Тысяча Имен

Маркус застыл в стесненной позе, пока ловкие пальцы Адрехта застегивали пуговицы и расправляли ворот мундира. Глядя поверх макушки друга, он спросил:

— У тебя была какая–то причина явиться сюда? Или просто не терпелось посмотреть, как я опозорюсь?

— Да ладно тебе. Можно подумать, это такая уж редкость. — Адрехт отступил на шаг, полюбовался делом рук своих и удовлетворенно кивнул. — Судя по наряду, ты отправляешься на встречу с новым полковником?

— Верно, — кивнул Маркус, стараясь не показывать, как мало прельщает его эта перспектива.

— Не найдется минутка отметить? — Адрехт приоткрыл полу мундира, показав горлышко пузатой коричневой бутыли. — Я припас кое–что специально для этого случая.

— Полковнику вряд ли понравится, если я явлюсь на встречу мертвецки пьяным, — ответил Маркус. — С моим–то везением я, чего доброго, облюю его с головы до ног.

— От одной–единственной чарки?

— С тобой чарка никогда не бывает одной–единственной. — Маркус подергал чересчур тугой ворот и сел, чтобы привести в порядок сапоги. Раздался лязг — это ножны смели пустую оловянную тарелку и стукнулись о походную койку, — и он поморщился. — И что, собственно говоря, нам отмечать?

— Как что? — удивился Адрехт. — Избавление от этого пустынного ада, что же еще? Через неделю мы уже будем полным ходом плыть на родину.

— Это ты так думаешь. — Маркус с усилием подтянул неподатливый сапог.

— Не только. Я слышал, как Вал говорил то же самое Зададим Жару. Даже рядовые только об этом и толкуют.

— Не Валу это решать, — сказал Маркус. — И не Зададим Жару, и уж тем более не рядовым. Принять такое решение может только полковник.

— Да брось! — воскликнул Адрехт. — Ты отправляешь рапорт, что у серомордых завелись какие–то новые священники, которые не слишком нас обожают, да еще имеют скверную привычку жечь людей живьем и, кстати, превышают нас числом раз этак в двести, а принц от всего этого сильно не в духе. И вот нам присылают пару тысяч солдат и нового полковника, который, ясное дело, собирается изображать этакого тиранчика, жечь деревушки, показывать жалким крестьянским шайкам, кто здесь главный, и так далее. Наконец он прибывает сюда — и обнаруживает, что вышеупомянутые священники собрали тридцатитысячное войско, что местные ополченцы, которых мы обучали и вооружали, перекинулись со всеми потрохами на сторону врага, а принц, решив не тратить времени даром, загреб денежки и ударился в бега. И как, по–твоему, этот полковник поступит?

— Ты исходишь из предположения, что у него имеется хотя бы капля здравого смысла, — заметил Маркус, затягивая шнурки. — Львиная доля полковников, которых я встречал в академии, была не слишком–то одарена в этой области.

— Да и ни в какой другой, — согласился Адрехт. — И все–таки даже они были бы способны понять…

— Возможно. — Маркус встал. — Я пойду и все выясню сам, ладно? Хочешь со мной?

Адрехт покачал головой:

— Пойду лучше гляну, все ли у моих парней в порядке. Ублюдок наверняка пожелает устроить инспекцию. Все они так поступают.

Маркус кивнул, снова поглядел на себя в зеркало и, помолчав немного, окликнул:

— Адрехт?

— А?

— Если мы и вправду отправимся домой — что ты сделаешь?

— То есть?

— Насколько я помню, некий граф заявил, что, если ты когда- нибудь подойдешь ближе, чем на тысячу миль, к его дочурке, он привяжет тебя к пушке и запустит в сторону Вора.

— А, вот ты о чем! — Адрехт усмехнулся. — Думаю, он уже забыл об этом.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Маркус стоял рядом с Фицем на краю обрыва и наблюдал, как плетутся вверх по дороге последние роты прибывшего подкрепления. От подножия до вершины скалы было полсотни метров, и на всем этом расстоянии дорога немилосердно петляла. Колонна солдат, поднимавшихся вверх по склону, походила издали на огромную синюю змею, которая, отчаянно извиваясь, ползет к цели — лишь затем, чтобы сгинуть в разверстой пасти ворот форта, распахнутых настежь за спиной у Маркуса. Люди брели и брели, и казалось, что им не будет конца.

Маркус не ожидал, что его так поразит их внешность. Они казались ему неестественно бледными. И он вдруг понял, отчего местные жители наградили ворданаев прозвищем «трупы». В сравнении с продубленными солнцем ветеранами Колониального полка вновь прибывшие смахивали на рыбин, всплывших вверх белесым брюхом с самого дна пруда.

И они были так молоды! Служба в Колониальном полку являлась, как правило, наказанием. Если не считать редких безумцев, которые добровольно вызвались служить в Хандаре, даже рядовые полка в основном разменяли второй десяток армейской службы. Маркус сомневался, что большинство солдат, шагавших сейчас по извилистой дороге, прожило на свете хотя бы восемнадцать лет, не говоря уже о двадцати, — судя по их юношески угловатым фигурам и цыплячьему пуху на подбородках. Они и шагать–то как полагается не умели, а потому их колонна больше напоминала толпу беженцев, нежели регулярное войско на марше. В общем и целом, заключил Маркус, подобное зрелище вряд ли способно впечатлить вражеского наблюдателя.

А уж в том, что таковые имеются, Маркус не сомневался. Ворданаи и не пытались высылать патрули в горы, окружавшие форт, и, даже если главари мятежников считали, что Колониальный полк вот–вот уберется восвояси, вряд ли они были столь глупы, чтобы безоглядно положиться на эти расчеты. В каждом ущелье, на каждом склоне, покрытом чахлой растительностью, мог запросто укрыться десяток конных десолтаев. Пустынные кочевники при известном старании могли скрыться из виду даже на совершенно голой скале, причем вместе с лошадьми и прочим скарбом.

Далеко внизу, в самом хвосте колонны, за последней ротой брел одинокий штатский, сгибаясь под тяжестью двух увесистых баулов. В длинной черной хламиде он отчасти напоминал служителя тьмы из балаганной пьески. Однако, поскольку Обсидиановый орден, постоянный вдохновитель дешевых драм, которым пугали детей, был полностью уничтожен более столетия назад, Маркус предположил, что этот бедолага попросту чей–то слуга, усердно волокущий в гору пожитки хозяина. Да и вряд ли древний зловещий инквизитор стал бы сам тащить собственные вещи. Маркус лениво гадал, что за ценности могут храниться в тех баулах, если их нельзя просто положить в повозку вместе с остальным багажом.

Маркус праздно разглядывал корабли, дожидаясь, когда наконец появится полковник со свитой. Само собой, он аристократ. Патент на полковничий чин стоит дорого, но дело не только в деньгах. Хотя за последние сто лет Военное министерство вынуждено было признать существование простолюдинов, которые способны расставлять пушки и писать отчеты ничуть не хуже какого–нибудь вельможи, оно тихо, но непреклонно гнуло свою линию: не допускать низкорожденную чернь на высокие армейские посты. Командование полком издревле было прерогативой знати, и так останется впредь.

Даже Бен Варус являлся, можно сказать, титулованной особой — одним из младших сыновей старинного рода, которого семья пристроила на армейскую службу в качестве синекуры. То, что при этом он оказался славным малым, было самым настоящим чудом. Скорее всего, новый полковник больше похож на тех, кого Маркус встречал в военной академии, — невежественный, высокомерный и не терпящий советов от всех, кто ниже рангом. Маркус только надеялся, что этот человек не окажется чересчур невыносимым, иначе кто–нибудь из солдат, не выдержав, поднимет на него руку и угодит в лапы военно–полевого суда.

Слуга с баулами уже добрался до последнего изгиба дороги, а на кораблях по–прежнему не наблюдалось суматохи, которая обыкновенно сопровождает высадку крупного чина. Шлюпки причаливали одна за другой, но в них были только припасы и багаж, и грузчики на причале уже принялись укладывать в повозки ящики с галетами, коробки патронов и пустые бочонки для воды. Маркус искоса глянул на Фица:

— Ты уверен, что полковник собирался сойти на берег?

— Таково было сообщение флота, — отозвался лейтенант. — Быть может, его что–то задержало?