Ты - наша
Шрифт:
От невероятной остроты ощущений меня выгибает в пояснице, бедра трясутся, руки трясутся, а в голове только одна мысль бьется такой же трясущейся глупой птичкой…
Они умеют извиняться… О-о-о-о… Как они умеют извиняться…
Я вырубаюсь через час, затисканная, заласканная, зацелованная до полуобморока, в который счастливо и проваливаюсь. С двух сторон меня зажимают горячие тела моих любовников, и мне тепло и спокойно.
Перед тем, как упасть в бездну сна без сновидений, в голове моей непроизвольно появляется картинка того, как я стою перед ними на коленях… И почему-то теперь меня
Вот только на вопрос так и не ответили…
Будит меня яркий свет, заливающий всю комнату, и грубый мужской голос, с явным облегчением выдыхающий:
— Генька, блять… Ну слава яйцам, ты не пидор…
69
В панике таращусь на человека, который так грубо нас разбудил, потом, спохватившись, пытаюсь спрятаться под простынь, благо, до бедер я все-таки ею прикрыта. А сверху ничего не видать из-за волос, хоть где-то от их массы неконтролируемой польза!
Камень, на груди которого я до этого безмятежно спала, рычит злобно, мгновенно садясь и группируясь. Тяжелой лапой передвигает меня себе за спину.
Лис, от звуков голоса подскочивший на кровати не меньше, чем на метр вверх, с матом падает обратно на матрас, бросает на меня острый взгляд, словно проверяя, надежно ли я спрятана за спиной Лешки, и только потом зло цедит сквозь зубы:
— Какого хера ты тут делаешь?
Мужчина, не без интереса пронаблюдавший за нашими “шашечками” кроватными, делает шаг вперед, выщелкивает из пачки сигарету, закуривает, выдыхает, спокойно и неторопливо рассматривая нашу троицу:
— Ну а ты чем думал, когда тут групповушку устраивал? Это отель дяди Славы.
— Не знал, — Лис отводит взгляд от злобного обещающего оскала Камня, сходу определившего крайнего и самого виноватого в ошибке, а я, отфыркнув волосы с лица и посильнее замотавшись в простынь, аккурано выглядываю из-за широченного плеча Лешки.
Смотрю на вошедшего.
И понимаю, что кровь — не вода, в случае Лисиных — определенно.
Мужчина, стоящий напротив, высокий, крепкий, но не мощный, чуть покрупнее Игната. Ему идут строгий костюм, стильная стрижка, аккуратная борода. Брутальный, серьезный такой. Как-то вообще непонятно, откуда у такого респектабельного господина такое жуткое прозвище “Бешеный Лис”. А то, что это — именно он, отец Игната — видно без теста днк. Одно лицо, только чуть посерьезней. Потяжелей.
Странно, я его как-то по-другому представляла, составив свое впечатление после услышанного разговора парней. Таким… Более грубым, что ли? Бандитом в кожаной куртке из девяностых.
А он…
Тут отец Игната, наконец, смотрит на меня, и я мгновенно понимаю, почему у него такая кличка.
Потому что лишь взгляд выдает, что за шкурой респектабельного солидного бизнесмена прячется нечто совершенно отмороженное, безумное, не знающее никаких границ и рамок. И без тормозов. Боже, этому человеку надо носить очки с затемнением! Нельзя же настолько откровенно палиться и пугать людей!
От холодного, совершенно безумного взгляда становится настолько не по себе, что я, невнятно что-то пискнув, снова прячусь за спину Камня.
Слышу, как в груди его зарождается глубинный
низкий рык, словно предупреждение жесткое: не сметь смотреть! Не сметь!И мне иррациоанльно и совершенно неправильно сейчас, в такой ужасной ситуации, становится спокойней. И надежней.
— Лис, пообщайся с отцом снаружи, — рычит Камень, упирая ручищи в кровать и каким-то образом становясь еще шире. Я вся целиком свободно за ним помещаюсь, словно за огромным валуном!
— А чего так? Стеснительная такая? — усмехается холодно отец Игната, — странно. Ей хоть восемнадцать есть, Генька?
— Не называй меня так, — хмуро отвечает Лис, наощупь впихиваясь в джинсы.
— Не тебе решать, как я тебя называть буду. Щенок еще, указывать мне.
Лис злится настолько явно, что даже шея и уши краснеют от ярости.
Я снова аккуратно выглядываю, теперь уже, чтоб на Игната посмотреть.
Тон его отца, пренебрежительный и высокомерный, и мне физически неприятно его слушать. И очень больно за Лиса.
— Какого хрена ты приперся, вообще? — Лис встает с постели, застегивая джинсы, бросает на меня острый взгляд, словно проверяя опять, все ли со мной в порядке, затем поворачивается к отцу.
Становится так, чтоб хоть частично закрыть разворошенную постель.
— Попробуй тут не приди, когда тебе говорят, что твой единственный сын поперся в номера с другим мужиком, — отцу Игната совершенно плевать на демонстративное поведение Лиса и Камня, он стоит, щурится с отмороженным весельем то на постель, то на сына, курит, — я думал, коня двину, пока сюда летел…
— Далеко пришлось лететь, смотрю, — скалится Лис, засовывая руки в карманы, — со второго этажа, да?
— Дело не в расстоянии, а в компании… — неопределенно отвечает его отец, — впрочем, все хорошо, что хорошо кончается… Если бы тут трахал своего приятеля, то я даже не знаю, что бы…
— Рот закрой, дядя, — басит Камень, подаваясь еще вперед.
Я не вижу его взгляда, но прямо кожей ощущаю, насколько в комнате сгущается атмосфера.
Отец Игната сужает на мгновение глаза, и лицо его делается еще более холодным и отстраненным.
Его бешенство особого сорта.
Ледяного.
— Камень, если правильно помню, — кивает он, — я на твоем последнем бое потерял бабло.
— Твои проблемы, дядя. Пиздуй отсюда.
Камень знает, кто такой Бешеный Лис.
И все равно говорит то, что говорит.
И это… Ужасно! Страшно!
Жуткая совершенно атмосфера, настолько наэлектризованная, что у меня волосы дыбом, кажется, сейчас встанут по всей длине!
— Мне говорили, что ты — отмор, но я не думал, что настолько, — говорит Бешеный Лис, затем переводит взгляд на Игната, — Генька, на выход.
— Нет, — тяжело роняет Игнат, — я остаюсь.
— Вот как? — поднимает брови Бешеный Лис, затем смотрит прямо на меня, на свою беду, слишком сильно высунувшуюся из-за плеча Камня, — настолько девка сладкая, что поделить не можете? Сын, этих мандавошек у тебя будет еще…
— Вон пошел! — орет, срываясь, Лис, а Камень просто молча поднимается с постели, прихватывая покрывало, оборачивая его вокруг бедер.
Все это — в одно тяжелое, слитное движение, плавно и в тоже время стремительно.