Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

– Царь правоверных страшно на тебя гневается и послал меня за тобою. Он поклялся, что сегодняшний день не пройдет без того, чтоб он не казнил тебя, если ты не приведешь к нему раба.

Услыхав это, Джафар заплакал, и дети его заплакали вместе с ним. Он простился со всеми детьми и затем стал прощаться после всех со своей любимой дочерью. Он любил ее более других детей и, прижимая ее к своей груди, заплакали при мысли, что навеки расстается с нею. Прижимая ее к себе, он почувствовал, что в кармане у нее лежало что-то круглое.

– Что это у тебя в кармане? – спросил он.

– Яблоко, отец, – отвечала она, – наш раб Рейган принес его мне, и я ношу его уже четыре дня; он не отдавал мне его, пока я не дала ему двух червонцев.

Услыхав рассказ о рабе и яблоке, Джафар страшно обрадовался и, поблагодарив Аллаха, приказал привести раба к себе.

Когда раба привели, он спросил:

– Откуда ты взял это яблоко?

– О хозяин, – отвечал он, – пять дней тому назад я шел по городу и, проходя по небольшой улице, я увидал игравших детей, и у одного мальчика в руках было это яблоко. Я отнял яблоко и ударил мальчика, а он заплакал и сказал: «Это яблоко моей матери, она больна и просила, чтобы отец достал ей яблок, а он ездил в Башрах и привез ей три яблока, за которые заплатил три червонца, а я утащили яблоко поиграть». Он снова заплакал, но я, не обращая на него внимания, взял яблоко и принес сюда, а моя маленькая госпожа за два червонца купила его у меня.

Услыхав это признание, Джафар не мог надивиться, открыв, что все эти неприятности и убийство женщины причинены его рабом, и, взяв раба с собой, он отправился к халифу, который приказал изложить всю эту историю на бумаге и обнародовать ее.

– Не удивляйся, о царь правоверных, этой истории – сказал ему Джафар, – так как она нисколько не удивительная история визиря Нур-Эр-Дина и брата его Шеме-Эд-Дина.

– Может ли быть, – сказал халиф, – какая-нибудь история удивительнее этой?

– О царь правоверных, – отвечал Джафар, – я могу рассказать ее тебе только под тем условием, что ты освободишь раба моего от смертной казни.

– Дарю тебе его кровь, – отвечал халиф.

И Джафар начал свой рассказ таким образом.

Нур-Эд-Дин и его сын и Шемс-Эд-Дин и его дочери

– Знай, о царь правоверных, что в Каире [92] был султан [93] справедливый и милостивый, у которого был умный и образованный визирь, отлично знавший дела и умевший управлять страной. У визиря, человека уже престарелого, было два сына, как два ясных месяца. Старшего звали Шемс-Эд-Дином, а младшего – Нур-Эд-Дином, но последний превосходил первого своей красотой и миловидностью. Красивее его человека в то время не было, и слава о его красоте разнеслась по всем окрестным местностям, так что многие приезжали издали только для того, чтобы взглянуть на него. Случилось так, что отец их умер, и султан, горюя о нем, увидал его двух сыновей, полюбил их, одарил почетной одеждой и сказал им, что они будут занимать положение отца. Они очень обрадовались и поцеловали прах у ног султана. Окончив церемонию откланивания [94] , продолжавшуюся целый месяц, они вступили в должность визирей, условившись понедельно, по очереди, занимать этот пост. Когда же султан отправлялся путешествовать, то он брал одного из братьев с собой.

92

Город Каир появился только после смерти Гарун-Эр-Рашида.

93

В этом рассказе мы усматриваем снова анахронизм. Титул султана появился впервые только через двести лет после смерти Гарун-Эр-Рашида, и первым султаном был Селадин.

94

Хотя мужчины в Аравии не переменяют одежды после смерти близкого человека, но они соблюдают некоторые обычаи. Во время, так сказать, траур они принимают посещения приличия. В вечер, после похорон, несколько человек читают Коран. Самый замечательный обычай заключается в том, что надо, по три раза, тысячу раз повторить «нет Бога, кроме Аллаха», и для того, чтобы не сбиться, у одного из читальщиков нанизаны на нитку бусы, которыми он и считает. Кроме того, нанимается человек, чтобы прочесть весь Коран в вечер первого четверга после похорон.

Один раз вечером султан заявил, что на следующий день он желает ехать путешествовать, и на этот раз с ним должен был отправиться старший брат. Всю эту ночь братья проговорили.

– Как мне хотелось бы, о брат мой, – сказал старший, – чтобы мы могли жениться в один и тот же день.

– Поступай, как знаешь, о брат мой, – отвечал младший, – и я соглашусь со всем, что ты пожелаешь.

Таким образом они условились.

– Если Аллах, – сказал старший, – постановил, что мы женимся в одно время, и жены наши родят в один день, и у твоей жены будет сын, а у моей – дочь, и мы женим их, так как они будут двоюродными братом и сестрой.

– А что же, о брат мой, – сказал Нур-Эд-Дин, – потребуешь ты от моего сына в приданое твоей дочери?

– Я потребую от твоего сына, – отвечал он, – в приданое моей дочери три тысячи червонцев, три сада и три фермы, и если молодой человек захочет сделать другое условие, то это не будет достойно его.

– Как, – вскричал Нур-Эд-Дин, услыхав это требование, – ты требуешь такого приданого от моего сына? Да разве мы не братья, оба не визири и не облечены в одно и то же достоинство? Тебе следовало бы предложить дочь свою моему сыну без всякого вознаграждения, так как тебе должно быть известно, что мужчина выше женщины, а мое дитя – мальчики, и, следовательно, от него будет продолжаться наши род, а не от твоей дочери.

– Что ты говоришь о ней? – спросил брат.

– Что не от нее будет продолжаться наш благородный род, – отвечал Нур-Эд-Дин. – Но ты, кажется, – продолжал он, – хочешь поступать со мною, как поступают с покупателями, от которых хотят отвязаться. Чтобы отвязаться от покупателя, купцу следует запросить слишком высокую цену.

– Я вижу теперь, – сказал Шемс-Эд-Дин, – как ты поступаешь нехорошо, возвеличивая своего сына перед моей дочерью. Ты лишен, несомненно, здравого смысла и добрых намерений, если решаешься упоминать, что мы оба облечены в одно и то же достоинство, точно ты не знаешь, что я из сожаления к тебе пригласил тебя разделять со мною обязанности визиря, для того чтобы ты помогал мне? Но говори, что хочешь, раз что ты выразился так, то, клянусь Аллахом, я не выдам своей дочери за твоего сына, хотя бы ты предлагал мне за нее вес ее золотом.

Услыхав это заявление брата, Нур-Эд-Дин пришел в ярость и сказал:

– Я не женю своего сына на твоей дочери.

– А я не возьму его в мужья для нее, – отвечал Шемс-Эд-Дин, – и если бы я не отправлялся теперь в путешествие, то сделал бы с тобою такую вещь, которая послужила бы предостережением для других, но вот когда я вернусь, то Аллах поступит по своему усмотрению.

Услыхав это, Нур-Эд-Дин страшно рассердился, и жизнь ему стала не в жизнь, но он скрыл свои чувства, и оба брата провели остаток ночи порознь; а на следующее утро султан отправился в путешествие и двинулся в сопровождении визиря Шемс-Эд-Дина к стране Дирамид.

Нур-Эд-Дин провел эту ночь в состоянии страшной ярости и с наступлением утра, встав и прочитав утренние молитвы, отправился в свою комнатку, взял оттуда два мешка и наполнил их золотом, думая о словах брата и о его презрении и гордости, выказанной им, он повторил такие стихи:

Сбирайся в путь-дорогу, ты найдешьВ том городе, куда придешь, друга.Работай неустанно, и в наградуВсе жизни радости узнаешь ты.Для мудреца ученого нет славыЖить постоянно в городе одном.Покинь его теперь и отправляйсяВ края чужие – там успех и слава.Стоячая вода гниет, ты знаешь,Но свежи и светлы потока воды.Когда б луна всегда была на небе,То никому бы не казалось чудом.Лев, если не пойдет из чащи леса,Себе своей добычи не найдет,Как и стрела, не пущенная с лука,Не может никогда достигнуть цели.Крупинки золота совсем не видныИ глазу чистым кажутся песком.Алойный корень, если разрастется,Топливо превосходно заменяет;При вызове ж в края чужие онБольшого спроса там предметом служит,А если нет, ничем не выдается…

Он приказал одному из молодых людей оседлать ему пятого мула, большого и рысистого. Мула оседлали в золотое седло, со стременами из индийской стали, и покрыли его богатым бархатным чепраком, и разряженный мул стал походить на нарядную невесту. Кроме того, он приказал положить на седло шелковый ковер и коврик для молитвы [95] , а под ковры положить мешки с деньгами. Когда все было готово, он сказал молодому человеку и своим рабам:

– Мне хочется проехать для своего удовольствия за город, к провинции Калюб, и я буду отсутствовать двое суток. Никто из вас со мною не поедет, так как у меня на душе тяжело.

95

Ковер для молитв редко употребляется для покрышки седла, разве только если всадник принадлежит к ученому сословию. Здесь этим, вероятно, хотели показать, что Нур-Эд-Дин – человек ученый, как бывали обыкновенно визири египетских султанов.

Сказав это, он поспешно сел на мула и, взяв с собой небольшой запас съестного, выехал за город и поехал по направлению к равнине. В полдень он выехал в город Бильбейс, где он остановился, чтобы отдохнуть и дать отдых мулу и покормить его. Он приобрел в городе себе съестного на дальнейший путь и взял корма для мула, уложив все, отправился далее и в полдень следующего дня выехал в Иерусалим. Тут он снова остановился; чтобы отдохнуть самому и дать отдохнуть мулу и покормить его. Он снял мешки и, разостлав ковер, положил их себе под голову, и заснул, не переставая сердиться. Проспав всю ночь, он утром снова сел на мула и погонял его до тех пор, пока не приехал в Алеппо, где остановился в хане, и пробыл там три дня, чтобы дать отдых как самому себе, так и своему мулу, и подышать чудным воздухом этой местности. Пробыв три дня, он снова сел на мула и поехал далее, пока не приехал в город Эль-Башрах. Лишь только он увидал, что начинает смеркаться, он тотчас же сошел в хан, где снял свои мешки с мула и разостлал ковер для молитвы, поручив мула вместе с седлом привратнику и приказав ему провести мула.