Ты знаешь мой секрет?

Резкий поворот назад, очередной прогиб.

Шикарная попа, не правда ли?

Вспышка.

К зрителям лицом.

Да, у меня есть лицо, а не только тело, которое вы страстно желаете.

Свет больше не гаснет. Просто пульсирует разноцветными огнями. Руки скользят, очерчивая грудь, тонкую талию, бедра, уходят на внутреннюю часть и вниз. Приседаю в последний раз, широко развожу колени.

Ноги на убойных шпильках немного сводит. Но это уже привычно. Терпите, мои хорошие, сейчас будете отдыхать. А кто-то из перевозбудившихся самцов приходить в себя, понимая, что сказка закончилась и наяву продолжения не будет.

Всё. Замерла.

Композиция обрывается звонкой нотой. Меркнет свет.

Буквально на мгновение тишина оглушает.

Выдыхаю. Справилась.

Я — умница.

Но потом раздается свист, аплодисменты проснувшейся от гипнотического танца толпы. Вопли смельчаков, требующих продолжения.

Три секунды.

Мне этого достаточно, чтобы сбежать со сцены и раствориться за портьерой. Свет вспыхивает вновь, когда меня уже нет. Радостные крики перерастают в недовольное мычание и улюлюканье, но это уже не ко мне. Исчезаю. Как и всегда.

А новый трек старательно завлекает толпу, подталкивает двигаться и наслаждаться вечером дальше.

* * *

В комнатке, больше похожей на подсобку для хозинвентаря, первым делом скидываю обувь и босиком перемещаюсь к умывальнику. Оперативно смываю с лица тонну косметики, необходимой для привлечения внимания публики и маскировки собственного «Я». Наношу увлажняющий крем.

Ну, наконец-то, красота! Ненавижу разрисовывать моську, будто индейцев передразниваю. И кожу при этом стягивает так, словно увлажняющую маску передержала, она засохла и вот-вот начнет лопаться, как скорлупа на яйце.

Бр-р-р, гадость.

Как-то пару раз, задумавшись, умудрилась глаза потереть, забыв про макияж. Кажется, ерунда. С кем не бывает? Что в этом особенного? Только вот полученное раздражение слизистой, которое привело к покраснению глаз и гнойному конъюнктивиту, запомнилось отлично. Повторять подвиг — желания нет. Теперь не забываю.

Стаскиваю с рук браслеты. Сегодня не менее двадцати тонких колец. Блестящих, играющих на свету преломленными гранями и витиеватыми изгибами, притягивающими взгляд штриховкой рисунка или редкими искусственными камушками.

Ой, ну сорока. Самой на себя смешно. Но, когда эта прелесть попадается на глаза, зависаю, как змея перед факиром, и разглядываю, любуюсь, обвожу пальцами, ощущая идеальную гладкость или необходимую шероховатость.

Вытаскиваю пирсинг. Обычно у меня вдет маленький камушек, но на выступление нужно что-то более яркое и игривое. Сегодня это подвеска из трех нитей, инкрустированных прозрачными, как слеза, мелкими хрусталиками, более крупными на конце.

Концертный костюм, состоящий из блестящих лоскутков, скидываю в рюкзак. Влезаю в свои любимые голубые джинсы и белые конверсы. Натягиваю майку-алкоголичку черного цвета и сверху широкую белую футболку, позволяющую одному рукаву обязательно сползти на какой-нибудь бок, оголяя плечо.

Яркий принт, желтая бабочка на груди, непременно отвлечет внимание от лица. Что и требуется. Мне не нужно узнавание в зале, когда я выйду. Танцы в клубе — это временное явление, вплетенное в мою тихую, однообразную жизнь лишь по воле злого рока. Вынужденная мера, необходимая, чтобы быстро заработать, но которая в любой момент, по первому же звонку из клиники, завершится.

Всё. Прикрылась. Уже легче. Это я на сцене дерзкая штучка, а по факту — мышка-норушка. Нет, не серая. С моей по всем меркам шикарной копной светлых волос, доставшихся в наследство, судя по фоткам, от мамы, о серости не может быть и речи. Но трусливая. Нет, не так. Опасающаяся… всех и вся.

М-да, жизнь — она еще та стерва, иногда так вывернет, что и собственной тени шугаться станешь. Ладно, забыли. Не время себя терроризировать воспоминаниями и душевными травмами. Скоро идти к Макару за оплатой, а потом уже и ближе к дому можно.

Устала. Хочется выспаться. Да так, чтобы, открыв глаза, понять, что весь ужас последних трех месяцев — это всего лишь дурной сон. И всё вновь прекрасно, все живы и здоровы.

Звучно выдохнув, заваливаюсь на диванчик. Пусть небольшой, как и всё в этой комнатке, зато тоже только мой. Как и все эти пять квадратных метров площади.

Спасибо Макару, оказавшемуся мужиком больше, чем я всегда о нем думала. Мне не нужно ни с кем делить территорию, переодеваться на глазах у посторонних и искать случайно переложенные кем-то собственные вещи. Это в лучшем случае.

В худшем бывают и «милые» разборки между девочками, не поделившими понравившегося клиента. Сдобренные мордобитием, расцарапыванием лиц и выдиранием волос под нескончаемый визг и слёзно-сопельные вопли. Да, танцовщицы в ударе — это страшная сила. Пару раз сама видела, когда приходила к Лизе.

В такие моменты даже охрана замирает. Нет, ни от шока. Эти чудики молча ржут в сторонке и умудряются делать ставки, глядя на гладиаторские бои «куколок». Разнимают буйных, лишь когда Альбертик прибежит и, брызжа слюной, рявкать начнет.

Хорошо еще, что девчонки не додумались до подсыпания битого стекла в туфли соперниц. Я в одном фильме такую жуть видела. Но, «любовь» — она такая страшная штука, что легко на разные подвиги может сподвигнуть. И не важно, к мужчине или деньгам, его положению или кошельку. Главное, в красивую обёртку завернуть дурное дело.

Закидываю ноги на спинку дивана, прикрываю глаза. Расслабляюсь. Мне хорошо.

Люблю одиночество. Пусть это и звучит странно от девушки, танцующей время от времени на сцене. Но два месяца «общественной» деятельности не могут изменить натуру. Я — одиночка и уже вряд ли поменяюсь. Хорошо, что Лиза оказалась сильнее и пошла дальше. Не завязла, как я, в прошлом. Сестрёнка любимая.

Зарраза! Не время, сказала же!

Резко, звучно выдыхаю и, оттолкнувшись от дивана, соскакиваю на пол. Рефлексировать буду дома, в душе, в одиночестве.

Нахожу глазами резинку, что оставила на спинке мебели, когда готовилась к выступлению. Быстро перебирая пальцами, расчесываю волосы и заплетаю в свободную косу. Накидываю рюкзак обеими лямками на одно плечо. Подхватываю в одну руку джинсовку, в другую ключ от «гримерки» и выхожу в коридор.

Пять метров по прямой, резкий поворот влево и, отогнув край плотных темно-бордовых тяжелых портьер, оказываюсь в зале. Киваю в строгих пиджаках мальчикам, стоящим в шаге и контролирующим, чтобы посторонние не гуляли, куда не надо. Принимаю в ответ улыбки, но не отзеркаливаю их. Вот еще. Любой лишний жест сразу на свой счет запишут, потом трусами не отмашешься, чтоб отстали.