Ты - наша
Шрифт:
А Лешка, не сводя с меня гипнотического своего взгляда, водит свободной рукой вверх и вниз по стволу, завораживая этим простым, животным ритмом, как-то попадая в тот, с которым двигается Лис.
Я не могу отвести взгляд от появляющейся и исчезающей в огромных пальцах головке. Боже… Это же безумие какое-то…
— Поцелуй, маленькая… — рычит Камень.
И да, это приказ, которого я не могу ослушаться.
Открываю рот и мягко, пугливо позволяю толстой головке проникнуть в себя. Недалеко, чуть-чуть всего, но Камень запрокидывает голову и стонет так, словно к нему высоковольтку подключили. Все его огромное тело
А Лис, чутко уловивший этот момент и притормозивший, чтоб я смогла сполна ощутить все, до конца, выдыхает хрипло:
— Охуеть… Охуеть, горячо! Малыш, с ума сводишь! Не могу больше, не могу!
Он как-то очень умело перехватывает меня за бедра так, чтоб видеть, что я делаю губами, и шепчет развратно и грубо:
— Пососи ему, малыш, охереть, как горячо смотришься…
Камень ничего не говорит, он явно не способен это сделать, просто жестко перехватывает меня за затылок и сильнее подает бедрами вперед, с каждым толчком все глубже и глубже проникая в рот.
Это неудобно и странно, но его запах забивает полностью рецепторы, и я снова плыву, не соображая ничего.
Позади опять ругается Лис, кажется, полностью потеряв над собой контроль, ускоряется, тараня меня с такой силой, что невольно по инерции все глубже и глубже насаживаюсь на член Камня, давлюсь, забывая дышать, до слез и всхлипов.
И никто меня больше не жалеет.
Озверевшие парни, которых я, сама не понимая этого, завела своим развратным поведением до предела, гонятся уже только за своим удовольствием, терзая меня все сильнее и грубее.
А я…
Я сошла с ума, похоже, окончательно.
Потому что мне все это нравится.
Меня плавит в их руках, от их шепота, развратных, таких жестких и глубоких движений во мне, от того, что держат, целуют, кусают, смотрят! Смотрят на меня! Жадно, безумных взглядов не отрывая ни на мгновение!
Пусть это все неправильно и греховно!
Но я никогда не пожалею о том, что мы сделали. Не жалеют о таком.
Никому не рассказывают, конечно.
Но и не жалеют.
Камень неожиданно перехватывает меня за горло, полностью перекрывая дыхание, упирается расширенными глазами в мое безумное лицо, делает еще пару скользящих, жестких движений… Содрогается всем телом. И я ощущаю, как горло наполняется теплым, вязким… Глотаю машинально, одурев от происходящего окончательно.
Камень выскальзывает из меня, падает на колени, снова гладит огромной своей ладонью по горлу, словно завороженно отслеживает путь моего глотка, путь части себя в моем теле.
Лис, зарычав, перехватывает меня за оба локтя, чуть приподнимает, выгибая, словно рукоять лука, и вбивается совсем уже бешено и грубо.
И эта грубость, чужой вкус во рту, жесткое приказание во взгляде Лешки выносят за грань снова. И меня трясет, трясет, трясет… Кажется, бесконечно продирает от кончиков пальцев до кончиков волос искрами наслаждения. Я даже кричать не могу, лишь немо открываю рот, умоляюще, в слезах глядя на жесткое лицо Лешки.
И целует он меня глубоко, захватнически. Варварски.
Мне это тоже нравится.
Кончив, Лис пытается утянуть меня к себе опять, но Камень не пускает, падая на кровать в излоговье и утаскивая к себе на грудь.
Лису, немного одуревшему от полученного кайфа, достаются мои ноги и ягодицы.
Он фырчит, затем смачно целует оба полупопия и, довольно
выдохнув, валится на кровать.— Это было нечто, — делится он впечатлениями, рассеянно и с удовольствием жамкая меня за задницу, — зашибись просто. Знал бы, что так может быть, не дал бы тебе так долго бегать, малыш… Скажи, каменная морда?
— Завали, — лениво бубнит Лешка, мягко поглаживая меня по вороху растрепавшихся волос, — болтаешь много… Тебе бы вообще нихера не светило, если б не она…
— Не скажи… — смеется сыто Лис, — не скажи…
Меня кроет от такого количества кайфа, и удержаться на плаву тяжело. Да и не нужно. Ощущение безопасности, правильное, совершенно четкое сейчас, убаюкивает.
И голоса моих парней тоже… Парней? Надо же… Парни… Мои… Это удивление вялое, тоже сытое.
Я лежу щекой на мерно и спокойно поднимающейся и опускающейся груди Камня и закрываю глаза.
Мне хорошо. Так хорошо…
Пусть всегда так будет, пожалуйста, Создатель…
Я, конечно, грешница… Но можно мне хоть чуть-чуть радости?
Пожалуйста…
То, что Создатель не благоволит грешникам, известно всем. И то, что наказывает, тоже.
Но я, наивная, почему-то думала, что меня это все же не коснется…
Наивная…
68
— Что теперь будет? — шепчу я, когда, спустя долгое, очень долгое и очень сладкое время, снова прихожу в себя, возвращаюсь из чувственного безумного морока, в который погружает нас троих эта ужасная, неправильная, такая развратная ситуация.
На дворе — ориентировочно глубокая ночь, учитывая, что я забыла сотовый в общаге, то даже время не могу посмотреть.
Да и не до отслеживания времени мне.
Как и моим… парням (боже, парням)…
Завтра, верней, уже сегодня, новый учебный день, слава всем богам, без зачетов, но с важными парами, на которые надо явиться.
А в среду — новый концерт, и Сашка не простит, если я опять продинамлю репетиции. Конечно, сегодня с Ириной хорошо вышло, мне безумно понравилось, но это же — единичный случай. Так постоянно везти не будет…
А мне очень нужно место в группе, только оно обеспечит мне место под солнцем.
И в свете всего, то, что сейчас происходит — вообще не к месту. И безумно, просто невероятно отвлекает! Выкидывает из реальности настолько качественно, словно я — Алиса, и бесконечно проваливаюсь в проклятую кроличью нору. И лечу, лечу, лечу в темноте, поддерживаемая жесткими, надежными руками Камня и Лиса.
И да, это, конечно, все круто, но…
Что теперь будет?
Камень, на груди которого я так и прописываюсь, несмотря на все ревнивые попытки Лиса завладеть моим вниманием, лениво открывает один глаз, так же лениво, но очень обстоятельно мнет мой зад. И молчит.
Понятно, снова притворяется молчаливым привидением.
Знаем, плавали уже.
Лиса рядом нет, в ванной шумит вода.
Прямо даже жаль. Он бы точно с ответом не задержался. Да и Лешку бы растормошил, у него всегда удивительно умело получается выводить из себя эту холодную каменную глыбу.
А так придется самой.
— Леша! — приподнимаюсь на локтях и строго тычу пальцем прямо в центр мерно поднимающейся и опускающейся каменной груди.
Он вздыхает, снова тискает меня, уютно так, мягко, перехватывает второй рукой мой указующий палец и прижимает в губам.