Ты умрёшь завтра

— Вежливость — лицемерие, призванное скрыть, кого люди на самом деле уважают, а кого нет. Я знаю тебя всего двенадцать минут, мало, чтобы появилось уважение.

— Разумно… — отозвался Антон Павлович, понимая, что в этом диалоге мальчик, бесспорно, доминирует, при этом остается спокойным, то есть не делает никаких психических или эмоциональных усилий, а значит, превосходство дается ему просто и естественно, как дыхание.

«Не удивительно, что отец его боится, — размышлял доктор Чех. — Совершенно уникальный случай, но может ли это быть мутацией? До сих пор не было известно случаев, когда мутация сказывается на психике положительно, то есть ускоряет развитие мозга, как органа, и интеллекта, как механизма самопознания. Но отсутствие подобных прецедентов еще не говорит о том, что они невозможны… Необходимо сделать все возможные анализы!»

— Что ж, уважение и в самом деле нужно заслужить, тут я спорить не смею… Но пока мы беседуем, я проверю твое здоровье, хорошо? На что жалуешься?

Мальчик внимательно посмотрел на отца, от чего тот покраснел, вернул взгляд на Антона Павловича, ответил:

— Зачем мне жаловаться? У меня все в порядке.

— В самом деле, зачем жаловаться, когда все в порядке… Я имел в виду, может быть, у тебя болит что-нибудь? Нет? Ну хорошо. Давай мы тебя осмотрим. Садись на кушетку… Открой рот, скажи а-а-а… то есть, просто высунь язык… Теперь послушаем сердце… рефлексы…

Никодим с любопытством следил за манипуляциями врача, особенно, когда Антон Павлович брал у него из пальца кровь. Когда процедуры были окончены, он спросил:

— И как мое здоровье, доктор?

— Поскольку я обещал тебе не врать, то вот тебе правда. Здоровье у тебя, как у обычного двухлетнего мальчика, то есть лучше некуда. А интеллект, как у сорокалетнего преподавателя цинизма, если, конечно, имеются преподаватели такой науки… И это очень-очень непонятно.

— Ты разберешься, Антон, — серьезно сказал Никодим и ободрительно похлопал доктора по ладони, — хотя это может тебе и не понравиться.

— Любишь загадывать загадки?

— Это интересно. И вот тебе, доктор, еще одна. Полчаса назад я видел в коридоре пожилую санитарку, она катила кровать на колесиках, а в ней лежала женщина с коричневыми волосами. Завтра эта женщина умрет.

Антон Павлович почувствовал, как вдоль позвоночника прошлась волна прохлады, и кожа на затылке начала чесаться. В устах двухлетнего мальчика эти слова прозвучали настолько жутко и невозможно, что доктор Чех вдруг ощутил: это и в самом деле может произойти. Он перевел взгляд на Ивана, тот сидел побелевший и боялся шелохнуться, вернул взгляд на Никодима, глубоко вздохнул, отозвался:

— Тут много больных, знаешь ли… Иногда они умирают…

— Нет, — отрезал мальчик. — Она. Умрет. Завтра.

Выдержав паузу в ожидании, когда смысл произнесенного дойдет до сознания Антона Павловича, Никодим холодно улыбнулся, соскочил с кушетки и, не прощаясь, покинул кабинет.

— Доктор, — прошептал Иван, — вот так же он напророчил смерть своей бабке. На следующий день она того… померла. Что с ним, а? Это можно вылечить?

«Разве что пригласить батюшку, чтобы он изгнал беса», — подумал Антон Павлович, а вслух сказал:

— Не буду лукавить, пока не знаю. Физически он полностью здоров, остальное для меня загадка. Очень редкий феномен, я бы даже сказал единственный в своем роде. Но не отчаивайтесь, голубчик. Ваш мальчик, с его интеллектом, вполне может стать великим ученым. Математиком, например. Разве это не замечательно?

— Математиком, ага… А если он мне тоже того… напророчит?.. И за что мне такое наказание?.. — грустно пробубнил Иван, и тихо покинул кабинет Антона Павловича, осторожно прикрыв за сбою дверь.

Антон Павлович был озадачен, вернее — растерян. Здравый смысл, медицинское образование, опыт изучения мутаций, — ничто из этого не давало и намека на природу феномена Никодима. Первая глава его монументального труда была посвящена классификации мутаций, которые делились на четыре основные группы: мутации строения тела (отсутствие или трансформация конечностей, либо присутствие лишних, торможение роста, деформации черепа, пр.); мутации внутренних органов (недоразвитость или гипертрофированность, некорректное функционирование); мутации половых органов (неспособность к детородным функциям); мутации интеллекта (все виды врожденной интеллектуальной недостаточности). Никодим же был абсолютно здоров, адекватен, и разумен. То есть, не просто разумен, но сверхразумен, и это было необъяснимо и тревожно.

«Сегодня какой-то сумасшедший день», — устало подумал Антон Павлович, не подозревая, что сумасшествие этого дня пока что не исчерпалось.

Десять минут спустя в дверь Антона Павловича осторожно постучали, доктор Чех пригласил войти. Это оказалась пожилая санитарка Путикова Марфа Васильевна. Выглядела она испуганно. На вопрос Антона Павловича, что случилось, женщина скороговоркой выпалила следующее:

— Антон Павлович, я знаю этого… этого… дьяволенка. Люди говорят, когда он родился, вся скотина пала в округе и вода из кранов пошла красная вот… как кровь красная и серой пахла… А на Луне знак Сатаны проявился, прости Господи… Сама же я на родах его диавольских была, как раз смена мне выпала, так он — дьяволенок этот — родившись, не плакал, не кричал, но волчонком выл. Отец Сергий его крестил, сам же согласился ему крестным быть. Крестил вот его и тем на себя беду накликал, прости Господи… А всего через неделю с ним беда и приключилась… Помните, два года назад, завалило его в церкви нашей? Два года назад, покрестил и помер. Была я там, на утреннюю пошла, а его нету нигде, а потом в трапезной вижу — лежит под бревном и кровь из головы… А мать его, диаваленка этого, я помню, она тоже в церковь ходила, хорошая была женщина, набожная, Марией звали… Так она, как увидала, что отец Сергий помер, так и тронулась, головой нездорова стала… Ушла в лес, говорят. Не выдержала, что дияволенка родила вот… И еще говорят, что иногда Мария в город воротится, прости Господи… Ночами воротится и бродит по улицам, плачет и молится вслух, прощенья у Господа выпрашивает вот… Антон Павлович, это плохая семья, проклятая… Дияволенок этот — смерть перед ним идет, а следом за ним беда!..

— Марфа Васильевна! — вскричал Антон Павлович, ошарашенный таким монологом, — идите, голубушка, домой! Примите валерьяночки, а то и водочки разрешаю грамм сто, да отдохните как следует! Это хорошее лекарство от проклятий!

Санитарка, бормоча прощения, попятилась, открыла дверь, сдала задом в коридор, Антон Павлович отвернулся, но дверь вдруг снова приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась голова Марфы Васильевны и взмолилась громким шепотом:

— Антон Павлович!..

— Домой! — рявкнул доктор Чех, что с ним не случалось уже лет десять, и на этот раз дверь захлопнулась окончательно.

— Черт знает что! — выругался Антон Павлович, рухнул на стул и спрятал лицо в ладонях. Его щеки пылали.

Немного успокоившись, доктор Чех решил выяснить, кого именно имел в виду Никодим. Это оказалась сорокалетняя женщина по имени Светлана Юрьевна. У нее была язва желудка, и в целом лечение шло нормально, по крайней мере, ей не становилось хуже, и не было никаких причин полагать, что назавтра с ней приключиться смерть. Тем не менее, Антон Павлович чувствовал тревогу, с которой не справились даже вечерние сто грамм настойки. Спал в ту ночь он плохо и на следующий день встал рано и пришел на работу засветло. Каждый час он под разными предлогами навещал пациентку, иногда беседовал с ней, а то и делал вместо медсестер процедуры, вгоняя тем самым своих подопечных в недоумение. Поликлинику Антон Павлович покинул в 23:12. По дороге домой доктор Чех проклинал суеверия и корил себя за глупость, малодушие и ребячество.

В 23:40 Антон Павлович, намахнув сразу сто пятьдесят настойки, лег в постель, обнял сопящую супругу, и уснул крепким спокойным сном, будучи успокоенный мыслью, что привычные законы материального и объяснимого мира не рухнули, но по-прежнему правят вселенной, как они делали это на протяжении миллионов лет. О том, что в 23:56 сердце Светланы Юрьевны остановилось, он узнал только на следующее утро.

Два дня спустя в пятницу вечером доктор Чех пришел в Клуб, где его ждала партия в преферанс с друзьями, был он задумчив и отстранен. Кондрат Олегович Барабанов, напротив, был весел и воодушевлен, и как только доктор Чех сел за стол, сообщил партнерам по преферансу, что третью главу своей поэмы закончил, и теперь желает сделать перерыв, а избыток творческой энергии направит на юные дарования, а именно, собирается организовать музыкальный кружок. Почтальон Семыгин, в свою очередь, поделился забавным наблюдением, рассказав, что рано утром ему посчастливилось заметить дворника Гнома, а уже к обеду он нежданно-негаданно получил телеграфом премию в размере двенадцати рублей и сорока двух копеек, и значит городская легенда о том, что если кто заметит дворника Гнома, у того день сложится удачно, имеет место быть. Антон Павлович был рассеян и слушал друзей в пол уха, Аркадий Юрьевич обратил на это внимание.