Тысяча морщинок

Взять хотя бы Татьянин двор – нетипично деревенский.

Типично по-деревенски – это вовсе без двора. Длинные, или не очень, улочки с домами аккурат друг напротив друга. У каждого дома (обязательно!) «сарайки», в которых ровными поленницами уложены дрова, небольшой цветник, кусты смородины, огород, на котором непременно растет картошка, возле которой всенепременно ходит хозяйка в белой косынке и собирает в обрезанную пластиковую бутылку колорадских жуков и их противных, жирных розово-красных личинок. Потом все это колорадское добро вываливают прямо на дорогу и старательно поливают бензином или какой-нибудь другой «гадостью» – «А чтоб подохли, проклятые!»

Вообще, в деревне, так уж вышло, животных все любят. Но вот колорадских жуков и еще комаров как-то не очень – слишком уж их тут много.

Вечерами деревенские бабы перекрикиваются с прохожими через небольшие деревянные заборчики, деревенские дети бегают по песчаным дорожкам босиком, деревенские мужики пропадают в своих гаражах или практикуются под окнами своих же домов в «ругании» матом всего, на чем свет стоит.

А тут двор ну совсем не деревенский. Хотя, и бабы также перекрикиваются, и босые дети – не редкость, и мужики такие же матершинники.

Дома тут просто не деревенские. Две кирпичные двухэтажки образуют небольшой двор, посредине которого располагается песочница, в которой роются дети, в которую же повадились ходить в туалет полусвободные здешние кошки. Впрочем, они друг другу не мешают.

Собственно, в том, что эти дома многоквартирные и в два этажа, все недеревенское и заканчивается. Здесь также неподалеку рядки наскоро сколоченных сараев, за ними хлевы, гаражи и прочие хозяйственные постройки. Здесь куча котов, собак, кур, гусей. Иногда и свиньи пробегают. Посреди тропинки кто-то свалил клячи, чтобы потом расколоть их на дрова. Потом – это ближе к осени. Здесь все сушат белье на улице и щелкают семечки на скамейке у подъезда. И трактор даже стоит и навозом пахнет! Чем не деревня?

Да вот баба Маша за деревню это Татьянино Анисимово или Первомайский – никак не могут с названием разобраться – не признает.

Село. Не меньше.

А для нее, для деревенской, и вовсе – город.

Какая ж это деревня, коли сверху над тобой все топчут что слоны – Татьяна на первом этаже двухэтажки живет. Дверь подъездная стук-бряк весь день, а то и ночью. Прямо под окнами коты орут. На твоих подоконниках, но не твои коты. И ругается кто-то, тоже словно прямо на твоем подоконнике.

И как тут теперь жить?

Невыносимо.

Мишка младший

Был у бабы Маши еще один зять. И тоже Мишка. Муж младшей дочки Лидочки.

Лидочка – дама городская, деловая, занятая. Модная. В круглых очках с затемненными стеклами в широкой леопардовой оправе, с короткой стрижкой и легкой химией. Юбка-карандаш, обтягивающая стройные Лидочкины ноги, попыталась было смотреться неуместно в деревенских пейзажах, но Лидочка носила ее столь смело, что юбка пришлась к деревенскому двору.

«Экая цаца», – величала Лидочку баба Маша.

«Экая цаца», – подхватывали односельчане.

Последние прибавляли легкое поцокивание языками: «Экая цаца, ц-ц-ц-ц».

Младший зять Мишка тоже был городской. Это он городской и сделал Лидочку. А, может, и не так оно все было. Может, это Лидочка сначала городской стала, а после нашла себе городского Мишку. Лидочка об этом особо не рассказывала бабе Маше и сестре Татьяне. Привезла однажды в Пучнино своего Мишку: любите теперь и жалуйте.

Младший Мишка – балагур. Языком чесать мастак. А вот работать в деревне у него не очень получалось. А тут требуется: ты или работаешь как следует, или нам такой зять не нужон.

Баба Маша сразу смекнула, что младшему зятю тяжко придется: не сдюжит. Но счастье дочки Лидочки важнее расколотых дров.

Впрочем, дрова колоть младший Мишка умел. Ну, как умел – мог. Колол не по-пучнински, как-то по-своему, по-тарабарски. С такими дровами черт знает, что потом делать: ни растопить, ни подложить. Уж больно здоровые. Как и получаются-то у него такие?

Решила баба Маша младшему зятьку задание полегче дать, чтобы справился, чтобы собой доволен был, чтобы она им довольна осталась, да чтобы старший зять не задирался особо, а то он и рад уже трепать, что второй Мишка ни на что не годен: почто и ездит в Пучнино, тут и без таких зятьев житье не худо.

И отправила баба Маша младшего зятя баню топить.

Ушел.

Возвращается через час. Где это видано, чтобы баню так долго растопляли? Это все Пучнино перемыться успеет. Но баба Маша не вмешивалась: пускай сам разберется, а то уж если и баню не сумеет растопить – жди худа от первого Мишки: засмеет, а если баба Маша на подмогу с баней явится, то потом еще и до конца жизни язвить будет.

А баньку и подождать можно. И в ночи помоются. Главное – до полуночи успеть, а то после полуночи в бане мыться нельзя. Никак нельзя: это время банного и свиты его. Кто в свиту входит, баба Маша точно не знала. Знала лишь одно: после полуночи в баню не суйся. Что ж тут непонятного?

Вернулся.

Не банный. Мишка. Младший.

Весь в саже: нос черной чертой подведен, как усы гусарские, только косенькие и на щеку заползают. На лбу аж три полоски – пот вытирал, видать. Руки по локоть перепачканы черти чем: то ли мазут, то ли подгорели мальца. На рубашке дырка. Или она и до этого была?

Улыбается младший Мишка.

Баба Маша ничего не спрашивает. Сглазить боится. А зять уже отчитывается:

– Ну, все, мама, растопил.

Баба Маша берет в руки нитку, пытается вставить в иголку – рубашку надо все же зашить, когда бы она там ни порвалась.

– Вот и молодец, – приговаривает она, вроде как Мишке, но больше себе под нос.

А довольный Мишка-младший по горнице расхаживает и выдает:

– Первым в баню пойду, – говорит. – Сам затопил, сам мыться буду. Первым.

Подсаживается к бабе Маше, обнимает ее за сухонькие плечики – маловата старушка, всего-ничего полтора метра плюс платок. Та все не может вдеть нитку в иголку: глаза совсем плохи стали.

– Я же, мама, первый раз в баньке по черному буду мыться.

– А с чего это ты решил, что она по черному? – Спрашивает баба Маша и сует кончик нитки в рот: облизать его, так полегче должно вдеться.

– Так разве не по черному? – Удивляется Мишка-младший. – А чего ж тогда дым повалил?

– Какой такой дым? – Напрягается баба Маша.