Ты сеешь ветер

— Ты и ходишь, — сварливо отозвалась я. — Да твои дружки. Порой мне кажется, что вы специально увечья собираете, чтобы мне досадить.

— Так после тебя на нас всё как на собаках заживает.

— Видать, псиная натура берёт своё. Я-то тут при чём?

Новая вспышка молнии возвестила неожиданное возвращение утихшей было грозы, и шумный дождь застучал по крыше.

— И всё же, — продолжал настаивать Артур. — Что у тебя за тайна? Какая девица по своей воле запрётся на кухне в таверне, где её никто не видит? От чего ты прячешься?

Я взглянула на него и увидела, что он ожидал моего ответа с уважительным вниманием.

— А если узнаешь, стало быть, спасать меня ринешься? — устало спросила я.

Артур засмеялся и поднял взгляд к потолку.

— Может быть, и ринусь.

— Может быть, я не хочу быть у всех на виду. Я с трудом выношу чужаков и глупые разговоры. Не желаю видеть у себя дома всякий сброд, вроде твоих дружков.

Большая горячая ладонь Артура вдруг сползла с моего плеча, опустилась ниже, ещё ниже — и вдруг замерла как бы в изумлении. Еще одно движение — и он поднял голову и взглянул на меня с усмешкой.

— Или правы были насчёт тебя злые языки, — сказал он. — Раньше поговаривали, что ты травы заговариваешь. И раны лечишь не руками, а словом.

Медленно-медленно он провел пальцами по моей руке, коснулся шеи и легонько потянул за мочку уха.

— Если бы я тебя не иглой латала, а заклинаниями, лежать бы тебе, Артур, в сырой земле и не докучать мне своей глупой болтовнёй! — Я дёрнула головой и отстранилась от него. — Не дразни меня или живо на улицу выгоню. Глядишь, сдует тебя в озеро к чертям собачьим!

— Обнадёжь меня, светлейшая, — произнёс он смиренным тоном, а глаза его смеялись. — К лицу мне шрамы? Станешь ли их целовать?

Я покрепче стиснула зубы, чтобы не дай бог не улыбнуться в ответ на такое нахальство.

— Так вот, чем ты утешаешь себя долгими ночами.

— Я бы рассказал тебе о моих ночах, да засмущаешься, — весело ответил Артур.

Я поднялась на ноги, намереваясь подняться на второй этаж и оставить его здесь одного.

— Вечно ты глядишь на меня зверем, Вивиан, — бросил он мне вслед. — Лучше взором нежным обласкай сердце.

— Осталось ли у тебя, что ласкать? — спросила я, взбежав по лестнице. Мои щёки пылали от смущения.

Артур откинулся на локтях и взглянул на меня снизу вверх:

— А ты не уходи, и сама узнаешь.

Я только фыркнула в ответ и под громкий смех скрылась в комнате, с силой хлопнув дверью.

========== ii ==========

– 1 -

Старик как всегда приблизился неслышно, замер позади, наблюдая за движением моих рук и вслушиваясь в мерное постукивание керамики.

— Вода ушла, обнажив скалистое дно, — сказал он и умолк, ожидая моего ответа.

Я молчала, с излишним усердием разминая сухую траву в ступе. Старик положил на стол большие узловатые руки и распрямил пальцы. Они расправились медленно, словно ночной цветок, открыв мозолистые ладони. Я отставила ступу и пест, взяла в руки одну из пораженных ревматизмом конечностей и начала осторожно поворачивать ее из стороны в сторону, выпрямляя пальцы и массируя ороговевшую ладонь. Морщинистая физиономия старика скривилась, но почти тотчас расправилась, едва улеглись первые вспышки боли.

— Река отступила, — продолжал он. — Исчезла за ночь, словно её и не было.

— Брешешь, — сердито отозвалась я. — Реки не уходят в бури, они разливаются и топят города.

Старик плутовато улыбнулся в ответ. За ночь сырость пробрала его до костей, и он, закутанный во множество одежек, платки и даже в обрывки попоны, теперь стонал со смешанным выражением боли и удовлетворения от каждого моего движения.

У него не было имени, вернее, он никому его не называл. Я звала его отцом при чужих, но отцом он мне не был. Старик, всегда только старик. Болтали, будто бы он был стар ещё тогда, когда король Утер праздновал свои первые военные победы. А ещё поговаривали, что старик – и не старик вовсе.

— Прямо перед башней Вортигерна вырос огромный камень, а в нём — меч.

— Почём тебе знать, если король никого к своей башне не подпускает?

Старик рассмеялся — ни дать ни взять повернулась на скрипучих петлях дверь конюшни. Шерстяные платки сползли с его плеч.

— Я знаю. И ты знаешь. Всяк знает из тех, с кем буря вчера свою беседу вела.

Я не смогла подавить невольную дрожь при воспоминаниях о минувшей ночи, о стихийном ужасе, который я испытала.

— Появление Экскалибура знаменует приход к власти истинного короля. — Лицо старика вдруг потемнело, сделалось страшным, как у черта. — Скоро наступит конец тирании и бесчестья Вортигерна.

Я было отшатнулась от него, но старик больно стиснул мою ладонь. Ещё недавно скрюченные и узловатые пальцы теперь были крепкими, как сталь.

Старик — и не старик вовсе.

— Это легенда, — несмело возразила я.

— Это пророчество, — его прикосновение жгло огнём. — Знание есть и боль, и сила, и великое страдание. Что ты слышала? Что дикая вода говорила тебе?

Я пятилась, старик шёл за мной, не выпуская моей руки. Я изо всех сил старалась победить страх и растерянность, которые бились у меня в груди, словно перепуганные куры в курятнике. Наконец моя спина натолкнулась на стену, мы оба остановились, и я посмотрела на него так твёрдо, как только могла. Глаза старика следили за мной, бесцветные и водянистые, скрытные, непроницаемые.

— Она топила меня! — выдохнула я и зажмурилась, стараясь спрятаться от этого взгляда.

Старик навис надо мной, вдруг такой высокий, большой; от него пахло тиной и солью. Он потянулся ко мне и поцеловал. Не по-отечески, а как любовницу.

— Нимуэ, — мягко прогудел он, затем отстранился и выпустил мою ладонь. — Ты противишься Природе. — Его веки опустились, и с лица исчезло то страшное выражение, которое так напугало меня. — Ты сохнешь изнутри, как пустая глиняная посуда. Сила иссушит тебя, измучает и, в конце концов, всё равно возьмёт своё. Впусти её.

Я была как в тумане, все вокруг утратило значение реальности, и я смутно ощущала признаки глубокого потрясения. И ещё одно странное, новое, чуждое мне чувство — некое мягкое и приятное напряжение от воздержания.

Сколько бы я ни щурила глаза, силясь разглядеть старика, его удалявшийся силуэт оставался размытым. А когда он исчез вовсе, я почувствовала себя так, словно оказалась в какой-то холодной пустоте, где зимний ветер пробирал до костей.

Я облизала губы. Они были солёными, как если бы мне только что довелось испить озёрной воды.