Ты моя проблема

— Привет, — бывшая подружка поджимает губы, вглядывается в мое лицо. — Как ты?

— Нормально, — хочу пройти мимо, но Юлька останавливает. Хватает за руку, чем вызывает у меня еще большую злость. И так ее видеть не могу.

— Прости меня, Ксюш, слышишь? Если вдруг понадобится моя помощь…

— Не понадобится. Не трогай меня, — вырываю руку и целенаправленно иду снимать шубу.

Мастерство артиста проходит хорошо. Даже отвлекает от навалившихся проблем и беспощадных, преследующих вот уже несколько недель мыслей.

В десять меня забирает мама. Мы едем в дом Миши. Он там рвет и мечет, но так ничего и не может добиться. Из-за широкой огласки мало кто готов помочь. А если и готовы, то толку от этого почти нет.

Сегодня вот разрешили свидания, кажется. Завтра можно будет его навестить.

Дарья Георгиевна, кстати, тоже здесь. Маму это злит, но Миша изо всех сил поддерживает бывшую жену. Что в данной ситуации я точно не осуждаю.

— Ксюша, ты вообще кушаешь? — Дарья Георгиевна целует в щеку и делает пару шагов назад. — Бледная, еще сильнее похудевшая. Я там ужин приготовила. Всегда готовлю, когда нервничаю.

Мама закатывает глаза и поднимается на второй этаж.

— Не хочется. Правда. Я, когда в стрессе, вообще есть не могу. Если только кофе.

— Пойдем попьем. Может, хоть печенье какое съешь.

— Пойдемте.

В столовой опускаюсь на стул. Чувствую аромат кофе, а потом слышу звук урчащего желудка.

— Вы сами как?

— Держусь. Такие ужасы говорят… не хочется верить, не мог он. Не мог… боже, был бы папа сейчас в сознании, все бы решил. Все бы узнал. Всех бы нашел.

Мать Дениса всхлипывает и прячет слезы за глотком кофе.

— Мне так страшно… все разводят руками. Никто не может ничего сдвинуть с мертвой точки. Что, если так продолжится до конца расследования? Паша говорил про восемь лет…

Дарья Георгиевна качает головой и молчит. Смотрит на скатерть, постеленную на стол, и молчит.

— Все же только наладилось… — бормочу себе под нос.

Стираю со щеки слезу, а в дверном проеме появляется Миша.

Он как-то странно смотрит на бывшую жену. Сжимает кулаки. Нерешительно делает шаг к столу, упирается в него ладонью.

— Даша, из больницы звонили, — пауза, — Георгий Семенович пришел в себя. Состояние все еще критичное, но…

Мама Дениса словно этого не слышит. Только расправляет плечи. Ставит на стол чашку.

Я вижу, как она вздыхает, как вздымается ее грудь. Лицо озаряет улыбка.

— Будь добр, Миша, дай мне водителя, я хочу туда съездить, увидеть его.

Михаил кивает и, выходя из столовой, подзывает охранника.

— Я могу поехать с вами…

— Не нужно, моя девочка. Теперь все будет хорошо. Верь мне. Теперь мы точно со всем справимся.

Она поднимается со стула и медленно покидает дом. На прощание сжимает мои плечи ладонями. Этот жест подбадривает, внушает веру в лучшее.

Я еще несколько минут кручу в голове ее последнюю фразу, а потом допиваю уже остывший кофе залпом.

— Ты останешься? — мама появляется как черт из табакерки.

Киваю.

— Слушай, а ты сдала квартиру, где я жила?

— Нет.

— Сдай, — убираю руки в карманы брюк. — Не думаю, что она мне еще понадобится.

— Ксень, если его посадят… ты представляешь, что вообще будет?

— Примерно.

— Восемь лет, — понижает голос. — Он задержан всего лишь несколько, но эта цифра уже повисла в воздухе. Это заказное дело, Ксюша. Без чуда или влиятельного вмешательства он сядет. Я тебе как юрист говорю.

— Ты предлагаешь мне что?

— Думать головой.

— Бросить?

— Дать понять, что у тебя впереди еще вся жизнь. Ты не должна себя хоронить, поняла меня? Не смей даже!

— Пожалуйста, давай не сейчас. Мне и так плохо, мама.

76

 2 месяца спустя.

За эти шестьдесят дней: того парня выписали из больницы. Прошло два суда, а Дениса уже давно перевели в СИЗО.

Прокурор по-прежнему настаивает на восьми годах. Этот Корнилов получил тяжелую травму головы и теперь до конца жизни будет практически овощем.

Через неделю состоится еще одно заседание, возможно, последнее. И я его боюсь.

После смерти Георгия Семеновича, который пришел в себя, дал нам надежду, а потом умер среди ночи уже в спальне своего особняка, все стало только хуже.

Временами я и сама верю во все, что слышу вокруг. Эти обвинения убивают.

Нас всех затягивает в это болото только сильнее. Давление общества нарастает.

Слава богу, что есть те, кто поддерживает, но их меньшинство.

За это время мы виделись с Денисом три раза.

Сегодня будет четвертый.

Стою перед зеркалом и не знаю, что делать с лицом и телом в целом. Я сильно похудела, осунулась, щеки впали. Настоящий скелет. Выгляжу ужасно.

Поправляю вырез своего красного платья, защелкиваю на запястье золотой браслет, завязываю хвост. Нет, так лицо кажется еще худее. Распускаю волосы, расчесываю светлые пряди и надеваю шапку.

В лифте застегиваю пальто. Пока иду на маршрутку, постоянно оглядываюсь по сторонам. В последнее время меня параноит. Вечно кажется, что произойдет что-то ужасное… Хотя куда еще хуже?

В метро душно, стягиваю шарф и прижимаюсь затылком к стеночке. Дышу и делаю несколько глотков воды из пластиковой бутылки.

Добравшись до здания СИЗО, перевожу дух. У меня проверяют паспорт, просят сдать запрещенные вещи и только после этого разрешают свидание.

В небольшом то ли кабинетике, то ли недокамере прохладно. Маленькое окошко навевает тоску. Хотя здесь все ее навевает. Ужасное место. Пока Дениса не привели, я никак не могу найти себе места.

Хожу из угла в угол. Присаживаюсь на стул и снова встаю.

Растираю ладони друг о друга. Поправляю волосы, будто бы это сейчас самое важное дело в жизни.

Когда открывается дверь, стараюсь не разреветься сразу. Вижу Дениса, и вся моя выдержка медленно начинает сходить на нет.

— Привет, — бормочу, обхватывая плечи руками.

— Привет.

Денис улыбается, но так, сквозь силу. Смотрит. Шарит по моему телу цепким взглядом.

— Я скучала, — делаю шаг к нему. Обхватываю небритую щеку ладонью.