Ты теперь мой враг
Шрифт:
Задаю себе вопрос: если бы я знала заранее, какие последствия будет иметь то, что я тогда оступилась, зная, чем обернется для меня простая оплошность, если бы был выбор лишь в тот момент изменить будущее всего лишь не уронив телефон, и никогда не испытать этих уничтожающих безысходностью чувств, я бы была аккуратнее на этой чёртовой лестнице?
Даже не успев закончить формулировку, ответ знаю: нет. Нет, чёрт возьми, я бы прожила всё снова, даже если бы не было шанса всё изменить, даже если бы была возможность никогда не встречаться с Демидом и этой болью.
Разглядываю трещинки на экране
— Я люблю тебя, — шепчу, прекрасно понимая, что тот, кому адресованы эти слова, меня не услышит. К глазам подступает что-то жгучее и, преодолевая горечь, снова шепчу: — Я до сих пор тебя очень люблю. До сих пор…
И что мне делать с этим теперь я не знаю. Новый порыв ветра бросает в лицо пыль, и я невольно закрываю глаза. А потом прикладываю ладонь ко лбу, и после провожу рукой по волосам. Всё становится так ясно, что неизвестность вдруг рассыпается под натиском моего решения.
Медлю, потому что не хочу никуда уезжать. А это значит… что я остаюсь. Остаюсь, чёрт возьми! Это мой город, я здесь родилась, я здесь была счастлива, я узнала, что такое до безумия любить, и что-такое по-настоящему потерять.
Снова перевожу взгляд на телефон, а потом поддаюсь порыву, сама бросаю его вниз, изо всех сил, выплескивая накопившиеся эмоции, чувство рвутся наружу, и устройство летит, отбиваясь от ступенек с характерным звуком, прямо как тогда. В день нашего знакомства Как завороженная наблюдаю за его движениями, слышу треск. Экран вдребезги — чувства на осколки.
На этот раз телефон никто не поднимет. Слезы катятся по щекам, вытираю их резко. Сразу двумя руками, насухо. И уже собираюсь встать со ступенек, но… теперь замираю.
Сначала решаю, что своими мыслями вызываю жестокую галлюцинацию. Мой взгляд прикован к нижней ступеньке лестницы, потому что там, внизу, я вижу то, от чего готова прямо сейчас потерять сознание. По телу прокатывается волна импульсов, она сковывает, она заставляет сердце остановиться, а потом болезненно сжаться до такой степени, что становится трудно дышать. Раз, два, три.
Мираж не исчезает, руки принимаются дрожать, а я даже взгляд не могу поднять. Пульс постепенно принимается биться, усиленно давя на виски своим ритмом, а я так и не могу унять дрожь. Просто наблюдаю за разворачивающейся у подножья лестницы картиной.
Так же, как и пять лет назад, к ступенькам подходит мужчина. Но на этот раз сердце замирает в тревоге. Я вижу темную обувь, край брюк, мужчина присаживается, и теперь вижу его полностью.
Он берёт мой телефон.
А потом вдруг поднимает на меня глаза.
Ловлю его взгляд, и сердце тут же пропускает несколько ударов, и я застываю.
Бедное сердце, словно загнанное в угол, просто не знает, как реагировать, оно сначала замирает вместе со мной, но уже спустя ничтожные секунды принимается усиленно стучать, отдаваясь в каждой клетке бешеным ритмом. Я на мгновение прикрываю
веки — жгучие слёзы подступают стремительно, наполняют, обезоруживают, собираюсь с силами и резко глаза распахиваю.На какой-то миг даже кажется, что сейчас всё исчезнет. Что это жестокая шутка истощенного от непрерывного отчаяния разума, но тут же натыкаюсь на тёмные омуты, и сердце снова замедляет ритм. А когда возвращается в усиленный режим, уже могу дышать. Правда пока что прерывисто.
Мужчина поднимается по ступенькам медленно, растягивая минуты в бесконечность. За это время перед глазами успевают пронестись кадры последних дней, недель, месяцев, лет, они мчатся, превращаясь в смазанные небрежные линии, и когда мужчина уже близко, не задерживаясь, потоком обрушиваются с новой силой; даже голова кружится от разрывающих время эмоций.
Ещё одна ступенька, и ещё. Шаг за шагом он наступает уверенно, неизбежно. А я сижу, безвольно свесив руки, словно они не мои вовсе. Будто свинцом наливаются, и пока что не знаю, способна ли ими вообще пошевелить. Мне всё же удается подняться, но ноги по-прежнему ватные. И когда он молча протягивает телефон, оказываюсь просто не готова.
Ладонь я подставляю, но скорее по инерции; он кладет в мою руку разбитый телефон, вот только сжать пальцы не успеваю, просто не могу. Мобильный снова падает, и судя по звуку, скатывается лишь на несколько ступенек. Звуки удара о лестницу звучат в голове эхом, кажется, даже проезжающих машин нет, ничего нет вокруг, только я и он, только гул в ушах и глухие удары в груди.
Мы не двигаемся, не следим за выпавшим из рук телефоном, просто смотрим друг другу в глаза, и в этом молчании накапливаются сотни вопросов.
— Демид… — всё-таки удаётся прошептать одними губами. Я как будто проверяю, не схожу ли с ума в самом деле, и повторяю громче: — Демид.
Не выдерживаю. Слёзы прорывают свою блокаду и теперь скатываются одна за одной, я чувствую, как они обжигают щеки, и даже не пытаюсь их остановить.
Он жив. Жив. Или…
— Ты мне кажешься, — произношу вслух нелепый ответ.
Даже страшно становится, может, я и правда, уже свихнулась?
— Надеюсь, что нет, — наконец-то слышу его низкий голос.
Серьёзный взгляд, карие глаза, тёмные, бездонные. Такие родные. Я пока что не могу прийти в себя, и поверить до конца.
— Ты жив… — озвучиваю факт, который выбивает почву из-под ног. И по телу проносится волна дрожи. — Но как?
Качаю головой, безумие какое-то. Демид жив. Это правда? Правда? Даже дышу через раз, пульс бьётся в висках, оглушая. И то, что творится сейчас внутри я объяснить ни одной умной статьёй не могу. Не до анализа.
— Лика…
Бронский делает шаг, а я по инерции пытаюсь отступить, ещё не в силах реагировать адекватно. Выставляю перед собой ладони. Но Демид не даёт мне отойти, вдруг притягивает к себе, и я бью его по груди, упираюсь, чувствую подступающую истерику.
Я сердце на куски разорвала, душу выворачивала ночами, и, чёрт возьми, мечтала о том, чтобы вот так его увидеть ещё хоть раз. А сейчас просто не могу поверить, что он здесь.
Рядом. Обнимает. Убивает своим взглядом и позволяет в очередной раз сойти с ума от дерзкого аромата его парфюма.