Тюрьма и воля
Шрифт:
Может, в этой неправильности и бесшабашности дилетантов все и дело. Они рисковали, даже не очень отдавая себе отчет, что правильно, а что нет. Ну да просто не зная, как правильно. Такие непуганые идиоты. Возможно, профессионалы и не смогли бы работать в тех условиях отсутствия правил ведения бизнеса, которым они были обучены. И многие профессионалы и не стали в это играть. А для дилетантов, которые рискнули и прыгнули, 1989–1994 годы стали «золотым веком» российского банковского бизнеса. Высокая инфляция, игра на разнице между процентами, получаемыми по кредитам, и процентами, выплачиваемыми банками по своим обязательствам, операции с наличкой, игра на курсовой разнице — все это делало банковский бизнес в ту пору чрезвычайно выгодным.
Александр Смоленский: Мы же все зарабатывали одинаково: курсовые разницы… Помнишь, какая инфляция была? И обналичка. Что только мы ни делали! Я как вспомню, так вздрогну. Ну, проскочили… Но мы читали законы советской власти, поверишь ли. Их просто никто никогда толком не читал. А как берешь
МЕНАТЕП действительно, получил разрешение обслуживать средства Министерства финансов, Государственной налоговой службы, позднее — госкомпании «Росвооружение». Но он не был единственным частным банком, который обслуживал счета госструктур.
Михаил Брудно: У всех были счета госорганизаций. Не было такой госструктуры, которая держала бы счета только в нашем банке. Мы ни для кого не были эксклюзивным банком. Не было таких действий, на которые был бы уполномочен только один или даже два-три банка. Конечно, мы были заинтересованы в этих счетах. Государство — один из крупнейших клиентов. И особенно в те времена, в начале 1990-х, свободных денег больше всего было у государства. Это означало солидные пассивы для банка. Крупные экспортеры тоже были источником крупных пассивов для банка. Это в Америке главные банковские пассивы — частные деньги. А у нас же тогда частных денег в таком количестве не было. Поэтому мы изначально ориентировались на организации.
Гарвард на дому
Первые российские крупные бизнесмены были разными, но кое-что их объединяло. Они все были трудоголиками. Они доверяли в первую очередь себе и до определенного момента вникали во все детали бизнеса. Они впитывали недостающие им знания в бизнесе и финансах по ходу дела.
Если верить очевидцам, начиная банк, ни Ходорковский, ни его команда не очень знали, что такое кредитная карта или чековая книжка. Но к этому моменту у них был бизнес с годовым оборотом порядка $10 млн (примерно 80 млн рублей). Появление банка было логичным продолжением бизнеса.
Дело было за малым: научиться быть финансистами. Они не поехали в Гарвард. Не было времени. Школа приехала к ним, вернее, в обшарпанный номер гостиницы «Украина», который ребята специально для этой встречи сняли, поскольку их офис тогда выглядел еще хуже, чем обшарпанный номер гостиницы в сталинской высотке. Так в 1989 году началось их знакомство, скрепленное позднее совместным бизнесом, с Кристианом Мишелем, основателем группы Valmet. Как считает корреспондент FT в Москве Кэтрин Белтон, «Valmet, базирующаяся в Женеве глобальная трастовая компания… позднее стала ключевым элементом механизма формирования состояния Группы МЕНАТЕП — она держала акции через схемы с подставными собственниками и организовывала перевод огромных денежных сумм через свою сеть». Ни Мишель, ни его иностранные партнеры этого не комментируют. Но о начале сотрудничества с Ходорковским и его командой он рассказал.
Кристиан Мишель в интервью Кэтрин Белтон [50] : Поначалу я вел дела с «аппаратчиками». Многие из них были просто тупыми: упертыми и ограниченными. Они управляли огромными предприятиями, и их единственной заботой был поточный выпуск продукции. Среди них было полно неотесанных типов и любителей заложить за воротник… Особых симпатий они не вызывали. Сплошное занудство. Вдруг на сцене появляются эти молодые люди в джинсах и заявляют, что собираются изменить систему. Потрясающе…
Я рассказал им, что такое кредитная карта и как пользоваться чековой книжкой. Когда они впервые оказались в Женеве, то остановились у меня. Их бюджет был настолько ограниченным, что гостиница была им не по карману. Ходорковский и Невзлин приезжали неоднократно, и с каждым разом их уровень повышался: сначала моя женевская квартира, затем недорогая гостиница и, наконец, апартаменты в Hotel des Bergues.
Затем пришел черед западной деловой практики, освоение которой началось с банковского дела, позднее в круг их интересов вошло даже консультирование по перспективам нефтяной отрасли.
Я потратил две недели на обучение в Будапеште всего персонала основам функционирования банков. Я показал, как читать баланс, как проводить аудит, как создать систему внутреннего контроля и как осуществлять кредитование. Это был ускоренный курс по банковскому делу. Они схватывали все на лету.
Очень быстро их клиенты, банк МЕНАТЕП и другие, перешли к более сложным транзакциям и стали пробовать западную систему на прочность. У этих только что народившихся компаний и понятия не было ни
о западной деловой практике, ни об игроках. Одна из самых первых транзакций… выглядела совершенно безумно. Не то чтобы она была незаконной, просто такие вещи делать нельзя. Мы сказали им, что Arthur Andersen, наш аудитор, такое ни за что не пропустит, а они прислали в ответ письмо со словами: «Не могли бы вы сказать г-ну Артуру Андерсену…» Эти ребята не понимали, о чем идет речь.50
The Moscow Times, 16.05.2005.
Михаил Брудно: То, что нам говорил Кристиан Мишель… Это, знаешь, как когда тебе что-то говорит отец, а ты пропускаешь это мимо ушей, а потом вспоминаешь через 30 лет. Мы ни черта не понимали, что он нам говорил. Это ни на что не ложилось, не было базы никакой. Это были интересные лекции, но сказать, что вот у нас открылись глаза и мы стали банкирами, нельзя. Когда мы стали банкирами? Ну, вот к тому моменту, когда появился «Роспром», к началу приватизации. Вот тогда мы как-то разобрались в банковской деятельности, поняли, как это должно работать.
Леонид Невзлин: В финансировании торговых операций Брудно очень быстро разобрался и мог работать как кредитный работник, руководитель по торговым операциям. У Лебедева был хоть и советский, но все же опыт работы финансиста. Я достаточно быстро разобрался в пиаре финансовой сферы и мог работать замом по пиару в банке. Должен тебе сказать, что я до сих пор иногда жалею, что моя жизнь не осталась связанной с банком. Я по-прежнему считаю, что для людей, которые ищут не популярности, а интересной жизни и хорошего влияния на других людей в широком смысле, лучше банка ничего не создано. Это все-таки настоящие акулы капитализма. С моей точки зрения.
Рю-де-ла-Пе, 8
Как это ни парадоксально, не вполне зрелые банкиры открыли представительство МЕНАТЕПа во Франции. С французскими бизнесменами группа сотрудничала и через кооперативы, в том числе в период торговли компьютерами. А тут решили напрямую выйти на западный рынок. Офис находился в центре Парижа, недалеко от Вандомской площади — Рю-де-ла-Пе, 8. Ходорковский с Невзлиным прилетели на открытие.
Леонид Невзлин: Мы прилетели в Париж. Было дико смешно. Знаешь, Миша как друг человек удивительный, он готов себя поставить в худшие условия. Нас эти французы встретили на двух машинах. Одна — полная, а вторая — Porsche — на двоих. Один за рулем, один садится рядом, а третий — на «собачьем» сиденье. Так Мишка лег на «собачье» сиденье. От аэропорта Шарль де Голль до улицы Риволи, где находилась гостиница, — в общем, вполне себе расстояние. И Миша там лежал сзади. А Миша не маленький! Я оценил. Ты знаешь, он вообще умеет пренебрегать личным комфортом. Не потому что ему не нужно. Он умеет расставлять приоритеты. Мне кажется, эта его способность ему сейчас помогает.
А вообще что поражает за границей, когда туда попадаешь после совка? Магазины. Мишу поразили магазины, особенно в Германии, где много кожаных кошелечков. Он же любит кожу. Уже до этого он был в Италии, но вот в Германии, вот кто умеет делать кожу! Ему нравится кожа. Он такой бюрократ. Ему нравятся папочки, файлочки, штучечки. А кожа — этакая бюрократическая от-кутюр. Он эстет удобства. Чтобы все было на месте — карточки, деньги, разные купюры, чтобы все было идеально. И ведь при этом не педант в жизни! А в этом педант. И это часть рабочего сознания. Должен быть порядок. Чтобы все лежало на своей полочке. И он умеет это как-то доставать с полочек, у него как-то выстраивается картина, и он видит перспективу. Как стратег, видит следующий шаг на несколько лет вперед. Я потом, когда разобрался, понял, что кожаные увлечения — это продолжение его профессиональной натуры.
Инна Ходорковская: Да, с канцтоварами у нас особые отношения. Это качество. Тут мы переплюнем любого. Начиная от каких-то офисных вещей и заканчивая блокнотиками, ручками-карандашиками. Даже если какая-то суперручка, но у нее неправильный стержень, то он этим писать не будет. Это у нас семейное увлечение. У меня и дочка сейчас на это подсела. Канцелярия и сопутствующие аксессуары. Мы знали все правильные магазины. Для меня самый кайф — хаос приводить в норму. Все разложить по полочкам. Тут у нас есть схожесть.
Возглавил парижский офис Михаил Брудно. Продолжалось это, правда, недолго, как он говорит. Несколько месяцев.
Михаил Брудно: Первые две-три недели я получал массу удовольствия. Просыпался утром, а я в Париже! Надо же, как интересно. Сейчас туда пойду и туда схожу… А потом, к концу первого месяца, уже вставал, смотрел в окно и думал: опять в Париже, когда же это закончится. А вообще-то я приехал, потому что у нас появились первые, условно говоря, свободные деньги и мы их разместили в двух проектах. И надо было за этим присматривать. Дурацкие были проекты. Один проект был связан со страховой компанией Generali. А второй был околокультурный. Что-то такое связанное с цирком. То ли цирк вывозить, то ли цирк привозить. Не помню. Ну, в общем, задача была разместить деньги за границей и постараться не все их потерять. Я бы не сказал, что эксперимент оказался сильно успешным. Другое дело, мы много чему научились, поработав с французами непосредственно в стране. Я бы сказал так: поучились, сделали много дешевых ошибок, избежав потом дорогих.