Тяжелый понедельник

— Спасибо, папа, — упавшим голосом отозвался Ник.

— Действуй.

Виллануэва вызвал такси на адрес сына, потом остановил проезжавшее мимо такси, усадил туда Меган и пожелал ей спокойной ночи. Она поцеловала его в щеку. Они обменялись телефонами, и она обещала позвонить, но он не спешил радоваться. Большой Кот понимал, что и сам-то едва ли позвонит ей, чтобы назначить свидание. Если ничего не происходит сразу, то теряется всякий интерес.

Сун и Пэт сидели друг против друга в полутемном зале итальянского ресторана. Пэт выбрала «Палио» по совету соседки, матери нанятой ими няни. Потребовалось время, чтобы ее найти. Пэт даже не представляла себе, как трудно это сделать. Раньше она думала, что все родители берут с собой детей, когда куда-то уходят на вечер.

И вот они сидят за покрытым белой в красную клеточку скатертью столом и смотрят друг на друга. В центре стола стоит маленькая, низенькая свеча. Зал маленький, не больше средней гостиной, каковой этот зал, собственно, прежде и был. До того как этот район начали застраивать административными зданиями и отелями, здесь был жилой квартал.

Супруги Пак не были в ресторане со дня рождения их младшей дочери, и было это четыре года назад. Оба испытывали странное чувство. Пак ощущал непривычную свободу и раскованность, от которой у него слегка кружилась голова. Они с женой ходили в рестораны в Сеуле, когда он только начал за ней ухаживать. Те посещения были формальными, почти официальными мероприятиями. Тогда Паку хотелось показать будущей супруге, что он ученый, солидный и обеспеченный человек, способный содержать семью. Когда они встречались, он рассказывал ей о своих делах так, будто проходил собеседование перед приемом на работу. Пэт покорно слушала жениха, показывая ему, что, несмотря на ученую степень по химии, она готова уступить ему главную роль в семье и во всем ему помогать.

Подошел официант, мужчина приблизительно одних лет с Паком.

— Buona sera. Добро пожаловать в «Палио». — Он вынул из кармана карандаш и блокнот. Говорил официант с сильным итальянским акцентом.

— Buona sera, — ответил Пак. В его исполнении это прозвучало больше как «бон саре». Пак еще ни разу в жизни не произнес ни слова по-итальянски. То, что он сделал это сейчас, настолько не соответствовало его характеру, что он едва не остолбенел от удивления. Раньше он не позволял себе таких вольностей.

— Очень хорошо, signore.

— Buona sera, — сказала и Пэт. Ее произношение было намного лучше, чем у мужа. Официант удивленно вскинул брови и выпятил нижнюю губу, давая понять, что это сильно его впечатлило.

— Multi bene. E Italiana? — спросил он.

— Я похожа на итальянку? — прыснула Пэт.

— Si.

Пэт от души рассмеялась. Глядя, как его жена, прикрыв рукой рот, согнулась пополам от смеха, Пак расхохотался и сам. Все происходящее показалось ему страшно забавным. Официант спросил, не хотят ли они чего-нибудь из бара. Пэт попыталась взять себя в руки и ответить, но приступ смеха снова овладел ею. На глазах ее выступили слезы. Пак смеялся вместе с женой. Так беззаботно они не смеялись еще ни разу за всю совместную жизнь.

Глава 39

Раннее утро понедельника. Комната 311. Сидни Саксена стояла перед собранием хирургов в этом небольшом зале на третьем этаже больницы Челси, перед собранием лучших ортопедов, торакальных специалистов, сосудистых кудесников, нейрохирургов и других рукодельников, носивших хирургическую форму и применявших — с самыми добрыми намерениями — насилие для того, чтобы вылечить пациентов от смертельных и хронических болезней. Это были мужчины и женщины, умевшие сочетать ремесленные таланты и мастерство в рассечении, сшивании, иссечении, пересадке, восстановлении, воссоединении, реконструкции и в тысяче других больших и малых физических действий со знанием трехмерной геометрии тела — костей, мышц, связок, сухожилий, вен, артерий, нервов, лимфатических узлов и внутренних органов. Они могли увязывать то, что видели во время операции, с теоретическим знанием того, что должны были видеть, учитывая сведения о больном, его анамнез и то, что видели раньше, во время других операций. Соединяя и синтезируя эти навыки и знания, они составляли и корректировали планы оперативных вмешательств. То, что делается в операционной, часто сравнивают со спортом, но у орущих во всю глотку квортербеков, пытающихся проломить линию обороны соперников или уходящих от угловых защитников нет такой сумасшедшей умственной нагрузки и ответственности, как у нейрохирурга, иссекающего аневризму, или у кардиохирурга, оперирующего больного с угасающей на глазах сердечной деятельностью.

Сидни стояла перед хирургами вовсе не для того, чтобы их инструктировать и поучать, и не для того, чтобы рассказать об ошибке в суждении или лечении. Сегодня не будет разборов, или, как выражался Виллануэва, не будет публичной порки.

— Спасибо всем, что пришли, — сказала Саксена. Хутен сидел, как всегда, на своем месте в первом ряду. Через два ряда бок о бок сидели Тай и Тина. Виллануэва расположился у прохода. Вид у заведующего отделением неотложной помощи был усталым.

— Сегодня я буду говорить о простейшем организме, о trypanosoma cruzi.

— Сидни, это хирургическая конференция. Мы не инфекционисты. Вы ничего не перепутали? — спросил кто-то из задних рядов.

— Понимаю вашу озабоченность, — усмехнулась Сидни. — Но я ничего не перепутала, и вы действительно пришли на хирургическую конференцию. — На прошлой неделе я имплантировала кардиостимулятор мистеру Р., страдающему тяжелой кардиомиопатией на почве заражения трипаносомой, — продолжила Сидни. — Вы наверняка знаете эту болезнь, которую называют болезнью Чагоса.

Так как, по всей видимости, пороть сегодня никого не собирались, настроение врачей явно улучшилось.

— Сидни, вы, случайно, не совмещаете в Центральной больнице Сан-Хуана? — спросил с заднего ряда ортопед Стэнли Готлиб.

Сидни улыбнулась.

— Спасибо, Стэнли, я как раз собиралась перейти к этому пункту. Я разговаривала по поводу этого больного со многими специалистами нашей больницы. Кажется, мы начинаем сталкиваться с болезнями, которые прежде считались болезнями стран третьего мира и с тропическим климатом. Вероятно, американские бедняки и иммигранты стали более мобильными или более уязвимыми, чем были раньше, — во всяком случае, в нашей профессиональной жизни. Позвольте перечислить только некоторые случаи, с которыми пришлось столкнуться больнице Челси. — Сидни заглянула в лист, который держала в руке. — Глистные инвазии, токсокариаз, цистицеркоз, цитомегаловирусная инфекция, токсоплазмоз, лейшманиоз и, наконец, лептоспироз. Без лечения все это переходит в хроническую форму и приводит к инвалидности. Как правило, эти заболевания не требуют хирургического вмешательства, но мы должны иметь в виду, что можем столкнуться с ними даже в Соединенных Штатах, даже в Мичигане.

Тай старался слушать, но его отвлекали не только навязчивые мысли о Квинне, но и сидевшая рядом Тина. Впрочем, и ей тоже было трудно сосредоточиться.

— Да, чуть не забыла, — продолжала между тем Сидни Саксена. — В больнице Генри Форда недавно выявили случай болезни Вейля. Это геморрагическое осложнение бактериальной инфекции, передающейся через мочу крыс. Она оглядела зал и посмотрела на часы. — Я хочу оставить вам время для завтрака. — По залу прокатился веселый ропот. — Bon app'etit.

Тина смешалась с потоком медсестер, развозивших больных из врачебных кабинетов на рентген или в отделение неотложной помощи. Мимо в обоих направлениях проходили врачи, пробегали уходившие со смены сестры, оживленно болтавшие друг с другом. Были здесь и родственники, толпившиеся у киоска с подарками, аптечного пункта, пришедшие навестить своих близких. Царила обычная утренняя суета, подчинявшаяся, однако, не видимому для постороннего глаза порядку.

Тине всегда казалось, что современная базовая больница должна быть образцом науки и культуры, средоточием знаний, накопленных поколениями, знаний, вооружившись которыми врачи победили оспу и полиомиелит, научились лечить такие страшные болезни, как СПИД и рак. Когда отец в ее возрасте работал в Массачусетсской Центральной больнице, врачи были не менее умными и самоотверженными, чем теперь, но накопленные к тому времени знания были примитивными по сравнению с тем, что сегодня знали Тина и ее коллеги, так же как по сравнению со знаниями отца примитивными были знания деда, практиковавшего в деревенском Фербери в штате Вермонт. Тина всегда гордилась больницей Челси как учреждением, где знания врачей сочетались с их самоотверженностью и преданностью призванию, которому они служили. Гордилась и своей скромной лептой, которую вносила в общее дело как наставник и целитель.

Но сейчас ей, проходившей в потоке работающих здесь мужчин и женщин, протискивавшейся сквозь толпу окруженных родственниками и друзьями больных, больница казалась какой-то потускневшей. Она — впервые — заметила застарелую грязь за плинтусом коридора, соединявшего вестибюль с гаражом, пыль на картинах, висевших на стенах. Медсестра провезла мимо нее больного, и она заметила на щеке старика пятно засохшей слизи, которую никто не удосужился смыть.

Больница, всегда бывшая для Тины неиссякаемым источником гордости, превратилась вдруг в совсем другое учреждение, пораженное внутренней слабостью, интригами, жаждой наживы. Тина вовсе не была наивным человеком. Всеми учреждениями, даже больницами, управляют и руководят люди, а естественное состояние индивида — эгоизм и алчность. После недавней ночи с Таем она знала это по собственному опыту. Но совсем недавно Челси как учреждение проявила такую примитивную грубость, какой она не ожидала от базовой больницы. Их руководство отчаянно лоббировало прохождение закона, запрещавшего конкурирующим учреждениям получать лицензии на установку аппаратуры для лечения гамма-излучением, несмотря на то что это позволило бы спасти множество жизней. И все потому, что руководство больницы просто не желало, чтобы эту процедуру выполняли в других местах. Потом — увольнение Мишель. Тина понимала, что аннулирование договора с этой девушкой было следствием всего лишь холодного расчета, а этого она тоже не ожидала.