Ты теперь моя
Шрифт:
Подхватив девушку на руки, выношу ее на улицу. Нам обоим это необходимо. Она уже не кричит, однако продолжает заходиться в истерике. Всхлипывает, захлебывается, давится, кашляет и пытается говорить, когда я вношу ее в дом:
— Чарли… Я не могла… его найти… Я… не могла… искала…
— Я понял. Молчи, — хочу опустить на диван в гостиной, но Юля вцепляется ногтями мне в шею и отчаянно машет головой. — Хорошо. Тихо, Юля. Тихо. Постарайся вдыхать глубоко и медленно. Умница. Уже лучше. Выдыхай так же. Не спеши. Я здесь. Хорошо все. Порядок.
— Ты
— Я здесь.
— Чарли…
— Я понял, Юля. Не волнуйся. Прекращай.
Макар, будто ему внезапно уши разложило, вбегает через парадный вход и, выкатывая глаза, заторможенно рассматривает меня и девчонку — окровавленных и сплетенных на диване в непонятном положении. Она на мне. Вцепилась так, что только силой отрывай. Взгляд все еще безумный. Лицо все в алых мазках и точках.
Хуже всего, что в ее истерике нет слез.
— Ёб твою налево…
— Макар, сука, где ты ходишь? — выдыхаю очень спокойно, почти лениво.
— Я минут на пять к постовому отходил…
Понимаю, что уже неважно, как именно все произошло. С Мурманским разбираться буду позже.
— В подвал спустись. Зачистить все. Полностью. Знаешь, куда вывозить.
— Будет сделано.
Едва Мурманский выходит, неожиданно для самого себя резко и грубо притискиваю Юлю к груди. Сгребая в кулаки ее рубашку, теряю контроль над своей силой. Больно ей, наверное. Слышу, как вдыхает со свистом и замирает. Не сопротивляется.
— Юля, Юля… — эмоции сменялись кислотным калейдоскопом. И злюсь на нее, и жалею, мать ее… и что-то еще… — Слышишь меня? Послушай. Юля?
— Да… Я слышу. Говори. Говори, пожалуйста…
— Никогда больше так не делай, слышишь? Ты должна научиться осторожности, понимаешь?
Подмывает орать благим матом. Сдерживаюсь, не желая пугать ее еще больше, чем есть.
— Обещай! Юля!
— Обещаю.
Хочу ей верить. Хочу выдохнуть свободно. Но, мать вашу, не отпускает. Разбирает с той же силой. Если хуже не становится.
— Сейчас пойдем под душ. Нужно все смыть, — и остыть. — Понимаешь?
— Да…
— Отлично.
Заношу Юлю в ванную. Машинально щелкаю замком. Прошу опустить ноги на пол, но она не поддается, продолжая обхватывать меня всеми конечностями.
— Я никуда не уйду.
— Со мной?..
— С тобой.
Выпустив девчонку из рук, с неясной тревогой осознаю, что не могу выпустить ее из фокуса. Накручиваю выдержку на максимум, а она слетает. Не помню, чтобы когда-то прежде такое случалось. Обычно в нужные моменты я умею перекрывать все эмоции, притуплять восприятие. С Юлей же, будто против течения плыву.
Начинаю расстегивать пуговицы некогда белой рубашки.
— Нужно все снять. Хорошо? Не боишься?
— Нет, конечно…
Это ее «конечно» сейчас звучит почти смешно. А у меня снова за ребрами все в кучу сжимается. Одна секунда без контроля — искра. Огонь охватывает сбившиеся органы, словно груду старого барахла.
Не тушат его даже густые струи прохладной воды. Зябко
вздрогнув, Юля бросается ко мне. Обхватывая руками торс, вжимается в грудь с такой силой, что мне самому становится трудно дышать.— Тихо, девочка. Подожди.
Отодвигаю ее к стеклянной стенке и меняю температуру воды на более комфортную.
— Юля, нужно все смыть. Понимаешь? Волосы тоже… Сможешь?
— Не знаю… — Кривится и передергивает плечами от брезгливости. — Я немного боюсь крови. Немного, — акцентирует степень.
Привирает, конечно.
— Ладно, постой спокойно.
Кивает и зажмуривается. Но едва я наливаю в ладонь шампунь, начинает капризничать, как маленькая.
— Мне не нравится этот запах… Он пряный и противный…
Медленно вдыхаю, подбирая слова, которые могут помочь пробиться сквозь новый поток ее паники.
— Я понимаю. Но другого здесь нет. Наверху, если захочешь, вымоешь повторно.
Никогда прежде мне не приходилось мыть женщине голову. У Юли густые и длинные волосы, и, как я ни промываю пряди, все мне кажется, что пена алеет от напитавшейся в них крови. Смываю и вновь намыливаю. Проделываю эти манипуляции раза три подряд. Потом растираю намыленной мочалкой все ее тело, доходя до пят. Все это время она покорная и тихая, словно ребенок. Только команды выполняет: подними руки, повернись, раздвинь ноги.
Из душа ее выношу закутанной в полотенце. Поднимаюсь наверх и впервые несу ее в свою спальню. Не знаю, почему. Не хочу размусоливать мысли по черепу, просто сворачиваю с лестницы в другой конец коридора, не давая себе никаких зарубок и объяснений.
В комнате слишком светло. Задергиваю шторы, чтобы приглушить эту яркость. Хочу напряжение скинуть на ноль, но оборачиваясь и натыкаясь взглядом на Юлин силуэт, ощущаю совсем другой градус.
— Сними полотенце и забирайся под одеяло.
Она распускает узел на груди и дает махре соскользнуть на пол. Так же молча избавляется от тюрбана на голове.
Когда мы оба оказываемся под одеялом, сердце отчего-то еще сильнее разгоняется. Я немного удивлен, потому что это не разгар возбуждения. Не до этого сейчас. Как ни странно. Это что-то другое. Мощное, мучительное и тягостное.
Слышу, что Юля все еще беспокойно дышит.
— Не бойся. Я бы не позволил ему тебе навредить. Никому не позволю.
— Я не боюсь. С тобой. Мне хорошо. С тобой хорошо, — едва слышно высекает она. — Мы будем спать?
— Можем поспать.
— Тебе никуда не надо? Ты же не оставишь меня? — и тут же, не давая ответить, горячим шепотом просит: — Не оставляй меня.
— Не оставлю.
— Когда тебе угрожала опасность, я едва не умерла от страха, — припоминает с тихим выдохом. — Сегодня тебе тоже было страшно?
Это не любопытство и не провокация. Это ее способ в свою очередь помочь мне поймать баланс. Она знает ответ.
И теперь его знаю я.
Глава 26