Тысяча разбитых осколков

«Саванна?» Миа встала передо мной, и я увидел, как мама и Ида выступили вперед на моей периферии. Я вдохнул через нос. Я повернулась к сестре и маме, уловила беспокойство на их лицах, но протянула руку, чтобы остановить их. Они тут же остановились, и я одарила их водянистой улыбкой.

Мне пришлось сделать это самостоятельно.

— Саванна, ты можешь говорить? Миа надавила, и в ее вопросе пронизала нежная забота. В моих ушах начался звон, не отпускавший меня от паники, но после нескольких размеренных вздохов звон медленно утих, и оглушительный шум аэропорта нахлынул, словно чувственная приливная волна.

Я посмотрел на Мию и кивнул. Мое тело почувствовало слабость, и быстро наступило утомление — как это случалось с каждым приступом паники, который у меня когда-либо был. Мои нервы были на пределе.

— Со мной все в порядке, — сказала я дрожащим голосом, и Миа успокаивающе положила руку мне на плечо, и на ее лице мелькнула вспышка чего-то похожего на гордость. Я бросил взгляд на свою семью. Я видел глубокую тревогу на лицах мамы и папы. Глаза Иды блестели, но она улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй. Я улыбнулась своей младшей сестре и попыталась собрать хоть немного самообладания.

— Хорошо, пойдем, — сказал Лео, и Дилан подошел ко мне ближе.

— Ты в порядке, Саванна? он спросил.

«Да, спасибо», — ответил я. Я оценил его заботу.

Затем я почувствовал, что кто-то приближается слева от меня, меня окутывает запах морской соли и свежего заснеженного воздуха. Я замерла, когда поняла, что это был Сил. Он возвышался рядом со мной. Мне пришлось взглянуть на него. Он смотрел вперед, в его светлом взгляде оставалась темная пустота, но затем он моргнул и посмотрел на меня сверху вниз. Он подошел еще немного ближе, и во мне росло чувство тепла. Его руки были скрещены на груди и закрыты. Никаких слов не было сказано. Я даже не знала его, но, как ни странно, он как будто защищал меня.

Когда мы пошли, Сил и Дилан стояли по обе стороны от меня, как стражи. Проверив, есть ли у меня ручная кладь, я залез внутрь и провел пальцами по блокноту, который всегда носил с собой. Я надеялся, что папа прав. Я надеялась, что Поппи будет со мной в этой поездке, будет идти рядом со мной, держа меня за спину для силы. И я молился, чтобы, что бы ни случилось в этой поездке, возможно, именно сейчас я смогу открыть первую страницу своего блокнота и еще раз услышать мнение сестры.

Мне просто нужно было найти в себе смелость.

Пока мы проходили досмотр и ждали в зале ожидания аэропорта, я задавался вопросом, сможет ли эта поездка помочь кому-нибудь из нас. Я предполагал, что мы увидим. Как бы мне ни хотелось, чтобы это сработало, я всё равно чувствовал внутри себя онемение. И я была уверена, что, оглядываясь на выбранных шестнадцать подростков, которых Лео и Миа пытались спасти от постоянной черной дыры горя, я чувствовала, как засоряющая грусть вытекает из наших душ. В каждом лице я узнал маски нормальности, которые мы все носили, скрывая под ними человека, кричащего от боли.

Я чувствовал, что меня ждет тяжелая битва.

Тяжело вздохнув, я послал сестре молчаливую просьбу.

Поппи, пожалуйста, если ты меня слышишь. Помоги мне. Пожалуйста, только один последний раз. Помогите мне пройти через это.

Помоги мне научиться жить без тебя.

Помоги мне быть в порядке.

Реактивные самолеты и дождливое небо

Сил

Я не знал, чего ожидать от других людей, отправляющихся в эту поездку. Все были из разных мест Соединенных Штатов, акценты были разными. Мы были из разных слоев общества. Но, наблюдая, как все ждут в гостиной и почти никто не разговаривает, было ясно, что мы все заблудились в одной и той же вонючей помойной яме потерь — Миа и Лео, похоже, правильно выбрали свои шесть безнадежных случаев.

Мой взгляд остановился на сиденье напротив меня. Саванна. Я не мог отрицать, что в ту минуту, когда я посмотрел на нее, она остановила меня на месте. Удивительно, ведь за год я никого такого даже отдаленно не заметил. Она была в упор самым красивым человеком, которого я когда-либо видел. Я крепко вцепилась в подлокотники кресла, когда моей первой мыслью было рассказать о ней Силлу…

Я поерзала на сиденье, и при мысли о нем у меня сжалось в животе, сменившись тошнотой. Я так сильно сжала челюсти, что почувствовала, как у меня заболели зубы. Какого черта я здесь делал?

Потянувшись за сумкой, я хотел достать наушники, но веревка, которая их закрывала, запуталась. Я тянул и тянул веревку, но чем больше и больше я ее дергал, тем сильнее она запутывалась.

«Ага!» Я от разочарования укусил, когда веревка порвалась у меня в руке и порвал бок у моей сумки. Я откинула сумку от сиденья и зарылась руками в волосы, хватаясь за пряди, просто пытаясь дышать. Я стиснул зубы и попытался заставить себя успокоиться. Но это было бесполезно.

Мои ноги шаркали по земле, ноги подпрыгивали от волнения. Я не мог здесь сидеть. Не мог просто сгореть на этом сиденье. Я потянулся вперед и потащил к себе сумку. Затем, как раз в тот момент, когда я собирался вскочить на ноги, чтобы попытаться стряхнуть этот невероятный груз с моей шеи, я поднял голову и сразу же поймал Саванну, улыбающуюся чему-то, что Джейд, одна из других девушек, говорила ей. В ту минуту, когда я увидел эту улыбку, что-то внутри меня успокоилось. Волна мира нахлынула на меня. И на секунду – единственную минуту эйфории свободного времени – все стихло. Не онемела. Никогда не тупил. Но видя эту улыбку… я не понимал, почему она меня так тронула. Она была просто девушкой. И это была просто улыбка. Но на долю секунды во мне наступило прекращение огня.

Лили, третья девушка в поездке, перегнулась через сиденье и присоединилась к разговору. Саванна вежливо улыбнулась, когда Джейд и Лили засмеялись. Саванна не засмеялась. Ее руки были сомкнуты вокруг ее талии, и я заметил, что рукава ее рубашки натянуты на ладони, как будто это давало ей какой-то комфорт, каким-то образом защищало ее.

Я наклонил голову набок, изучая ее. Я никогда раньше не видел, чтобы у кого-нибудь была паническая атака. Никогда не видел, чтобы что-то настолько эмоционально отключающее нападало на кого-то так внезапно. Саванна побледнела, затем начала трястись, ее тело подпрыгивало, она боролась за дыхание. Ее голубые глаза расширились от страха, а губы побледнели.

Обычно я не чувствовал ничего, кроме злости. Давно не было. На него не повлияли фильмы, книги или личные истории, какими бы трагичными они ни были. Черт, даже моя мама, плачущая каждый день, и мой отец, пытающийся ее утешить, все еще не прорвались сквозь непроницаемые стены, которые теперь окружали мое сердце. Но увидеть миниатюрную темно-русую блондинку с большими голубыми глазами, которая борется за дыхание посреди аэропорта Кеннеди, было первым случаем, когда в нее прокрались какие-то эмоции.