Ты моя проблема

Трифонов не привык к отказам, поэтому просто решил указать мне место. И у него практически получилось. Прошлый следователь и судья, конечно же, были «своими».

Отец не был опасен для Трифонова. Поэтому смерть деда, который имел вес, просто развязала ему руки.

Но теперь, с меня сняли все обвинения.

После суда, Пашка сразу предложил отвезти домой. И мне правда хотелось этого больше жизни. Но, также, был страх, что мое появление поставит точку. Почти два года. Я же намеренно отказывался от свиданий, хотя возможность подтасовать карты была.

И после рождения Кирилла, все что я сделал, это принял сына. Не Ксеню. Потому что впереди меня ждал этап и шесть лет заключения. Фиговая перспектива для нас обоих.

Шесть лет многое бы изменили. Она тоже человек и имела, имеет права на свою жизнь.

Привязывать ее к себе ребенком — скотский поступок, до которого я просто не имел права скатиться. Хоть, мне неимоверно этого хотелось. Эгоизм лез из всех щелей. Отпустить ее было подобно смерти. Но я это сделал. Дал ей выбор, но она не озвучила никакого решения.

Продолжала отвечать на звонки. Сердце было готово разорваться, когда я слышал в ее голосе слезы отчаяния и безнадёги.

Меня ломало.

Новый уклад жизни был настоящим кошмаром. Что интересно, многие там знали меня как знаменитого боксера. Вот это был реальный каламбур.

Возможно, именно поэтому я «оброс защитой» определенных людей. Меня не прессовали.

Но страх был. Страх столкновения с неизвестностью. Все, что было в голове это байки, рассказы или же сцены из фильмов о подобных учреждениях.

Кирилл рос, мама приносила его фото, рассказывала о внуке с улыбкой на лице. О Ксюше чаще всего помалкивала. Да я и сам не спрашивал. Незачем.

Иногда мог забывать о ней на пару месяцев, точнее, думал, что забываю. После срывался. Звонил и она всегда отвечала. Всегда.

Это ли не показатель ее чувств. Или единиц того, что от них остались.

Мы разговаривали как люди с разных планет. Часто невпопад. Где-то каждый о своем. Я предпочитал слушать. То место, куда я попал не лучшая тема для беседы.

Все в основном сводилось к сыну. Даже по голосу чувствовалось, что Ксеня изменилась. Нет в ней больше той нерешительной девочки, которая вечно попадала в неприятности.

Она выросла. Эмоционально окрепла.

Я не планировал приходить сегодня домой. Хотел перекантоваться у Пашки, привести мысли в порядок. Но само потянуло. Необъяснимое чувство.

Она была удивлена. Напугана. В глазах читалась растерянность и чувство вины.

Вины в чем?

Сбивчивые диалоги. Волнение. Зашкаливающее волнение. Робкие движения. Слова.

Все словно в первый раз. Как будто мы не виделись тысячи лет.

Но самое главное таинство — знакомство с сыном.

Я долго не мог решиться заглянуть в детскую. Стоял под дверью как дурак, крепче сжимая ручку двери. В висках пульсировало.

Я видел этого мальчика на фотографиях, но даже не надеялся увидеть его в ближайшее время вживую.

В комнате горел ночник. Стены, выкрашенные в бледно-голубой цвет, ловили тени моей фигуры.

Я никогда не хотел детей. Всегда думал что когда-нибудь. В будущем. Успеется. Разве кто-то мог предположить, что все выйдет так?

Нет.

Не мог.

Было странно смотреть на ребенка. Сладко спящего ребенка и понимать что он мой. Мой сын. Уже такой большой. Сын, рождения, первые звуки и шаги которого я пропустил.

Это душит. Навязывает огромное чувство вины. Головой я понимаю, что просто не имел на это возможности. Хотел, но жизнь распорядилась иначе.

Касаюсь матовой теплой кожи. Сжимаю пальцами крошечную ладонь. По телу разливается тепло. Кирилл хмурит брови и переворачивается набок. Убираю руку, несколько раз сжимая ее в кулак.

Меня трусит. Первая встреча…мой сын.

В гостиную спускаю словно в тумане. Голова тяжелая. Мысли путаются.

Ксюха сидит на кухне за барной стойкой. Я вижу ее спину.

В голове до сих пор врезавшийся образ. Ее болезненная худоба на одном из заседаний. Сейчас ее нет, но я никак не могу выбросить эти проклятые очертания.

Говорю что-то про суд. Кажется, что-то важное. Вижу, как подрагивают ее плечи.

Плачет. Уверен, что ревет.

Медленно касается голыми ступнями пола, и разворачивается ко мне лицом. Глаза красные.

В порыве вытягиваю руку. Хочу до нее дотронуться. Убедится, что настоящая. Касаюсь пальцами щеки, веду ниже, к шее.

Ксюша стоит не шевелясь. Смотрит.

Ничего не прошло. Не перегорело. Все осталось там, глубоко в груди. В самом сердце.

Она поселилась там практически сразу и не дала возможности от себя отказаться. Не единой.

Во рту настоящая Сахара.

Отвожу руку в сторону, теряя наш тактильный контакт. Ксюша сглатывает, немного приоткрывает губы.

Хочется их целовать. Ее целовать. Трогать. Крышу сносит от мыслей, которые с секундной периодичностью лезут в голову.

Рассудок мутнеет. Температура вокруг накаляется, как и атмосфере. Чувствую себя неандертальцем, а она продолжает стоять и хлопать своими глазищами.

Без резких движений Соколов. Без резких движений.

— Ужинать будешь?

Ее вопрос растворяется где-то за границами разума. Киваю больше на автомате, чем от понимания услышанного.

Ксеня кивает, медленно разворачивается в сторону кухни.

Делаю шаг следом.

Не чувствую вкуса еды. Смотрю на нее, как последний маньяк. И она это, конечно, чувствует. Напрягается. Волнуется, но не перестает смотреть в глаза. Что — то там высматривает…изучает.

Отодвигаю тарелку, мельком смотрю на часы, что сидят на запястье.

— Поздно уже, я наверное…

— Не останешься?

Мне кажется, или я слышу в ее вопросе укор?

— Останусь.

Ксю водит кончиками ногтей по поверхности стола.

— Посплю в гостиной.

Делаю выбор в пользу дивана. Не уверен, что мы оба сейчас хоть к чему-то готовы. Жизнь на одних инстинктах далеко в прошлом. Не хочется скатываться обратно.

–  Я постелю.

— Я сам, — получается резковато.