине снова встретились, теперь уже за общим столом, где Полукатин сидел в окружении экипажа и по обыкновению развлекал присутствующих разговорами. Инна устроилась на свободном месте вдали от Михаила, так что они не могли ни общаться, ни встретиться глазами. После ужина все разбрелись по компаниям: девчонки собирались пройтись по магазинам, мужчины скучились около бара. Возлияния накануне вылета были под запретом, к бару они пришли ради атмосферы. Инна хотела насладиться морским южным воздухом, пропитанным настроением благополучия и умиротворения. Еще несколько часов, и они покинут этот уголок неги с его расслабленным ритмом, чтобы с разбегу окунуться в привычную среду перманентной спешки. Вылет по графику значился на десять утра по местному времени. То есть покинуть отель предстояло ни свет ни заря.

Аня уже вернулась с обхода сувенирных лавок и сосредоточенно собирала чемодан. Инна свой традиционно собрала заранее. Спать не хотелось, и жаль было тратить время на сон, так недолго находясь на курорте. Ясновская почему-то была уверена, что они с Полукатиным сегодня еще увидятся. В половине двенадцатого завибрировал смартфон, пришло сообщение в Ватсап. «Не спишь?» – интересовался старший бортпроводник. «Нет», – написала в ответ Инна. «Ночь такая нежная», – констатировал он.

Скрытые развесистой пальмой и плотной темнотой ночи, они стояли, обнявшись под стрекотание цикад. Полукатин умело привлек Инну к своему могучему, жаркому телу. От него пахло ветром и загаром, и в этом было что-то дикое, неудержимое, напоминающее детство. Так пахнет кожа сорванца, целыми днями пропадающего на улице. Еще днем Инна и подумать не могла, что ее романтическим фантазиям, героем которых был Михаил, суждено воплотиться.

Смущая и смущаясь посторонних, из тьмы то и дело выныривали прогуливающиеся парочки. Не сговариваясь, Инна с Михаилом покинули территорию отеля и направились к морю. Окраина Ичмелера не пользовалась популярностью. На в целом безопасном променаде встречались скрытые буйной растительностью безлюдные участки. Инна ловила себя на мысли, что рядом с таким сильным и уверенным кавалером у нее отсутствует всякая тревога. Оснащенный видеокамерами, патрулируемый променад турецкого курорта по степени безопасности и сравнивать нечего с вечерним парком в спальном районе Петербурга – последний безнадежно проигрывал. Но парк свой, привычный. В нем Инна себя чувствовала по-хозяйски в отличие от начищенной, но чужой заграницы.

Мармарис засыпать не торопился: музыка, рестораны, множество огней и люди – их было не меньше, чем днем. В этой части курорта бурлила ночная жизнь. Они с Мишей дошли до улицы баров, которая располагалась ближе к концу города. Шли туда, чтобы отметиться, поставить воображаемый флажок на воображаемой карте. Ничего особенного, решили оба: бары как бары, разве что расположенные хором и каждый грохочет своей дискотекой. Сама улица непрезентабельная, из тех, где нечего смотреть. Не чета нашей Рубинштейна, на которой каждый дом – история и произведение архитектурного искусства.

Возвращались тоже пешком, немного уставшие и уже не таким бодрым шагом. На такси не поехали из спортивного интереса: хотелось преодолеть километры и заодно нагуляться вдоволь. К отелю приблизились уже в предрассветных сумерках. Инна остановилась, глядя на море.

– Здесь солнце встает из-за мыса, – словно прочтя ее мысли, произнес Полукатин.

– Ты когда-нибудь видел морской рассвет?

– Доводилось.

– А мне нет, – вздохнула Инна. Рейс на курорт, яхта, ночная прогулка вдоль моря с мужчиной из грез. Для полноты картины не хватало увидеть, как поднимается над морем солнце. Это был бы последний, эффектный аккорд в мелодии, что в эти дни исполняло для нее великодушное мироздание.