Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)
Шрифт:
– Только расисты верят в эту херню! Кто вам такое сказал?
У черных хер слишком большой, а у желтых – слишком маленький. А у кого тогда в самый раз? Что, мать вашу, считать нормой? Угадайте с трех раз, – усмехается она, вскакивает и уходит в туалет.
– Господи! – ахает Стефани, прикрывая рот рукой. – Я и забыла, что она встречается с Майлсом. Но я же не расистка! Вовсе нет! Я работаю со всеми видами животных, населяющими нашу планету. Разве я могу испытывать отвращение к расам внутри одного человеческого вида?
Стейси в ответ хмурит брови.
– Не обращай внимания, –
Ей нравится притворяться жертвой. Как меня бесят люди, которые живут на деньги трастового фонда! Им очень стыдно, хотя мало кто признается.
Стейси понимает, что Кендра никогда не ляжет в постель с поваром, будь он хоть какой национальности, если у него нет шоу на телевидении. Она делает знак официантке.
– Принесите шоколадный мартини.
– Фу, – морщится Кендра. – А мне водки с тоником.
– И мне тоже, – поддакивает Стефани, раздумывая о резком, грозном демарше Крессиды. С ней невозможно расслабиться. Стефани мрачно сверлит подруг глазами, наклоняется к ним и говорит: – Угадайте, что я недавно услышала!
Они внимательно смотрят на нее, сдвинув выщипанные брови. Кендра проводит рукой по голове, чтобы убедиться: хвост на затылке болтается там, где нужно.
Стефания придвигается еще ближе, и они чувствуют запах ее духов.
– По-моему, Трент встречается, а может, и трахается, тут уж вы сами соображайте, с Андреа Пал л истер!
– Воттак номер! – замечает Стейси. – Ее, кажется, отчислили с факультета психологии, и она изучала искусствоведение или что-то типа того?
Кендра кипит от злости, но сдерживается, понимая, что подруги внимательно за ней наблюдают.
– У нее кошки! – верещит она, с трудом скрывая обиду и раздражение. – А я-то думала, Тренту нравятся собаки!
Крессида возвращается. Теперь от нее веет безмятежностью. Она садится, и официантка приносит напитки. Крессида заказывает водку. Кендра встает.
– Я, пожалуй, схожу в туалет, хочу увлажнить кожу. Это уже вторая порция выпивки за день.
Кендра удаляется, а Стейси объясняет Крессиде:
– Мы говорили о Тренте.
– Ах вот как! – восклицает она и, как и все остальные, злобно ухмыляется.
Кендра наносит на лицо тональный крем и думает об Андреа Паллистер. Представляю, как она набросится на него! Ей не понять, что мужчинам и правда нравится, когда женщина от них зависит, но обычно это длится несколько коротких случек. Она видит, как лицо Трента, его железная челюсть и педерастический лоск слегка искажаются: нос похож на картошку, хотя раньше ей не хотелось этого признавать, и румянец подозрительный. Глаза и рот, как у старика. Не те он средства употребляет. Так Кендра готовится к тому, чтобы вновь предстать перед подругами.
При ее появлении разговор замолкает, словно по сигналу, будто кто махнул дирижерской палочкой перед оркестром.
– Парням, которые трахаются с кошатницами, доверять нельзя! –
кивает Стефани. – Нет, вы подумайте, три кошки!Представляю, какая вонь стоит в квартире! Кто станет это терпеть? Только полный лох!
– Да, он довольно вульгарный, – соглашается Крессида.
– Интересное замечание, – холодно замечает Кендра. Она уже взяла себя в руки. – Знаете, что он однажды сказал о Тото?
«Я даже не почувствую, если споткнусь и раздавлю твоего маленького ублюдка. Мне нравятся собаки, но большие и сильные. Не хочу жить с собачонкой, которую могу случайно убить».
Стефани смотрит на подруг с таким выражением, будто прекрасно знает, что творится у них в головах. Этот взгляд появился у нее после первого же университетского семинара.
– Читайте между строк: он – жлоб. В кошачьей шерсти.
Фу! Наверняка считает, что хорошо провел выходной, если все время проторчал на трибуне стадиона.
– Мы все хотя бы раз торчали на трибуне, детка! – с виноватой радостью взвизгивает Стейси.
Она вдруг замечает за соседним столиком двух молодых парней. Симпатичные, но явно геи.
Стефани отрицательно качает головой.
– Только в исключительных случаях, да и то чтобы посмотреть на вечно истекающих слюной мальчиков из братств. Мы никогда не ходим туда, чтобы познакомиться, не то что некоторые слабоумные, отчаявшиеся шлюшки. Кто-нибудь знает Тришу Хейлс?
– А, настоящая РД! – фыркает Кендра.
Стейси непонимающе смотрит на нее, Крессида пожимает плечами, а Стефани одобрительно кивает.
– Рухнувшее Достоинство! – радостно просвещает она подруг.
– Она родила от этого неудачника. И они живут в кондоминиуме, – добавляет Кендра.
Стефани в ужасе.
– У них что, нет дома? Да, видать, предки ею ой как гордятся!
– А ты правда думаешь, что Трент неудачник? – спрашивает Стейси.
Сияющая Стефани поворачивается за подмогой к Кендре и Крессиде.
– Согласитесь, мы не новички, если речь заходит об анализе человеческой натуры…
Парни за соседним столом собираются уходить. Они про-бираются по залу, и один громко говорит другому:
– Ого, СОБАКИ вышли на охоту! Стервозные, Озлобленные, Безумные Анорексички, Кошмарные Истерички из Линкольн-парка!
Услышав это, подруги удивляются, а потом приходят в ярость. Кендра первой справляется с потрясением.
– Не смейте нас сокращать, тупые пидоры, мы никому не позволим нас сокращать! – кричит она.
– Гав! Гав! – тявкают педики, и все, кроме Стефани, вымученно улыбаются.
Бар закрывается, и они вышвыриваются в прохладный ночной воздух, пропитанный запахом нагретого асфальта и бетона. Их освещают яркие фары проезжающей машины. Мускулистые прилизанные парни, стоящие на углу улицы и под растущими у края дороги деревьями, окидывают стройные фигуры небрежными взглядами.
– Наверное, мы это заслужили, – говорит Кендра, – и теперь нужно привыкать к новому титулу. СОБАКИ. СОБАКИ из Линкольн-парка. – Она пробует слово на вкус.
– Ничего мы не заслужили, – протестует Стефани. – Просто эти парни – женоненавистники. Из тех гомиков, которые винят матерей за все говно, что на них вывалили по жизни.