Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет
Шрифт:
— Не будь дурой. Чего тут…
Продавщица в голубом халате перебила меня.
— Вам чем-нибудь помочь, девочки? — спросила она.
Дженни покачала головой, но я сказала:
— Мы выбрали вот это.
Я взяла коробочки Дженни с полки и показала их продавщице.
— Очень хорошо. Идите на контроль, и Макс вам все завернет.
Дженни не сдвинулась с места. Казалось, она вросла в пол. Глядя на ее лицо, нельзя было понять, то ли она улыбается, то ли сейчас заплачет. Я схватила ее коробочки и направилась к кассе. Там я вывалила все перед Максом и стала ждать — не глядя ему в лицо и не произнося ни слова. Он подсчитал все вместе, и я кивнула Дженни, чтобы она дала мне свои деньги.
Когда я пришла домой из кино, мама спросила:
— Что это за пакет?
— Школьные принадлежности, — выпалила я.
Я пошла с покупками к себе в комнату, села на кровать и стала рассматривать коробочку. Мне хотелось, чтобы Бог сейчас видел меня. Пусть видит, что я могу обходиться и без Него! Я открыла коробочку и вынула одну прокладку. Я держала ее довольно долго.
Потом я вынула из коробки розовый пояс и подержала его тоже. Наконец я встала и пошла в мой туалет. Там было темно. Особенно когда я закрыла дверь. Вот когда был бы кстати большой просторный туалет со светом и запирающимся замком. Но я справилась и так: я надела розовый пояс и прикрепила к нему прокладку. Я хотела попробовать, как в нем себя чувствуешь. Теперь я знала. И мне понравилось. Я подумала, может, мне лечь в нем сегодня спать, но отказалась от этой мысли. Вдруг пожар? — тогда мой секрет может раскрыться. Я сняла пояс и прокладку, положила их в коробочки и спрятала в нижнем ящике письменного стола. Мама никогда туда не заглядывает, потому что от моего беспорядка ей становится плохо.
На следующее утро бабушка с дедушкой объявили, что уезжают в Нью-Йорк.
— То есть как! — удивилась мама. — Вы же говорили, что остановитесь у нас на неделю!
— Да, говорили, — произнес дедушка. — Но решили провести остаток недели в Нью-Йорке, в гостинице.
— Понятно, — сказала мама.
Отец спрятался за газетой, но я видела широкую улыбку на его лице. Я подумала только, что они лишили меня поездки во Флориду, а сами уезжают. Это было нечестно! Даже подло!
Когда мама вернулась, проводив их на автобус, отец сказал:
— Готов спорить, что это с самого начала была поездка в Нью-Йорк. А к нам они заехали по дороге, потому что так было удобно.
— Я не верю! — вспыхнула мама.
— Зато я верю, — буркнул отец.
— Они испортили мне каникулы, — сказала я.
Мне никто не ответил.
Глава 23
В тот вечер мы были с родителями в маленькой комнате. В восемь вечера раздался звонок в дверь. Я сказала, что пойду посмотрю, и открыла входную дверь.
— Бабушка! — завопила я. И бросилась к ней с объятиями. — Как ты сюда попала?
— Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету.
Я засмеялась: это, значит, я Магомет, а бабушка — гора. Рядом с бабушкой стоял человек. Бабушка повернулась к нему.
— Морис, — сказала она. — Это моя Маргарет.
Потом бабушка закрыла входную дверь и сказала мне:
— Маргарет, дорогая, это мистер Морис Бинамон.
— Рифмуется с «кардамон», — подсказал он мне.
Я улыбнулась.
Бабушка выглядела замечательно — очень загоревшая, волосы «светлый блондин». У мистера Бинамона была седая шевелюра, такие же усы и очки в черной оправе. Он тоже был загоревший. Он держал бабушку под руку.
— Где они? — спросила бабушка.
— Мама с папой в маленькой комнате, — ответила я.
— С твоими другими бабушкой и дедушкой?
— Нет…
они уехали.— Уехали! — вскричала бабушка. — Но ведь они, кажется, приезжали на неделю.
— Мы тоже так думали, — сказала я.
— А мы с Морисом хотели их увидеть.
— Вы? — удивилась я. — Зачем?
Бабушка и мистер Бинамон заговорщически переглянулись.
— Ну… мы думали, может, тебе понадобится наша поддержка.
— Ну что ты, бабушка! Я ведь уже не маленькая.
— Я знаю. И потом ты ведь моя Маргарет, верно? Скажи — они говорили о чем-нибудь с тобой?
— О чем, например? — спросила я.
— Ну, ты знаешь, — немного смутилась бабушка. — О церкви и так далее.
— В общем… да, — призналась я.
— Я так и знала! — воскликнула бабушка. — Я же говорила, — сказала она мистеру Бинамону.
Мистер Бинамон покачал головой.
— Ты все время как в воду глядела, Сильвия, — согласился он.
— Помни, Маргарет… что бы они ни говорили… ты еврейская девочка.
— Вовсе нет! — взвилась я. — Я сама по себе, и ты это знаешь! Я даже не верю в Бога!
— Маргарет! — всполошилась бабушка. — Никогда не говори так о Боге.
— Почему? — спросила я. — Это правда!
Я хотела спросить Бога, слышит ли Он мои слова! Но я ведь больше с Ним не разговаривала, и думаю, Он об этом знал!
Мама с папой были уже в гостиной, и бабушка поспешила представить им своего спутника. Мои родители окинули мистера Бинамона быстрым и придирчивым взглядом, и он тоже внимательно их разглядывал.
Потом мама сварила для гостей кофе. Мне она предложила молоко с имбирным печеньем, но мне ничего не хотелось, кроме одного — поскорей убраться оттуда. Поэтому я громко зевнула и даже не прикрыла рот.
— Маргарет, дорогая, если ты так устала, то почему бы тебе не пойти и не лечь спать, — сказала бабушка.
— Пожалуй, я так и сделаю. Спокойной ночи.
Иногда бабушка бывает не лучше всех остальных. Если она любит меня, а я — её, то при чем тут, вообще, религия?
Глава 24
Мистер Бенедикт объявил, что наши отчеты о годовой работе должны быть сданы в следующую пятницу. Оценки за них ставиться не будут, поэтому он просит, чтобы мы писали честно и не старались ему угодить. Он выразил надежду, что каждый из нас узнал что-нибудь для себя полезное. В четверг вечером я написала письмо.
Дорогой мистер Бенедикт,
Моя годовая работа была посвящена религии. В результате я так и не решила, какую религию выберу, когда стану взрослой, и вообще нужна ли мне религия.
Я прочитала три книги по этой теме.
Книги такие: Современный иудаизм, История христианства и Католицизм — прошлое и настоящее.
Я была на богослужении в Первой пресвитерианской церкви в Фарбруке. Я ходила в Объединенную методистскую церковь на Рождество. Я была в нью-йоркской синагоге на Рош-Хашана — это такой еврейский праздник. Я ходила на исповедь в собор святого Варфоломея, но мне пришлось уйти оттуда, потому что я не знала, что говорить. Буддисткой или мусульманкой я быть не пробовала, потому что среди моих знакомых нет ни буддистов, ни мусульман. Этот религиозный опыт не доставил мне особого удовольствия, и, думаю, я еще долго не смогу принять никакого решения. Я думаю, человек не может просто так выбрать себе религию. Это все равно, что самому выбирать себе имя. Думаешь, думаешь, и ни на чем не можешь остановиться.
Если у меня когда-нибудь будут дети, я им сразу скажу, к какой религии они принадлежат — пусть начинают с самого начала. Двенадцать лет — это уже слишком поздно.
С уважением,