Тысяча разбитых осколков

На всех нас, кто любил его больше всего.

Стены его спальни были храмом хоккея. Я провел пальцами по его футболке с автографом «Брюинз», обрамленной и защищенной стеклом. Затем я остановился у его гарвардской футболки. Тот, который он получил при своем первом старте на первом курсе. Я был на той игре. Я помню, как улыбался так широко, что у меня заболели щеки.

Затем я успокоился, увидев стену, полную наших с ним фотографий. Несколько месяцев назад это бы меня выпотрошило. Мне все еще было грустно, глядя на эти фотографии. Мы оба счастливы, в наших широких улыбках обещано прекрасное будущее. Но больше всего мое внимание привлек старый и потертый билет «Брюинз», прикрепленный к его пробковой доске.

Тот самый, который соответствовал билету, на котором он написал мне прощание.

Мой желудок сжался. Я разорвал его. Мне так надоело грустить, и в момент гнева я разорвал его и оставил в Японии.

Больше всего на свете мне хотелось иметь этот билет сейчас. Месяцы терапии облегчили все то плохое, что я видел в смерти Киллиана. Видя, как он разбился, держа его в своих объятиях… Я глубоко вздохнула, когда мое тело пробежала дрожь, воспоминания о той ночи все еще были тяжелыми. Я всегда так думал.

Но терапия помогла мне переосмыслить ситуацию. Заставил меня увидеть, что мне выпала честь быть рядом с ним в конце. Я был там с ним, когда он умер. Я держал его после этого, пока его душа двигалась дальше. И этот билет… этот билет был счастливым воспоминанием, которое так много значило для нас, и теперь оно стало еще более особенным благодаря его рукописному прощанию. Этот билет тоже был частью его самого. Тот, о котором я глубоко сожалел, оставив позади.

В конце концов, я был рад, что был рядом с ним, когда он покидал эту Землю. Я любила его настолько, что хотела, чтобы в конце он был рядом со мной. Брат, который любил его больше жизни, был рядом с ним, когда смерть забрала его. Я подумал, что было бы лучше, если бы вы проходили мимо в компании.

Я придерживался этой мысли, когда образ той ночи пытался уничтожить меня. Я отвернулся от этой стены, гордый тем, что встретил приход здесь, когда я остановился. К стене была прислонена палка, которую я разбил несколько месяцев назад, когда мама и папа сказали мне, что я отправляюсь в скорбное путешествие. Только теперь клюшка, снова обернутая цветами «Брюинз» — клюшка Киллиана — была починена и блестела на солнце.

Я протянул руку, чтобы прикоснуться к нему, осторожно взяв его в руку. Я мог видеть, где были трещины. Но так же, как тарелка, которую Айка заставила нас разбить в Японии, а затем отремонтировать, впоследствии она стала еще более особенной. Там говорилось об исцелении и прощении.

Там говорилось обо мне и Силле.

— Я нашел его у пруда. Я удивлённо вскинул голову. Мой отец стоял в дверях, мама шла следом. Они так волновались за меня. Но в эти дни они стали светлее и лучше меня видели. Я не мог представить, через какую боль им пришлось пройти.

Папа шагнул дальше в комнату. Его глаза блестели, когда он смотрел на стены. Мама пустила слезы. Раньше я верил, что эта комната проклята. Испорченный. Но быть здесь снова сейчас… это все было Киллианом. Он был наполнен братом, которого я скучал. Бояться было нечего. Это было... такое ощущение, будто я вернулся домой.

Папа сунул руки в карманы. Он только что вернулся с работы, все еще одетый в полицейскую форму. «Я отремонтировал его». Он застенчиво взглянул на меня. — Я думал, ты захочешь этого… когда-нибудь. Может быть. Я не знаю …"

Я провел рукой по дереву. Слишком много воспоминаний осталось, когда Киллиан держал эту палку. Я рядом с ним, мой старший брат, мой герой… «Спасибо», — прошептала я.

Я опустилась на его кровать, мама сидела рядом со мной. Она обняла меня и посмотрела на стену с фотографиями. — Вы двое… — сказала она, смеясь сквозь слезы. «Я поседел в свои тридцать благодаря вам двоим и хоккею». Я засмеялся и вытер глаза. «Но в то же время мне это нравилось», — сказала она, прижимая меня крепче. «Вожу вас обоих по всему штату, встаю на рассвете для тренировок… наблюдаю, как вы оба играете на пруду, хотя вы не знали, что я там был». Мама протрезвела. — Когда тяжело, — сказала она дрожащим голосом, — это то, за что я держусь. И я нахожу там счастье. Я могу быть счастлив там, в этих воспоминаниях».

Лицо Саванны пришло мне в голову. Это было упоминание о счастье, сделал это. Я скучал по Саванне, как будто не знал, что это возможно. Я скучал по ее маленькой руке в своей, скучал по ее раскрасневшимся щекам, когда она легко смущалась. Соскучился по ее поцелую и ее сильному южному акценту.

Я просто скучал по ней, и точка.

— Опять думаешь о своей девушке? — сказал папа, и я рассмеялся. Я рассказал им все о ней. Как я мог не? Она была всем, о чем я думал. Когда терапия поставила меня на колени, именно ее лицо и еженедельные звонки спасли меня от краха. Ее тихая сила, то, как она прошла через горе с таким достоинством и грацией.

Это была моя девушка.

«Я скучаю по ней», — сказал я, и мама обняла меня крепче.

«Нам не терпится встретиться с ней», — сказал папа. Мне понравилась эта идея.

Мы пробыли в комнате Киллиана еще час. Вспоминая о временах, которые были нам ближе всего к сердцу. Мы улыбались и плакали, но когда я вышел из парадной двери дома, с меня сняли еще один груз. День за днём оковы, удерживавшие меня, начали ослабевать, а затем и вовсе исчезли.

Это происходило каждый день, но с каждым днем я чувствовал себя все сильнее и сильнее.

Я поехал на своем джипе в место, которое когда-то было моим вторым домом. Я знал, что сегодня практики не будет. И чтобы там было пусто. Теперь, когда я вернулся домой, мой старый тренер сказал, что я могу приходить и тренироваться здесь, когда каток будет свободен. Он был просто рад, что я снова стал собой и нашел дорогу обратно на лед.

Как только я переступил порог, мои чувства овладел холодным ветром и свежим запахом льда. Я прошел по коридору к знакомой раздевалке. Я бросил сумку на скамейку и начал надевать тренировочную одежду, а затем и коньки.

Когда я добрался до входа на каток, я позволил холодному ветру щипать мое лицо. Схватив клюшку в руках, я ступил на лед и легко выдохнул. Я кружил по катку все быстрее и быстрее, пока не почувствовал, что лечу. Возможно, у меня был год отсутствия тренировок, но это была мышечная память. Это было то, для чего я был рожден.

Вы этого не забыли.

Я уставился на сиденья, представляя, как они снова заполнены, огни сияют на лед и музыка, льющаяся из динамиков. Я видел, как я и моя команда выстроились в очередь, сложили сердца и поют национальный гимн.

Я хотел этого. Я так сильно хотел это вернуть.

«Вудс!» Я открыл глаза и резко остановился. Мое сердце забилось быстрее, когда я увидел Стефана Эрикссона, моего лучшего друга, едущего ко мне. Тренер сказал мне, что сегодня здесь никого не будет. Судя по широко раскрытым потрясенным глазам Стефана, я предположил, что Тренер сказал ему то же самое. Это было очень похоже на то, что он снова собрал нас вместе.

— Ты вернулся на лед? – спросил Стефан голосом, пронизанным надеждой.