Ты моя проблема

Тянется к шее, расстегивает цепочку и аккуратно складывает все эти побрякушки на стол.

Точно пришибленная.

— И что мне, по-твоему, со всем этим делать?

— Не знаю, — пожимает плечами, — но у меня больше ничего нет. Только это, — с грустью смотрит на свое барахло.

Глаза закатываются сами. Это либо какой-то прикол, либо она действительно такая… слово пока подобрать не могу.

— Собирай все это и домой топай.

— У меня нет дома, — хмурит лоб. — Из общаги выгнали.

— Это не мои проблемы.

— Да, — кивает, — я знаю.

Уходить она не спешит, так и стоит посреди гостиной, сцепив пальцы в замок. Смотрит по сторонам и кусает губы, обнажая белые зубы этим незамысловатым движением.

— Ты знаешь, я бы могла здесь прибираться, — обводит квартиру взглядом. — В качестве благодарности. Не придется тратиться на домработницу.

— Я предпочитаю благодарности в другой плоскости.

Малая зависает, а потом бледнеет. Начинает приглаживать и так ровно лежащие волосы закостенелыми от паники пальцами.

— Зачем ты так? Я же просто… просто хотела как-то загладить свою вину, — трет нос, — у меня нет таких денег, и я… я…

Дальше начинается поток причитаний и рыданий. Она вытирает слезы, которые катятся по щекам, всхлипывает. Ее сопли раздражают. Хочется повысить голос, но слушать еще более громкую истерику — желания нет. Поэтому все, что я делаю, встряхиваю ее за плечо. Возможно, слегка грубо, но как вышло. Девчонка запрокидывает голову. Смотрит в глаза и хлопает своими склеенными от слез ресницами.

Это странно, но в данную секунду я верю в ее искренность, хотя делать этого не стоит. Боком выйдет.

— Исчезни, — прищуриваюсь. — Это будет лучшей благодарностью.

— Да-да, прости. Я сейчас уйду.

Быстро собирает свое барахло, всхлипывает и топает к двери.

— Можно я только умоюсь?

Указываю направление в сторону ванной, и она торопливо идет туда.

Пока она копошится у раковины, бегло осматриваю верхнюю одежду, в которой это чудо пришло. Ничего выдающегося. Рика с ее средствами могла бы приодеть дочурку получше.

— Ай!

Громкий вопль и звук разбитого стекла, долетающие в прихожую, заставляют сорваться с места.

Заворачиваю в ванную. Там картина маслом. Разбитый флакон из-под жидкого мыла, которое медленно растекается по испанской плитке, и это недоразумение, пытающееся собрать осколки.

Увидев меня, девчонка напрягается. Втягивает голову в плечи. Слегка отшатывается в сторону и ускоряется.

— У-м-м, — снова пищит.

— Чего еще?

Она отрицательно качает головой, а потом выпрямляет руку, по паре пальцев которой тонкими струйками стекает кровь.

— У меня что, кровь? — смотрит на перепачканную кожу.

— Давай сюда, — дергаю ее на себя, но она падает в мои руки уже без сознания.

11

Ксю

Пойти помыть руки было предлогом задержаться еще на пару минут. Устроить своим хаотично работающим мозгам передышку и на бегу состряпать новый план действий. Только придумывать ничего не пришлось. Моя «удача» вовремя подсуетилась сама. Стеклянный дозатор с жидким мылом выскользнул из рук и разлетелся на мелкие куски от удара о дороженную плитку с красивым узором.

Я собирала осколки и даже не почувствовала, как порезалась. Уже потом, когда увидела кровь, все поплыло. Это всегда происходит по одному и тому же сценарию: резкое понижение кровяного давления, дефицит кислорода, мир крутится волчком и бах — мозг запускает защитный механизм. Пара секунд, и я не чувствую никакого дискомфорта, тело слабеет, и я очень быстро погружаюсь во тьму.

Никогда не думала, что гемофобия* сыграет мне на руку.

Соколова не проняли слезы. Ни одна из моих уловок не сработала. Кажется, его вообще ничего не может разжалобить. Бесчувственный чурбан, одним словом. Даже как-то обидно.

Вообще, я привыкла, когда мужчина ведет себя иначе. Проявляет заботу и уважение, так, как это делает мой папа. Всю жизнь у меня перед глазами был прекрасный пример сильного и доброго мужчины.

Соколов такими качествами не наделен от слова совсем.

Денис кажется мне злым. Заносчивым. Уверенным, что ему дозволено абсолютно все. Это вызывает отторжение. Хотя то, как он поступил в кабинете этого Дамира, впечатляет.

Может быть, поэтому я испытываю стыд. Ведь хочу использовать его в своих целях. Получается, я от него не отличаюсь?!

Значит, я — Ксения Зайцева, врушка и лицемерка? Сердце болезненно сжимается. Становится так паршиво.

Прихожу в себя уже лежа на диване. В нос ударяет резкий, неприятный запах. Меня насильно вытягивают на поверхность из моего кокона спокойствия.

Знаю, что, когда попаду домой, а точнее к Ваське, до утра погружусь в самокопание.

Когда открываю глаза — вижу Дениса. Не то чтобы он сильно обеспокоен, но хотя бы не раздражен.

— Очухалась? — убирает ватный диск.

Киваю и тянусь рукой к спинке дивана. Подтягиваюсь, пытаясь сесть, но меня слегка ведет в сторону. Голова все еще тяжелая. Паршивое состояние. Подобное я испытываю после дневного сна.

— Прости, — растираю щеки, и они моментально приобретают красноватый оттенок, — у меня так всегда от вида крови. Я сейчас уйду.

Поднимаюсь на ноги не без труда. Соколов стоит от меня примерно в метре и никак не реагирует на мою реплику. Абсолютно. Ну вот как можно быть таким толстокожим?

Мои планы рушатся один за другим. Может быть, стоит отказаться от озвученной Юльке идеи? Денис — сложный человек. Мнительный. Недоверчивый. Вряд ли он вообще кого-то близко к себе подпускает.

Мне вдруг начинает казаться, что я просто барабаню в закрытую дверь. Ни одна из моих выходок его не проймет. Даже если я наизнанку вывернусь.

Огибаю огромный полукруглый диван и спешу к двери. Обуваюсь, застегиваю молнию на куртке прямо до подбородка и, подхватив сумку, тянусь к ручке.

Я чувствую его взгляд. Он прикован к моей спине. Денис за мной наблюдает.

Ладно, последний раз, была не была. Расслабляю ноги и подаюсь чуть вбок. Так чтобы со стороны это выглядело неожиданным рывком. Словно меня ведет от головокружения.