Тюрьма

— А ты попробуй уговори невинную девушку показать тебе голый зад!

Знакомый владелец типографии предоставил ему кредит. Люзен, впоследствии ставший у него агентом по рекламе, разыскал свободную квартиру на пятом этаже дома на улице Мариньяно.

— О чем ты задумался? — спросила Бесси, жуя рогалик.

— А у меня вид, будто я о чем-то думаю? Скажи, что я там вытворял?

— Все распространялся про какого-то парня — вот, мол, у кого голова.

— А как его зовут, я не говорил?

— Ты упомянул, что ужинал с ним.

— С тестем, что ли?

— Может быть, не знаю. Ты все хотел ему рассказать что-то очень важное. Твердил, что важно все, абсолютно все. А потом усадил меня рядом с собой и стал лапать.

— А кавалеры твои не возражали?

— Фотограф, видно, разозлился. Ты опрокинул свое виски, и он упрекнул тебя, что ты слишком много пьешь. А ты ему: «Заткнись, не то я тебя так по морде съезжу, своих не узнаешь». И обругал его чудно как-то, я такого ругательства никогда не слыхала. Постой. Да, вспомнила. Ты ему крикнул: «Присосок вонючий!» Я уж думала подеретесь. Но прибежал официант, и фотограф сразу ушел.

— А Демари?

— Посидел еще минут пять и тоже распрощался.

— Ну и что потом?

— Ты велел подать большую бутылку шампанского. Заявил, что вообщето шампанское — дерьмо, но в честь такого дня полагается пить шампанское. И почти всю бутылку выдул сам. А я бокала три-четыре.

— Тоже надралась?

— Немножко. В самый раз.

— А машину кто вел? Я?

— Нет, хозяин кабаре помешал тебе. Вы стояли на тротуаре и спорилидолго. Потом тебе надоело, и мы поехали на такси. — Она выпила кофе, и он взял у нее поднос.

— А у нас с тобой что-нибудь было?

— Не помнишь?

— Нет.

— Я почти спала. А ты был как бешеный. Орал на меня: «Шевелись, черт тебя подери! Шевелись, дрянь ты этакая!» До того рассвирепел, что влепил мне пару затрещин. И все орешь: «Шевелись, стерва!» И надо же, подействовало!

Она рассмеялась, глядя на него блестящими глазами.

— А ванну кто принимал?

— Оба.

— Что, вместе?

— Ну да. Уперся: вдвоем и вдвоем. А после ванной пошел еще себе виски налил. Неужели ты уже выспался?

— Голова кружится. Какой-то я весь разбитый.

— Прими таблетку аспирина.

— Уже принял три.

— Звонили тебе по телефону?

— Нет. Не знаю даже, кто мне должен звонить.

— Ты раз десять вспоминал про этот звонок и каждый раз хмурился.

Он машинально поглаживал ее по бедру.

На этой кровати никогда не спала ни одна женщина, кроме Мур-мур. А Мур-мур спала на ней всего две ночи назад. Какой сегодня день?

Наверно, он все-таки нехорошо поступил, что привел ее сюда. Ладно, это он обдумает после. Глаза у него слипались.

Он снова лег в постель. Ему сразу стало легче. За стеной слышалось слабое гудение пылесоса. Его рука протянулась, нащупала бедро Бесси. Кожа у нее была такая же белая и нежная, как у Адриены.

Но думать о жене и, свояченице теперь не хотелось. Раза два-три ему показалось, что он уже засыпает, но потом он сознавал, что не спит, что лишь задремал на минуту. В мире много странного, много всякой мути, ну и пусть, но мир существует. Вот слышно даже далекое рычание автобусов и время от времени — визг тормозов.

Он изогнулся, вывернулся, стягивая с себя пижаму, скомкал ее и бросил поверх простыней, в изножие кровати.

Он почувствовал, как Бесси прижалась к нему всем своим жарким телом. Он не шевелился. Он боялся очнуться от внезапного ощущения блаженства, но пальцы ее с острыми ноготками повели его за собой, и он нырнул в нее.

На этот раз он тотчас сообразил, что звонит телефон, и проснулся мгновенно. Протягивая руку к трубке, кинул взгляд на часы. Они показывали одиннадцать.

— Алло! Ален Пуато слушает.

— Говорит Рабю. Я звонил к вам в редакцию. Я еще в тюрьме ПтитРокетт. Сейчас еду к себе. Неплохо, если бы вы через полчасика могли быть у меня.

— Что-нибудь новое?

— Смотря что считать новым. Вы мне нужны.

— Хорошо, буду. Возможно, немного опоздаю.

— Особенно не задерживайтесь. У меня после вас еще одна встреча. А в два часа я выступаю в суде.

Ален спрыгнул с кровати, встал под душ. Он еще мылся, когда в ванную вошла Бесси.

Накинув на плечи мохнатый купальный халат, он взялся за бритву.

— Ты надолго?

— Не могу сказать. Скорей всего на целый день.

— А мне что делать?

— Что хочешь.

— Можно, я еще посплю.

— Пожалуйста.

— Мне вечером быть здесь?

— Нет. Сегодня не надо.

— А когда надо?

— Там видно будет. Оставь свой телефон. Денег дать?

— Я пошла с тобой не из-за денег.

— Я не спрашиваю, из-за чего ты пошла. Мне все равно. Нужны тебе деньги?

— Нет.

— Хорошо. Налей мне виски. В гостиной стоит шкафчик, который служит баром.

— Когда мы вернулись ночью, я обратила на него внимание. Можно выйти туда в таком виде?

Он пожал плечами. Минут через пять он уже натягивал брюки. Разбавив виски водой, выпил стакан с маху, как пьют неприятное лекарство. Внезапно вспомнил, что сегодня у него нет машины. Придется потом заехать за ней на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт.

— Ты уж меня извини, крольчонок. Тут дело серьезное.

— Догадываюсь. А кто это?

— Адвокат.

— Твоей жены?

Он вышел в гостиную.

— Значит, вы нанимаете меня на полный день?

— Да, мы же договорились. Ваш ключ в кухне на столе. К восьми утра готовить кофе с рогаликами, будить-в восемь.

Он мчался по лестнице, перепрыгивая через три-четыре ступеньки, на углу поймал такси.

— Бульвар Сен-Жермен, сто шестнадцать. Кажется, так.

Верно, дом 116, он ничего не перепутал. Вспомнив, что Рабю живет на четвертом этаже, Ален вошел в лифт. Звонок. Открыла очкастая секретарша. Должно быть, узнала его.

— Сюда. Подождите, пожалуйста, минутку. Мэтр Рабю говорит по телефону.