Ты изменил мою жизнь
Шрифт:
Мы даже не знакомимся, это и не нужно. Как только дело сделано, я посылаю их на, чувствую себя засранцем и весьма тем горжусь..
– Это тачка моего босса. Если хочешь, подброшу тебя до метро…
Я бы ответил, что остаюсь, потому что мне нравится обедать в крутых ресторанах – крошечные порции за две тысячи франков, – а выходя оттуда, покупать себе греческий сэндвич на углу и с чавканьем пожирать его.
Я бы ответил, что остаюсь, потому что еще ни разу не слышал «Травиату» живьем и надеюсь, что он меня на нее однажды сводит (он как-то дал мне послушать отрывки и рассказал сюжет; тоска
Я бы ответил, что остаюсь, потому что мне охота развлекаться, ведь я-то жив. Жизнь дана, чтобы веселиться, а это проще делать, когда есть деньги. И, кстати, деньги-то у него есть, и он тоже жив!
Я бы ответил, что остаюсь ради его денег. Впрочем, так думает большинство его друзей, и далеко не все из них это скрывают. Так жаль разочаровывать столь убежденных людей, забальзамированных в собственных мнениях. Дивное зрелище!
* * *
Поццо бы снова спросил:
– Абдель, почему ты все еще тут?
Но я бы не ответил, что остаюсь ради него. Ведь мы все-таки не собаки.
* * *
Я одел его в жемчужно-серый костюм «Черутти», синюю рубашку, золотые запонки и галстук с кроваво-красными полосками. И каплю «Саваж» – туалетной воды, которой он пользуется уже тридцать лет, той самой, что любил его отец. Я причесал его и пригладил усы.
– Куда ты меня везешь, Абдель?
– Как насчет устриц? Страсть как хочется принять дюжину устриц…
Облизываюсь и поглаживаю живот. Он знает, что я терпеть не могу устрицы, особенно летом, когда они молочные. А мсье Поццо их обожает – с лимонным соком и соусом из лука шалот. За ними нужно ехать в Нормандию.
– Врубим музыку? Что бы вы хотели послушать, месье Поццо?
– Густава Малера.
Приложив под нос два пальца, я изображаю нацистские усики, немецкий акцент и яростно выкрикиваю:
– Густафф Малер?! Ach nein, herr Поццо! Вам не повезло!
Он слабо улыбается. Для начала уже неплохо.
* * *
«Ягуар» – тачка великолепная, но опасная. Скорости вообще не чувствуешь. Машина летит, парит, и ты ничего не замечаешь вокруг. По дороге в больницу Раймон-Пуанкаре в Гарше я не заметил, что «ягуар» мчится как взбесившаяся лошадь. Нам с месье Поццо было хорошо, мы слушали по радио какую-то симпатичную симфонию – из тех, что можно услышать в соцстрахе, когда им звонишь и ждешь связи с нужным спецом.
Но тут нам на хвост в районе моста Сен-Клу сели два мотоциклиста. Я заметил их в зеркало заднего вида. На спидометре сто двадцать семь километров в час. Всего-то. Месье Поццо сегодня в форме, и я прощупываю почву..
– За нами едут два копа, нас сейчас арестуют.
– Неужели, Абдель? Мы опоздаем.
– Не обязательно, месье Поццо. Изобразите, пожалуйста, как вы выглядите, когда у вас хреновый день.
Полицейские приближаются.
– Хреновый день… Что ты конкретно имеешь в виду?
Я корчу жуткую рожу, и он хохочет.
– О нет, месье Поццо, не смейтесь! Сейчас вы должны страдать! Давайте, я на вас надеюсь!
– Абдель, нет! Абдель!
Я сбрасываю скорость, включаю поворотник, съезжаю на обочину и опускаю стекло.
– Абдель!
– Три, два, один… Страдайте!
И больше не смотрю на него, боюсь засмеяться.
Я поворачиваюсь к копу,
который осторожно подходит ко мне. Изображаю полную панику:– Это мой босс, у него приступ! Он тетраплегик! У него гипертонический криз, я везу его в Гарш, и у нас нет времени, он вот-вот умрет!
– Выключите двигатель.
Я нехотя подчиняюсь, ударяя по рулю.
– Говорю вам, нельзя терять ни минуты!
К нам подходит второй полицейский. Он обращается к моему пассажиру.
– Месье, пожалуйста, опустите стекло. Эй, вы меня слышите!
– Как он опустит стекло? Вы знаете, что значит «тетраплегик»? Те-тра-пле-гик!
– Он что, парализован?
– И вы лидер, браво!
Полицейские смотрят на меня. Им не нравится мой тон, они чувствуют, что ситуация выходит из-под контроля, и злятся. Я искоса смотрю на месье Поццо. Он прекрасен. Уронил голову на плечо, привалился к окну, закатил глаза и… страда-а-а-а-ает. Месье выглядит совсем не так, как в те дни, когда ему действительно плохо, но об этом знаю только я..
– Послушайте, – спрашивает меня первый полицейский, нервничая, – куда вы везете его в таком состоянии?
– Говорю же, в больницу Раймон-Пуанкаре, в Гарш. Это срочно!
– Я вызову скорую.
– Нет! Слишком долго ждать, он не дотянет. Вы знаете дорогу в Гарш? Да? Отлично! Тогда поезжайте вперед, а ваш напарник поедет сзади. Вперед!
Я решительно завожу машину. После секундного колебания полицейские надевают шлемы и делают так, как я сказал. Мы едем в больницу на умеренной скорости, мотоциклисты держат в руках флажки и расчищают нам дорогу.
Месье Поццо слегка поднимает голову и спрашивает:
– И что, Абдель, это и есть твой план?
– Делайте, что вам сказали! Вы ведь собираетесь выступать на конференции инвалидов?
– О да.
* * *
На больничной стоянке я быстро вытаскиваю из багажника складное кресло, открываю пассажирское сиденье – и, не выходя из роли подающего надежды театрального дарования, грубо обрываю одного из мотоциклистов, который предлагает мне свою помощь:
– Нет-нет, дружище: он хрупкий, как яйцо!
– Хр-р-р, – издает месье Поццо.
Я осторожно качу кресло к входу в отделение скорой помощи, крикнув полицейским:
– Отлично, вы можете ехать! Если он не умрет, я не подам на вас жалобу!
Дождавшись, пока они скроются из виду, мы выходим обратно на улицу, чтобы зайти в здание через центральный вход и все же попасть на конференцию. Поццо смеется так, как не смеялся уже много недель.
– Ну, и кто тут лучший?
– Ты, Абдель, как обычно, ты!
– А, кстати! Было совсем не похоже, что у вас криз! Что за рожи вы корчили всю дорогу?
– Абдель, ты уже видел «Травиату»?
– Нет. Но сюжет я знаю, спасибо большое.
– Я изображал Виолетту…
И он поет: «Gran Dio! Morir si giovene…»[26]
29
Время жизни тетраплегиков считают, как у собак: год за семь. Филипп Поццо ди Борго разбился три года назад, тогда ему было сорок два. Три раза по семь – двадцать один. Значит, в 1996 году ему должно быть шестьдесят три. Однако он не похож на Ажеканоникса, тощего убогого старикашку из комиксов про Астерикса.