Ты следующий
Шрифт:
— Наоборот! Именно зимой. Снега тогда навалило больше, чем сейчас, но под деревом-то — как в домике…
После этого многоточия мы поехали вниз. Это был невероятный и абсолютно настоящий спуск. Как любовь зимой под гигантской сосной жизни.
В «Рабис» мы попали точно к завтраку. Удивление друзей стало для нас дополнительной порцией счастья.
— А вы небось думали, что после такой пьянки мы не только на завтрак, но и на обед не спустимся, да? — смеялся Захарий, это большое, мудрое и счастливое дитя кино.
А кто же были те, кто мог так подумать о нас? Джери Марков и Коста Кюлюмов. Они работали над телевизионным сериалом «На каждом километре». Коста с его необузданной разбойничье-милицейской фантазией сочинял приключения одно невероятнее другого. Разве можно забыть то, что ты слышал своими ушами: случилась стычка с бандитами (после 9 сентября 1944 года новых партизан всегда называли
Подобные фантасмагории Павел Вежинов, Свобода Бычварова и Евгений Константинов превращали в соцреалистическое и революционно-романтическое действо. Джери взял на себя основную работу. Кроме создания своих серий, он еще и сводил воедино все остальные. Ничто не могло сравниться в Болгарии по популярности с этим бесконечным приключенческим фильмом. Когда шли серии «На каждом километре», улицы пустели. Актеры Григор Бачков и Стефан Данаилов стали национальными героями. Люди впадали в истерию и транс, когда встречали их живьем.
Я помню, как однажды мы с Гришей Бачковым и нашими семьями провели один день и одну ночь на Солнечном Берегу. Опасное было приключение! По песчаному пляжу за актером гонялась огромная полуголая толпа. Девушки вешались ему на шею. Мужчины хлопали по спине. Женщины со слезами на глазах просили его сфотографироваться вместе с детьми. Каждый мечтал дотронуться до него. Люди желали, чтобы фильм оказался правдой. Утром, пока я ждал в холле своих опасных спутников, а Марта и Мартина играли в обезьянок, я невольно подслушал разговор горничных:
— Слышь, а правда, что Григор Бачков в нашей гостинице?
— Ага, правда.
— А я слышала, тут вроде Митя Бомба поселился.
— Так это ж он и есть.
— И с кем он тут?
— Да с писателем каким-то.
Последовал взрыв общего смеха.
— С писателем! Во дает наш Митя! Одно слово — Бомба! Это ж надо такое придумать…
В «Рабисе» мы работали почти весь день в изоляции — каждый в своем творческом уединении, но по вечерам радовались дружбе и свободе быть такими, каковы мы есть. У меня перед глазами компания, собранная из светлых и темных сил. Компания, которая никогда больше не соберется вместе: Цветан Стоянов и Антоанета Войникова (только что поженившиеся), Стефчо Цанев (только что разведенный), Вылю Радев (переживающий свою самую длинную ночь), Леда Тасева и Жана Стоянович — молодые и красивые, и та, что еще моложе их: арфистка Ружа (дочь некогда известной софийской шляпницы Мамы Шони)… Вот бай Георгий Ашингера желает всем спокойной ночи — и начинается легкая и незабываемая ночь. Кто-то разливает скотч по стаканам, кто-то собирает по водосточным трубам ледяные сосульки (для виски). А кто-то растапливает камин, чтобы зал был освещен только его пламенем. Мы садимся прямо на толстый ковер или на подушки, снятые с дивана. А Джери уже принес свой магнитофон со «специальными» кассетами (у него все было «специальное»). В эти часы мы предпочитали песни, которые были старше нас. Девушки ласково просили Цветана Стоянова переводить им тексты. А он умел виртуозно импровизировать, заливаясь смехом от удовольствия. Концерт, по обыкновению, начинал старый Сачмо, и его веселые новоорлеанские похороны уводили нас за пределы этого мира. Тогда появлялась Эрта Китт, чтобы спеть нам на испанском «Черного ангелочка» (с испанским у Цветана проблем не было — если только он не сочинял прямо на ходу). Получалось что-то вроде:
Художник, ты рисуешь новую церковь чужеземной кистью, старайся, выписывай ангелочков, выписывай их очень старательно, чтобы тебе разрешили нарисовать и одного черного ангелочка…(И каждый из нас, естественно, втайне от других думал, что он и есть тот самый запретный черный ангелочек.)
Под конец обычно распевались два Фрэнка: Фрэнк Синатра — странник в ночи, соловей мафии, и Фрэнки Лейн, священник без сана, сводивший нас с ума своими «Всадниками в небе». То была песня о полностью уничтоженном племени индейцев, которое в грозу скачет по облакам. И почему она нам так нравилась?! Возможно, интуитивно мы чувствовали, что тоже обречены, и нам казалось, что мы и есть эти самые небесные всадники. А в те времена мы и правда затерялись между двумя мирами. Нас уничтожили. Мы исчезли… Но, может быть, в какую-нибудь необыкновенную грозу нас снова увидят вместе — скачущими по небу, перемахивающими через молнии и сливающимися в едином протяжном крике ветра.
Вечера в Боровеце не были
похожи один на другой. Иногда совершенно случайно мы увлекались дурацкой игрой в карты. А иногда готовили целые программы. Однажды Джери предложил поставить его новую камерную пьесу «Кофе с претензией» — то ли фарс, то ли буффонаду на тему снобизма. Каждый здесь мог обнаружить частичку себя. Но Джери взял на мушку Милчо Радева (у них было творческое соперничество), причем совершенно этого не скрывал, что очень усилило комический эффект. Мы распределили роли и даже провели репетицию. Все отнеслись к этой игре очень серьезно. Джери возложил на меня сверхзадачу исполнить роль самого Георгия Маркова (он был одним из действующих лиц). А за собой застолбил образ Милчо Радева (чтобы размазать его по стенке еще эффектнее). Стефан Цанев играл цыганенка, который хочет принести уголь и объявляется вместо всеми ожидаемой мадам. А Коста Кюлюмов играл мышку, которая несколько раз произносит «пи-пи!». Тем не менее премьера почти провалилась, потому что актеры, которые были одновременно и публикой, чуть не умерли от приступов истерического смеха. Автор-режиссер остался недоволен, потому что мы смеялись не там, где надо, и извращали задумку пьесы. Так или иначе, но каждый из нас смеялся и над собой тоже. А пока мы, исполнители «Кофе с претензией», веселились столь непристойным образом, жизнь за стенами дома отдыха продолжала играть свою пьесу — не такую смешную, но тоже без претензий.Как раз в том блаженном феврале на родине настоящего социализма были осуждены Синявский и Даниэль. Диссидентство стало мировым политическим театром. За сценой скрипели тросы, блоки и поворотные круги: декорации истории менялись.
В конце марта — начале апреля прошел XXIII съезд КПСС. Брежнев, которого считали абсолютно переходной эпизодической фигурой, поднял занавес, и начался бездонный, как Россия, священный застой.
Мао праздновал свой 70-й день рождения. Но китайский народ желал ему прожить 1000 лет. И тогда Мао решил испытать свои физические возможности. 16 июля он возглавил массовый заплыв через реку Янцзы шириной в 10 миль. Это был символ, новый иероглиф. Кто мог последовать за вождем? Только молодежь. Итак, Мао оставил на берегу старую гвардию, тех, у кого (по его словам) тряслись поджилки при виде одной лишь тени Кремля. А на другом берегу началась «культурная революция». Месяц спустя, 18 августа, хунвейбины собрались на площади Тяньаньмэнь. Вместо факелов они поднимали к небу красную книжицу с цитатами из Мао. И пожар разгорелся. И поскольку огонь полз в сторону Сибири, к Амуру, к полуострову Даманский, события напоминали «встречные палы», то есть пожары, которые гасят очаги возгорания. Вскоре в Париже на Елисейских Полях сам Жан-Поль Сартр станет, словно мальчишка-газетчик, раздавать маоистскую литературу…
«Рабис»! Этот полустанок видел столько людей — со своими переживаниями, со своими иллюзиями. Для всех них эта станция могла означать и нечто иное. Не берусь судить… Я еще лишь раз вернусь к этому оазису воспоминаний, когда мне придется воссоздавать некое печальное мгновение («удар скорби», как выразились бы рыцари Круглого стола). Так или иначе, но наш «Рабис» — это то место, в которое нам уже никогда не вернуться.
Хотя само здание существует и поныне. Поляна, где мы катались на лыжах, стреляли из пневматической винтовки и лука, почти уничтожена новыми дорогами и стройкой. В сосновом бору, где мы гуляли и произносили друг перед другом бесконечные речи, выросли заборы. Стол для игры в пинг-понг давно сожжен в камине.
Эпос «Рабис» закончился без финала. Думаю, никто так и не понял, когда именно наступил его конец.
Впрочем, мне рассказывали что-то вроде эпилога, но сам я на нем не присутствовал.
Говорят, что однажды зимним вечером снова горел камин, а рядом с ним на большом персидском ковре снова сидели молодые, талантливые и исполненные надежд артисты. И тут появился новый директор. (Старую начальницу уволили из-за доносов и на ее место назначили только что уволенного в запас офицера.) Он встал, как на вечерней перекличке, широко улыбнулся и сказал:
— А сейчас все марш по комнатам! Пора спать.
Ответом ему был раскатистый хохот.
— Да-да! — сказал новый директор. — Я знаю, что говорю. Я отвечаю за ваше здоровье и ваш отдых. По комнатам шагом марш!
Тогда актрисы решили покапризничть:
— Но, товарищ директор, мы же люди сцены. Никто из нас не ложится в столь ранний час. Только сейчас и начинается наша творческая жизнь…
Новый директор выглядел озадаченным:
— Понимаю. Очень хорошо вас понимаю! Может, сначала вам и придется нелегко. Но сила воли творит чудеса. Вот, например, сегодня, когда я гулял по Песако (так называется центр соснового бора), я увидел перед собой двоих парней. И мне захотелось их убить. Да-да! И я бы их застрелил. Но я сказал себе: «Ну-ка соберись! Ты их не застрелишь! Ты их не застрелишь…» И я не стал стрелять. Так что силой воли можно добиться чего угодно.