Ты родишь для меня

Пальцы на ногах стягивает в спазме. Удар. Мой хрип. Вздох. Кислород бежит по легким и обжигает их огнем. Удар. Кровь, разлитая по полу. Мой взгляд заволакивает слезами. Он его убьет, боже. Он его убьет.

Влад продолжает наносить удары, пока я, превозмогая всю себя, заставляю себя дышать.

— Влад…— тихо шепчу охрипшим голосом.

А затем сознание покидает меня. Все настолько мутно в голове, что я не понимаю, что на самом деле отключилась. Перед глазами продолжается видеоряд из жизни. Кто-то обхватывает мое лицо и начинает легонько ударять, сверху льется холодная вода и хочется спрятаться куда-то, сбежать, где сухо и тепло. Где нет боли и нет страха, нет волнений и нет переживаний.

— Вита! — голос становится громче, еще громче, и я распахиваю глаза. Передо мной искаженное злостью с примесью страха лицо Влада, полностью покрытое кровоточащими ссадинами. — Дыши и смотри на меня, — я слежу за двигающимися губами. Указания Агапова доходят до меня сквозь пелену. Он приближается ко мне вплотную и дышит вместе со мной, пока я смотрю на бегущие дорожки крови из разбитой брови. Глаза пекут, я не замечаю, как вместе с дыханием приходят рыдания, и Агапов стирает пальцами набежавшие слезы.

— Успокойся, все хорошо, — а затем просто притягивает меня к себе. На полу в женском туалете. Мой взгляд падает на Германа в отключке, и я начинаю дышать поверхностнее. Он не двигается, а я в ужасе смотрю на залитый кровью пол и испытываю животный ужас. — Что он тебе сделал? — вновь смотрит мне в глаза, а я не могу связать и двух слов, лишь дрожу.

Влад, ты не убил же его? Господи, а если убил, его же посадят. Боже.

— Он живой, — подрагивающими губами шепчу в грудь Влада, глаза так и смотрят на неподвижное тело. Или вопрос, или утверждение. Агапов замирает. Я ощущаю бугрящие мышцы сквозь плотный свитер.

— Не волнуйся, не умер, — грубо звучит в ответ. Влад подхватывает меня на руки и выносит, пока Герман так и лежит там.

По сцепленным скулам понятно все. Он зол, а я дрожу от страха и шока.

— Мы не можем просто уйти, — голос разума шепчет, что нельзя там его оставлять в таком состоянии, каким бы человеком он ни был. И не только поэтому, а потому что тут везде камеры. И эта мысль становится еще одним колокольным звоном в тишине моего сознания.

— Именно это и делаем.

Навстречу выходят медсестры, видят нас, наверняка покрытых кровью, а как выгляжу я со стороны, даже страшно предугадать. Пальцы на руках и ногах немеют, становится очень холодно.

— В туалете…нужна помощь, — грубо бросает Агапов, все еще продолжая путь. Даже не остановился.

Он молча сажает меня на стул, одевает куртку. Непроницаемое лицо на мгновение останавливается на моем. Агапов приподнимает подбородок так, чтобы я смотрела на него, и смотрит с примесью недовольства и разочарования. Мои глаза дают нечеткую картинку из-за слез, что так и льются по щекам. Это я понимаю не сразу, а когда ощущаю соленый привкус на губах. Влад словно кивает самому себе, стягивает скулы и сводит брови в прямую линию, его глаза впиваются в мои намертво, как будто ищут ответ на невысказанный вопрос.

И все прекращается. По щелчку. Он поднимает меня и уносит. Сухими губами сталкиваюсь с трехдневной щетиной, пока меня несут в сторону выхода. Нас никто не останавливает, словно ничего не произошло.

Мы отправляемся домой. Только в машине я замечаю сбитые костяшки рук и темнеющий синяк на правой стороне лица. Мне хочется стереть эту боль, забрать. Стереть любые упоминания.

Мимо проносятся здания, а по сути, проносятся все события настоящего и прошлого в голове. Мы пережили такое однажды, теперь повторно. Снег валит крупными хлопьями, оседая в душе разъедающими ранами. Впереди не видно ни зги. Прикусывая губу, стараюсь переключиться, но меня откидывает назад. Я все еще ищу линии, что могут вытянуть меня на поверхность. Смотреть в окно и одновременно в прошлое. Все повторяется. Только в этот раз все иначе.

Кровь, драка. Боль.

Господи, пусть он выживет, и пусть не будет никаких проблем.

Внутри лопается струна, и слезы сильнее орошают кожу. Дворники бесперебойно стирают снег, оставляя следы на стекле. Когда-то мне нравилось смотреть на эти узоры, мне нравилось ловить ртом снег и знать, что у меня есть счастливое завтра. А потом, после всего, пришла боязнь зимы и праздников. Потому что они непременно становились предвестником беды.

И больше я не праздновала ни Новый год, ни день Рождения. Ничего.

Мы паркуемся у дома, Влад молча покидает машину, и я вместе с ним. Иду под снегопадом и рыдаю. А раньше мы под ним гуляли, мы под ним были. Нам нравилось одно и то же. Раньше. Он оборачивается, видит меня абсолютно растоптанную.

— Ты беспокоишься о куске дерьма, Вита! Да что с тобой не так? — кричит на меня, подходя все ближе. Связки деревенеют, я втягиваю ртом холодный воздух, позволяя себе испытать промозглую стужу в легких.

— Я не…

— Не что? Ты сейчас рыдаешь из-за него?! Да вот знай, что я бы убил его собственными руками. И если бы не ты, я все-таки закончил бы начатое. И да, я чудовище, но даже сейчас за тебя я готов рвать глотки, а ты рыдаешь из-за того, кто и мизинца на твоей руке не стоит, — безумный взгляд скользит по моему лицу.

— Ты не понимаешь! — толкаю Агапова от себя и прикрываю глаза. Они пекут так, словно в них насыпали песка.

Непроходимый идиот.

IOWA - Одно и то же

Так обидно стало, так больно, словно мне причинили физическую боль. Набрав полные легкие воздуха, я произношу треснувшим голосом глядя в глаза Агапову.

— Почему ты не можешь поверить, что я могла волноваться о тебе? — слезы смешиваются со снегом, мне холодно, но откуда-то изнутри. И так намного хуже, от этого холода не спасет никакое тепло, оно перманентно укутывает душу, превращая последнюю в кусок льда.

Влад смотрит на меня ошалело, будто не веря ни единому слову. А эти слова, произнесенные мгновения назад, кажется, оставляют глубокие порезы в глотке. Я поверить не могу, что сказала это. Что чувствую это, что не могу просто взять и не обратить внимание, как сердце заходится в безумном ритме в присутствии Влада. Это неправильно, ведь прошло столько лет, а мы все так же одно и то же. Несмотря что раньше улыбались другим, касались чужих, жили с кем-то и дышали совсем не теми. Мы стали другими, но, по сути, мы те же.

Агапов обхватывает мое лицо двумя руками и помещает большие пальцы под глаза, стирая влагу. Я дрожу, зуб на зуб не попадает, но смотрю на него, ясно вижу перед собой подернутый агонией взгляд. Он скрупулезно рассматривает меня, читает, хочет понять, но я сама себя не понимаю. Только задыхаюсь теперь уже не от паники, а он щемящего душу волнения за его безопасность. Как-то резко это стало для меня самым главным.

Закрываю глаза, представляя нас в другой ситуации в другой реальности. Там ярко и тепло, там хорошо и не печалей, нет проблем. Там мы снова молоды, а впереди маячит только счастье. Оно везде и всюду, мы дышим им.