Ты - наша

Тут Марина промахнулась, конечно… Целовалась я… И даже несколько раз… И даже не с одним парнем…

Эти самые парни, с которыми я целовалась, и даже несколько раз, тут же синхронно усмехаются, затем переглядываются… И кивают.

— Мы поняли, Мара, — говорит Лис, — мы пойдем. Нам есть, о чем поговорить, да, Камешек?

Камень ничего не говорит, он просто смотрит на меня, и такое ощущение, будто взглядом гладит. Ласково так, нежно. С восхищением.

Лис, как и во всем остальном, полная противоположность Лешки.

Он тоже смотрит. Но его хищный прищур полон радостного предвкушения и азарта. Лиса, похоже, нисколько не испугало то, что я не так опытна, как он думал.

Эти два парня — вода и камень. Но от их таких разных взглядов с такой кардинальной противоположной тональностью, мне почему-то одинаково горячо!

Или это температура опять поднимается?

Не выдержав напряжения, я снова трусливо прячусь в свою ракушку, закрываю глаза.

— Мы пойдем, малыш, — ласково урчит Лис, — выздоравливай…

— Пока, маленькая, — коротко и тяжело рубит Камень.

— Ой, идите уже!

Маринка, судя по звукам, выпроваживает парней, захлопывает за ними дверь и защелкивает ее на замок.

Слышится тихий выдох облегчения.

Я открываю глаза и вижу, что подруга оперлась спиной о дверь и смотрит на меня с легкой тревогой, перемешанной с иронией.

— Ну ты даешь, подруга, — качает она головой, — сразу двое? Да еще и такие? Ты жжешь, блин! Вся общага на говно исходит!

— Я не причем! — шепчу я, стыдливо прячась за кружку с чаем.

— Ну да, — кивает со знанием дела Маринка, — конечно, не причем… Таких зверюг силой не заставить. Они только сами могут захотеть… Так что попала ты, Вась.

Ничего не отвечаю, вздыхаю уныло.

— От них вчера ночью удирала?

Киваю.

— Они… Чего-то сделали? — осторожно интересуется Маринка, уже с тревогой вглядываясь в мое лицо.

— Ну… Целовали… — мне стыдно это говорить, смотреть на нее стыдно.

— И все? — неверяще уточняет Маринка, — только целовали?

— Ну… Дрались еще… Друг с другом, — уточняю на всякий случай.

— Это понятно, — кивает снова Маринка, — они и тут с утра уже два раза подраться успели, и вчера разок. Разбили цветок с подоконника и старую парту в коридоре, на которой коменда цветы рассаживает обычно. Ух, она орала! Говорила, что выкинет нас отсюда, чтоб не водили никого! Пришлось Колеснику звонить.

— Сашка тоже в курсе?

Ужас. Это просто ужас… Все, не петь мне больше в группе. А значит, и вещички можно собирать… И зачет! Зачет!

— Не волнуйся, — пытается успокоить меня Маринка, садится рядом, на кровать, обнимает, — Колесник все уладил! Орал, конечно, что ты их подставила. Сегодня и завтра выступления какие-то…

— Ох… Блин…

— Ага… Но сказал, чтоб я чего угодно делала, но тебя к понедельнику подняла на ноги, — Маринка запинается, а затем добавляет, — денег прислал. На лекарства. Но мне не надо. Твои… Они, короче, тоже приволокли. Всего.

Она кивает на стол, где расставлено множество баночек, а еще упаковки с соками, фрукты в неизвенной корзинке и полно всего другого.

— И врач скоро снова придет. Они вызвали.

— Когда? — я ошеломленно озираюсь, пытаясь понять, сколько еще событий произошло, пока я была не в себе.

— Вчера был, — охотно делится Маринка, — ты не помнишь?

Отрицательно качаю головой. Я вообще плохо вчерашний день помню, все как в тумане.

— Сказал, что у тебя простуда и что-то нервоне, скорее всего. Потом приходили медсестры, брали анализ крови, результаты вчера вечером пришли, я сразу врачу отправила по вайберу, чтоб расшифровал… — С каждым словом Маринки я все больше и больше прихожу в оторопь.

Врач… Анализы на дому… Расшифровка… Повторный прием… Это сколько же все стоит???

— Все в норме, короче, если надо, у меня на почте все есть данные. И вот сегодня врач придет, посмотрит тебя.

— А деньги… — выдавливаю я, заранее ужасаясь возможной сумме.

— Не взяли, — пожимает Маринка плечами, — сказали, что все уже оплачено. А твои натащили лекарств, а еще еды всякой. Вон, полный стол и холодос. Ставить некуда. К нам уже делегации со вчерашнего дня ходят, выпрашивают пожрать. Ты бы видела, чего притащили!

Мне даже сказать нечего, до того шокирующая информация. И стыдно, все еще невозможно стыдно. Весь универ теперь знает, что они меня… вдвоем… Сто процентов знают! Парни, похоже, вообще ни о чем не думают и ничего не стыдятся, устраивая вокруг меня бои гладиаторов.

А что будет, когда они успокоятся? Или выпустятся? Я с чем останусь тут? даже если ничего у нас не будет, а у нас ничего не будет, это точно, я еще не настолько свихнулась, чтоб позволить кому-то из них… Ох… Да, я не настолько свихнулась… То все равно не отмыться! Мне никогда не отмыться теперь!

— Чего плачешь? — Маринка вытирает слезы с моих щек, опять обнимает, — ну хватит…

— Так стыдно, Марин… — выдавливаю я из себя, захлебываясь рыданиями, — так стыдно… Все же думают, что я, что я… Шлю-у-ууха-а-а…

Маринка на мгновение застывает, а затем начинает смеяться.

— Ну ты дурочка, а? — она обнимает меня сильнее, гладит по голове, — да тебе вся общага завидует! Какая шлюха, ты чего? Ты сейчас — самая популярная девчонка в универе! Вокруг тебя такие шаманские пляски, ты себе представить не можешь! Мне даже завидно чуть-чуть… Хотя, нет, не завидно. Если твои парни в сексе хотя бы в половину будут такие же, как мой Тигрик… Ох, блин, Вась… Запасайся восстанавливающей мазью. Я тебе потом скажу, какой.

— Это ты о чем? — всхлипываю я, в горе своем пропустив половину слов и наставлений подруги.

— Ни о чем, — вздыхает она, — потом поймешь. Мой тебе совет: выбирай Лиса. Он, говорят, поменьше.

— Ну да, он пониже ростом… — соглашаюсь я, удивляясь, зачем говорить о том, что и без того очевидно.

— Ох, Вася, Вася…

50

— Ну что же, фраза “Студент — не тот, кто хорошо учится, а тот, кто хорошо выкручивается” полностью подтверждается вашим поведением… — преподаватель смотрит на меня поверх очков, внимательно, устало и чуть насмешливо, — выкручиваетесь вы отменно…