Тяжелый дивизион

Все трое скачут через канавы, секут нагайками ветви придорожных деревьев и кустов, по ровной дороге несутся карьером наперегонки, с гиком пролетают крошечные деревушки, хутора, обдают пылью сторонящиеся коляски едущих на станцию ксендзов, экономов и помещиков.

Под Жирардовом въехали в лес, густой и темный.

— Стой, ребята, стой! Слушайте! — командует неожиданно Дуб.

Все замирают. Ветви шелестят на ветру. Фырчит кобыла Багинского, стуча удилами. И вдруг далеким, раскатистым гулом пошло по лесу эхо пушечного выстрела.

Квартирьеры смотрели друг на друга, смущенно улыбаясь.

— А я еще в Блоне слышал разрывы, ваше благородие, — прерывает молчание худой, желтолицый Багинский.

— А почем ты знаешь, что это разрывы? — спрашивает Дуб.

— А разрывы ближе, их скорее услышишь…

— А может быть, это наши стреляют.

— Не, это герман. Говорят, все герман бьет…

— Ну, кто говорит? — отворачивается Дуб.

— Так точно, — невпопад отвечает Багинский. Багинский, конечно, убежден в том, что это разрывы и что стреляет герман.

Через несколько часов под зеленую сень старопольского заповедного леса вошел дивизион. Сомкнувшиеся стены сосен, тяжелая, по-весеннему набухшая хвоя приглушили крики усталых ездовых и скрип тяжело переваливающихся колес. Серые шинели забегали под деревьями. На мягкой траве, на ковре из цветного перегноя кувыркались молодые канониры, еще не утомленные днями войны. Андрей поставил коня лицом к дороге и смотрел, как длинный поезд орудий, ящиков и телег медленно втягивался в зеленую пасть прифронтовых лесов.

На поляне тремя квадратами, напоминавшими Андрею римский лагерь из Тита Ливия, стали три батареи дивизиона. Ранним вечером загорелись костры. Большие, частые, незатуманенные звезды проглядывали сквозь тесноту ночных вершин.

Андрей вспомнил, что еще ни разу в жизни он не проспал всю ночь ни на лугу, ни в лесу, ни на песках днепровских отмелей без того, чтобы дома не доспать в постели. А здесь — прямо на земле без ничего, без охапки сена.

На корневищах гигантских сосен уже серели пятна солдатских шинелей. Канониры легко засыпали у костров или под повозками. Кони фыркали, ржали подолгу, задрав морду кверху. Где-то бесился жеребец.

Под ветвями беспорядочно разбросавшегося старого дуба, над которыми вторым шатром смыкались высокие сосны, вестовые растянули на траве два квадратных брезента. У кряжистого ствола пыхтел самовар, и уютная прогоревшая труба дышала жаром и легким пламенем касалась рукоятки факела, прибитого гвоздем к дубу. На брезентах у разостланных спальных мешков лежали и сидели офицеры. Вестовые возились с чемоданами.

Командир батареи, подполковник Соловин, без френча, в рубахе и подтяжках, восседал на огромном дорожном сундуке. Перед ним навытяжку стоял фельдфебель.

— Палатки не будем разбивать, — коротко и безапелляционно ронял Соловин, — тепло, и дождя не будет. — Он погладил свою раздвоенную бороду и, не поднимая головы, вскинул глаза кверху.

— Так точно, ваше высокоблагородие, ночь будет спокойная.

— Овса дай полную меру. Сегодня в последний раз, а там поговорим.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие.

— Да чтобы за жеребцами следили. Всех к отдельной привязи, и глядеть дневальному, чтоб не сорвался который.

— Слушаю, ваше высокоблагородие. Черта насилу упоймали.

— Черт бы вас побрал, сукиных сынов, — выругался Соловин, не повышая тона, — ну, ступай.

Фельдфебель щелкнул шпорами, повернулся на месте и пошел к ближайшему костру.

— Ну, Мартыныч, — обратился командир к Андрею. — Спатеньки. А вы как же будете? — вдруг сообразил он. — У вас ведь кровати нет.

— Какие кровати, к черту! — заорал Кольцов, взбрасывая ноги в синих носках кверху. — На брезенте благодать, одно удовольствие.

— А вы здесь, рядышком с нами, — продолжал Соловин, показывая на край брезента.

— Проше пана, я вшистко пшиготуе, — запел над ухом Андрея голос Станислава, кольцовского холуя. — Я пану моге спшедать колдрон. У гусаров одебрали. Во Львове.

— У гусаров. Сукин ты сын, — захохотал Кольцов, — просто в складе спер. Склад гвардейского полка весь по рукам пошел.

— У мни двое: бяле и чарне, — продолжал Станислав, невероятно путая польские и русские слова.

— И правда, купите, — посоветовал Соловин. — Постели у вас нет, не каждый раз будет так, как сейчас. Это что — это благодать.

Одеяло оказалось замечательным: толстое, мягкое, его хватало подстелить и покрыться, завернуть ноги, и еще край его можно было сложить так, чтобы получилось нечто вроде подушки…

Звезды глядят теперь прямо в глаза Андрею, черная мягкая шерсть щекочет ухо. Становится все тише, факел давно потух, и только папироса Кольцова золотой точкой бродит невдалеке, на другом краю брезента. Костры светят тихим пламенем и вспыхивают ярче, когда кто-нибудь бросает в огонь новую порцию сучьев и сухой травы.

Рядом с Андреем лежит худой высокий офицер запаса Алданов. Андрей видит его добрые серые глаза, острый нос; тускло поблескивает золотая челюсть.

— На войну не похоже, с'орее пи'ни' а, Андрей Мартынович? — шепчет он, глотая букву «к».

— Да, пока мирная картина…

— Вы не беспо'ойтесь, ваше стремление ' сильным ощущениям будет полностью удовлетворено. Не беспо'ойтесь.

Андрею показалось, что в голосе Алданова звучит ирония.

— А вы давно на войне, ваше благородие?

— Меня зовут Але'сандр 'узьмич, пожалуйста. А на войне я с прошлого года. В Галиции был, победы одерживал. — Опять едва уловимая усмешка.

— А где вы были в Галиции?

— Под Злочевом, подо Львовом, под Ярославом. С Третьей армией. А все-та'и я вам с'ажу — лучше бы домой, Андрей Мартынович. Хорошо в 'азани-матуш'е. — Он слегка отвернулся и замолчал.

Звезды тянулись серебряными прерывистыми нитями к утонувшему во тьме лесу. Шум бивуака затих. Только тихо звенели кольца уздечек и от костра к костру ходили молчаливые, позевывающие часовые. Кто-то храпел под ближним деревом. Край брезента, как остров, серым пятном выделялся на потемневшей поляне. Глаза Андрея смыкались, и мысли о Петербурге, о Екатерине заплетались все гуще и становились похожими на спутанную, насыщенную темнотой шапку склонившихся над бивуаком сосен, сквозь которую лишь кое-где пробивались огромные звезды, окруженные светящейся космической пылью.