Ты мне не отец
Шрифт:
– И женаты, – скалюсь я, от чего становлюсь еще больше похожей на дуру.
– А, так вот оно что. Несчастную овечку обманул гадкий женатик, ребеночка ей забахал и слинял. Прекрасно. Не мой случай. Я люблю баб посочнее и взослее. Расслабься. И вообще, кто тебе сказал, что сыр бесплатный?
– Тем более, я не беру в долг у незнакомцев, – чертов нос, снова краснеет. Я чувствую как он гореть начинает, а вместе с ним и уши. – Вдруг вы взамен потребуете мою душу. С вас станется.
– На хрена мне она? – скалится нахал, – Ладно бы еще тело предложила. И то, сделка так себе. Тощая ты слишком, я не ем таких костлявых. Ладно,
– Не едите? – он что, смеется надо мной. Точно, смотрит прищурившись, а в его вишнях пляшут черти. Надо бежать. Уносить ноги. Выскакиваю из машины, под веселый хохот мерзавца. Деньги бросаю на сиденье. – Я не шлюха, понял ты? Скот.
– Да, моя жена тоже так считает. Эй Дура, ты бумажки тут забыла, – несется мне в спину. Но я слышу уже словно сквозь вату это обзывательство и издевку. Может я и дура, но все еще знаю себе цену.
– Сам такой породистый, – хриплю себе под нос. Надеюсь он не слышит.
Визг покрышек придает мне ускорение. Залетаю в подъезд. Прижимаюсь спиной к шершавой стене. Никто и не думал меня преследовать. И машина исчезла. Слава богу. Двор пустынен. Сердце колотится так, что кажется вот вот вывалится из груди. Еще немного и я дома. Дома, в котором тепло и тихо. Я поцелую Петюшу в мкакушку и что нибудь обязательно придумаю. Без подачек от нахального амбала, без унижений и насмешек. Я сильная и находчивая. У моего малыша будет праздник.
Дома тихо. Я захожу в крохотную прихожую и молча падаю на пуфик. Вся моя бравада испарилась, пока я шла через двор. Шаг за шагом улетучилась. Осталось только горькое понимание, что я снова облажалась.
– Лилечка, ты? – шепотом спрашивает появившаясь в дверях тетя Люба. – Слава богу. Поздно уже, я начала нервничать. Шлимазла этого мелкого я чуть накормила и утискала. Спит, как ангелочек. Слушай, он у тебя рибу, что не кушает? Надо кушать, объясни завтра этому мелкому поцу, что только кошерноесделает его человеком. Пойдем, в тебя затолкаю рибу фиш, пока не протухла.
– Не хочу, – всхлипываю я, – тетя Люб, меня ограбили. Все забрали. Все, что я заработала, – рыдания рвут горло. – Мне даже вам заплатить нечем. И праздник…
– Какие деньги, Лилия? А как вам это нравится, платить она мне собралась? Главное сама цела. А филки, тьфу. Навоз. Сегодня нет, завтра воз, – теплая рука тети Любы гладит меня по волосам. – А зохн вей тот праздник. Что мы чужие? За какие оплаты ты тут мелешь? Этот рахит в панамке мне как родной, да и ты… Не реви, будет у этого шлимазла сопливого праздник. Я на похороны откладывала. Таки там много стало. Мне какая разница будет в каком гробу гнить? Не этим же поцам, сродственникам моим отдавать?
– Нет. Я не возьму. Я не могу. Это все… Он робопса хотел, – всхлипываю, уткнувшись лицом в ладони. – Тетя Люб, я дурная мать. Я даже не могу праздник устроить сыну.
– Вей з мир, ты мать лучшая. Все, это когда ноги холодные. А мы то живы. Праздник будет, не делай мой мозг беременным. Торт Катька испечет, она мне должна за услугу. Мося Кацман шары надует, старый тухес. Открыл магазин все для праздника, поди своими газами баллоны то надувает. Таки мы его за тот тухес и возьмем. Ну а робо чего-то там… В общем, в соседнем дворе сука ощенилась. Подарим Петюне нормального пса. Чай живой то лучше. И друг опять же. Вроде не крупные там кабысдохи. Завтра отправлю Синявкина, отловит
нам помордатее. Он за бутылку то шо хошь сделает. Ветеринарке Нинке конфет купим. Еще какой цимес замастырим. Вся эта шарага гудеть будет.Я даже забываю, что плакала. Наблюдаю за воодушевленной тетей Любой, которая мечется по прихожей, возбужденно блестя хитрыми глазами. Эта женщина, пережившая предательство и потери не сломалась, так, а я чего раскисла? Не бывает безвыходных положений. И вокруг нас хороших людей гораздо больше, чем плохих. Выхода нет только из гроба. И я с каждым днем все больше убеждаюсь в этих нехитрых аксиомах.
– Пойду я, в общем. Толмуд найду свой с бекицером, старость то не радость. Не помню их номера без склерозника. Ох, и погуляем. Ложись девочка. И спи спокойно. А праздник… Ох, какой будет праздник. Черти в аду обзавидуются.
– Спасибо, – улыбаюсь, прижимаю к груди замечательную женщину, без которой я бы не справилась. Она работала раньше комендантшей в этой общаге, пока ее не переделали в малосемейку. Разделили на небольшие блоки, в которых оборудовали подобие квартирок с крохотным санузлом, сидячей ванной и отдельной кухонькой. Собственно мы с Петюшей и живем сейчас в такой тесной клетушке. Но нам хватает ее для тихого счастья. Тете Любе тоже досталась такая жилплощадь. И теперь она является феей-хранительницей для всех в этом доме. Без нее он бы давно развалился, не выстоял. – Спасибо вам.
– Ох, сырость развела, – смущается фея крестная. – Пойду я. Мосю дерну, а то старый болван спит он много. Шары сами себя не надуют.
– Я все вам верну. Заработаю и…
– Ой, все. Вернет она. Похоронишь меня по-людски, а не в общую могилку, и слава богу. Кстати, ванну то Петька ухайдокал сегодня. Но ты уж не ругай мальца, завтра Синявкина пришлю, он исправит. Ну пошла я. А ты ложись. Завтра делов валом. А чего смотришь? Я же не могу одна устроить этот захер.
Я захожу в комнату, и опускаюсь на кровать, рядом с моим мальчиком, раскинувшимся поперек ложа. Он такой смешной и трогательный в это пижамке, разрисованной собачками. Крохотный, но для меня он целый мир. Мой мир, моя жизнь. Сворачиваюсь рядом с ним, стараясь не потревожить сон. Вдыхаю теплый детский запах. Солнечно-молочный, самый сладкий на свете. Слегка дую на пушок светлых волосиков.
– Мамочка, ты велнулась? – сквозь сон шепчет мой сыночек. – Я ждал.
– Да, Петюша. Спи, завтра ты мне все расскажешь. Завтра.
– Я знаешь чего ждал то? Хотел сказать, что я пеледумал, не нужен мне лобопес. Я длугое желание загадал.
– Какое?
– А если скажу, не сбудется, – щурится спросонок малыш. Он вырос, скоро отпразднует первый юбилей. Сердце замирает в груди, переполняясь благодарностью к тете Любе. Без нее я бы не смогла сейчас вот так просто реагировать на этот разговор.
– Тогда не говори, – улыбаюсь, теребя легкие кудряшки сына.
– Нет, все лавно скажу. Тебе можно. Ты же мама.
Петюша вжимается в меня доверчиво, шепчет на ухо, будто боясь, что его услышит вселенная и не исполнит детского желания.
– Я хочу, чтобы у меня был папа. Как у всех лебят. И чтобы он на тебе обженился. Тогда и ты будешь ладая. Здолово я плидумал.
Мне кажется что над моей головой разверзаются небеса. Задыхаюсь от рвущей душу боли. Мой мальчик лишен семьи, ему нужен мужчина-авторитет. Это нормальное желание. Но отчего тогда мне так больно?