Тяжесть короны

— Конечно, я могу ошибаться, — о, эта холодная вежливость в голосе. Словно я опять оказалась на заседании Совета в окружении двух десятков прагматичных аристократов. — Однако у меня возникло ощущение, что тебя хотели поскорей выслать из столицы. Стратегу нужно было от тебя избавиться.

— Чем же я могла ему мешать? Он о моем истинном отношении к себе не догадывался, — спросила я.

— Я не говорю, что прав, — спокойно, но холодно ответил Ромэр. — Но ситуацию вижу так. Принц мал, до совершеннолетия еще пять лет. Стратег имеет реальную власть, пока остается регентом. Даже став первым советником короля, он большую часть влияния потеряет. Но это в будущем. Сейчас же он, в конечном итоге, принцу никто. А совершеннолетняя принцесса, старшая сестра молодого короля, вполне может потребовать для себя статус регента. И Совету будет сложно, очень сложно найти предлог, чтобы отказать в удовлетворении просьбы дочери покойных короля и королевы.

Вот это видение… Ромэр был совершенно прав. А я, наивная, с этой точки зрения свое положение не рассматривала. Спутник продолжал:

— Для Стратега все сложилось как нельзя лучше. Скорбящая по матери принцесса пропустила момент и, достигнув совершеннолетия, не сделала попыток стать регентом при брате. Не успела покуситься на власть отчима. Но в его глазах, она все равно является угрозой.

Пытаясь справиться с потрясением, я пробормотала:

— Конечно, ведь даже предположить, что вся эта борьба за власть мне и даром не нужна, он не мог.

Ромэр повел плечом, усмехнулся:

— Я не поверю, что в Совете не было ни одного человека, не восхищавшегося Дор-Марвэном. Наверняка, они думали о способах подвинуть Стратега. И возможность сделать регентом тебя они, безусловно, видели. Но, прежде чем они успели развернуться, прозорливый Стратег убрал опасную для него фигуру с поля.

— Но мне не нужна была власть. Я не претендовала ни на что, — выдохнула я.

— Но могла, — резонно возразил Ромэр. — А мы говорим о Стратеге. Для него власть — это все. И за нее он будет бороться до конца. Поэтому решил, девушку нужно срочно убрать из страны. Как ты сама понимаешь, вариантов избавиться от принцессы не так много. Объявить сумасшедшей, убить, выдать замуж. С помешательством трудно, — знающие девушку дворяне не поймут, будут возмущаться. Убить — это всегда крайняя мера. И опасная для Стратега, если учитывать две смерти в королевской семье за последние восемь лет.

— Три, — поправила я.

— Извини? — нахмурился собеседник.

А я, пытаясь не дать горечи проявиться в голосе, холодным деловым тоном уточнила:

— Три смерти. Отец, Лэр, младший брат, и мама.

Ромэр с сочувствием посмотрел на меня, вздохнул. По взгляду видела, он хотел что-то сказать, что-то отличное от того «Сожалею», которое получилось в итоге. Я кивнула, а арданг продолжил разбор ситуации.

— Твоя смерть могла бы подорвать авторитет Стратега, вызвать бурю ненужных и неудобных вопросов. Поэтому оставалось лишь замужество, которое к тому же можно обратить на пользу государству. И кандидатура мужа была в тот момент Стратегу не так важна. Думаю, он для того и сообщил тебе о помолвке заранее, чтобы отвлечь, не дать даже возможности задуматься о перехвате у него власти.

Да, чем дольше слушала Ромэра, тем больше убеждалась в том, что арданг умел мыслить не только, как военный, но и как искушенный политик. И я знала, Ромэр был прав. Уже догадываясь, каким будет ответ на этот вопрос, все же спросила:

— Почему же он тогда пытался отсрочить свадьбу, если она была так необходима?

— Князь его не устраивал. Стратег прекрасно понимал, что молодая жена не сможет в должной мере влиять на Бойна. Да и предполагаемый оставшийся срок правления князя невелик. А после тебе дорога либо в могилу, либо в монастырь. А это, — Ромэр чуть улыбнулся: — нецелесообразное расходование ресурсов. Думаю, Стратег хотел подсуетиться и поменять Бойна на Волара еще до свадьбы, потому и тянул.

— Правдоподобно, — в который раз согласилась я, отмечая, что в этом вопросе наши с Ромэром мысли совпадали. — А история с ядом?

— Это просто предположение, — арданг обезоруживающе развел руками. — Доказать и обосновать фактами я его, разумеется, не могу. Если ты узнала о помолвке в тот вечер, не значит, что о ней не знали другие. В частности слуги. Они обычно первыми узнают все новости. И я подозреваю, что Беллу подкупили муожцы. Их не устраивал ни Бойн, ни упрочение его положения благодаря союзу с Шаролезом. Сомневаюсь в том, что покушение подстроил Дор-Марвэн. Потому что, как я уже говорил, Стратега твоя смерть поставит в неловкое положение. Правда, твое исчезновение вредит ему не меньше. Именно поэтому боюсь, стража не потеряет бдительности. Ему нужно вернуть тебя в Ольфенбах любой ценой. Доказать тем самым, что это не он устранил конкурента, а тебя похитили, выкрали, дабы бросить тень на Стратега же.

— Логично, — кивнула я. — Думаю, ты во многом прав. И жалею о том, что прежде у меня не было советника, способного так четко и ясно объяснить политическую ситуацию.

Арданг улыбнулся, польщенный комплиментом, легко поклонился.

— Но что же мне делать дальше?

— Вести себя естественно, не привлекать внимание, придерживаться легенды. И придумать тебе новую биографию, — подбодрил Ромэр.

— Разумно, — согласилась я. — Знаешь, по поводу родословной… Муож навел меня на интересную мысль. Выдавать себя за простолюдинку не выйдет, за дочь любого из знатного семейств — тоже. Но я вполне могу быть признанной незаконнорожденной дочерью кого-нибудь из вельмож. Так получается приближенная ко двору особа, получившая хорошее воспитание, но обладающая совершенно неизвестной твоему дяде фамилией.

Ромэр просиял.

— Прекрасная идея! Ты умница, Нэйла. Никогда не устану поражаться твоей изобретательности.

Я знала, что он говорит искренне, а потому смутилась, почувствовала, как краснею. Наверное, когда-нибудь научусь принимать сделанные от чистого сердца комплименты. Наверное, когда-нибудь смогу, не отводя в смущении взгляд, смотреть в теплые, улыбчивые и такие родные глаза Ромэра.

18

Арданг… Несколько верст от границы с Шаролезом, а какое разительное отличие. Бедные селения, нищие подворья. Тут не было разнообразия домашней птицы, редко можно было увидеть корову, не то что лошадей или ослов. Даже обветшалые дома казались хмурыми и неприветливыми. Ромэр не ошибся, сказав, что я буду выделяться на фоне местных женщин. Они были преимущественно русоволосые, с крупными чертами, с серыми или голубыми глазами. И моя каштановая коса, которую мне не удалось полностью скрыть платком, привлекала внимания не меньше, чем наши отличающиеся от традиционных для Арданга костюмы.

За нами наблюдали пристально. Я чувствовала на себе чужие взгляды, полные если не злобы, то неприязни точно. Но стоило кому-то из людей перевести взгляд с моего шаролезкого лица на Ромэра, типичного арданга, как отношение менялось. Глаза людей теплели, на губах появлялась едва заметная улыбка облегчения. Рядом с Ромэром я, чужеродное существо, тоже становилась «своей».

В деревнях не останавливались. Ромэр сказал, что до Челна от границы недалеко. Арданг был прав, но до города мы добрались лишь в сумерках. Чудом успели до закрытия ворот. Стражник, по виду шаролезец, окинул Ромэра хмурым, злым взглядом и заявил, что мы опоздали. Вечер, солнце село, в Челна больше никого не пускают. Не знаю, что меня тогда больше разозлило. То, что нас отказывались пускать, хотя ворота были еще открыты, то, что страж был из Шаролеза, или то, что мужлан не потрудился выучить ардангский. Я была уверена, он отказался пускать нас, чтобы показать местным, кто на самом деле хозяин в провинции. По тому, как Ромэр сжал мою руку, поняла, он расценил слова и тон стражника точно так же. Но все же арданг попробовал уговорить стражника. Тот, с глумливой ухмылкой глядя на собеседника, вынужденного унижаться перед ним, позвякивал ключами от приоткрытых ворот. И мы трое знали, что стражник через пару минут просто шагнет за ворота и запрет перед нами створки до утра. И никакие дипломатические ухищрения Ромэра не помогут.

— Добрый человек, — обратилась я к стражнику, подпуская в голос жалостливые нотки. О, небо, надеюсь, мне не часто придется унижаться… — Пожалуйста, пропустите нас, сделайте одолжение.

Стражник впервые с начала разговора посмотрел на меня. Подняв фонарь, осветил мое лицо. Я прищурилась от яркого света и прижалась к плечу Ромэра.

— И что землячка делает в Лианде? — удивленно спросил стражник.

— Счастливо живет с любимым мужем, — кокетливо улыбнувшись, ответила я.

— С лиандцем-то? — хохотнул стражник. — Чудеса, да и только.

Снова глянув на Ромэра, качнул головой:

— Повезло ж тебе, если б не жонка, не пустил бы. Но мы, шаролезцы, своих не бросаем, — и добавил с пренебрежением, даже уничижительно. — Не то что вы…

«Муж» чуть сильней сжал мою ладонь в своей, я почувствовала, как в нем закипает гнев. Но внешне арданг был спокоен, даже благожелателен. Он прекрасно владел собой, научился за столько времени. От воспоминания о тюрьме, от взгляда на освещенное колеблющимся светом фонаря лицо Ромэра стало жутко. Сколько же таких и худших оскорблений стерпел этот гордый человек? Я даже не удивилась, когда арданг вежливо кивнул и, пожелав разочарованному шаролезцу доброй ночи, провел меня сквозь ворота в город.