У ангелов нелетная погода

– Во Франции? – Андреас думал ровно пять секунд. – О, да, Мария, конечно! Вернер Кройх, он работает в парижском бюро «Алльгемайне цайтунг», в прошлом он криминальный репортер, у него должны быть связи в полиции, я думаю.

– Супер! – Маша достала блокнот. – Запиши номер: F 892 WN 75. Повтори! Андрюшечка, миленький, позвони прямо сейчас, а?

– Сейчас? Это не очень удобно, уже двадцать три часа… – Андреас колебался, с этими его европейскими привычками к порядку и приличию Маша не боролась, напротив, уважала их, но сегодня был особый случай.

– Андрюш, речь о жизни девочки, понимаешь! Каждая минута дорога, – проговорила она прямо в трубку, прикрыв ее ладонью. – Ну, извинись, скажи, что это жена у тебя такая настырная, пожалуйста!

– Да-да, конечно, Мария, я сейчас позвоню и затем сообщу тебе результат… – Он замолчал.

– Ну, пока! – Маша улыбнулась, уже зная, что последует дальше.

– Но ты еще не сказала… – Андреас тоже явно улыбался.

– Ужасно-ужасно люблю! – Маша захохотала бы в голос, если бы не Лариса. – Целую сто тысяч раз!

– И я тебья ужасно! – Андреас облегченно выдохнул. – И целую миллион раз! Пока!

Маша отключилась, прижала трубку к груди. Они были женаты уже третий год, но ее все еще умиляла постоянная потребность мужа в выражении собственных чувств и подтверждении ее отношения к нему. Она вспомнила начало их романа, как он встал на колени перед обшарпанным зданием гостиницы на далеком острове Итуруп и просил ее руки, а на крыльцо вышла управляющая, толстая тетка, и, выпучив глаза, наблюдала диковинную сцену… Прошло почти пять лет, а Андреас нисколько не изменился, вполне мог встать на колени посреди улицы и сегодня…

Маша слезла с кровати, подошла к Ларисе. Та лежала, не изменив позы, как упала. Глаза были закрыты, но Маша чувствовала, что подруга не спит.

– Ларочка, тебе помочь раздеться? – тихо спросила она.

– Н-нет, я сейчас встану, полежу немного и встану, – прошелестела Лариса. – Какая ты молодец, что приехала, спасибо…

– Да зачем, ты лежи, только неудобно в одежде. – Маша старалась говорить буднично, так, словно ничего не случилось, – по опыту она знала, что это в беде успокаивает лучше, чем сочувственный тон и уговоры.

– Маш, я так рада за тебя… И Андреаса. – Лариса помолчала. – Ты знаешь, так приятно на вас смотреть, вы какие-то… подходите друг другу очень. Как будто всю жизнь вместе. Я давно тебе хотела сказать, но случая не было. Когда вас видишь, как-то на душе спокойнее.

– А у тебя с… Ильей, ты прости, я же подробностей не знаю. – Маша была рада, что Лариса смогла хоть на минуту отвлечься от своих невеселых мыслей. – Так все и закончилось? Или…

– Ничего не или, – вздохнула Лариса. – Все! И ты знаешь, я думаю, все это с Аней – это мне наказание. За то, что думала о себе, а не о ней. Захотела счастья на старости лет…

– Да ты что! – Маша чуть не поперхнулась. – Ты с ума сошла? Какое наказание? Какая старость? Ты что такое несешь, подруга моя дорогая?!

– Да такое… – Лариса села, поправила растрепавшиеся волосы. – Я же знала, что Аня его не принимает, но настояла, думала: привыкнет, полюбит его, он же… А в результате только испортила отношения с дочерью.

– Ну как испортила? – Маша подсела ближе, обняла Ларису за плечи. – Ты же сама с ним рассталась, как я понимаю? Аня небось рада была?

– Не знаю… Рада не рада, только от меня она отдалилась за этот год, что Илья жил у нас. Очень отдалилась. Вот я все думаю, думаю… Чем она жила весь этот год, о чем думала, с кем встречалась – и, понимаешь, ничего не могу вспомнить! Наверное, я вообще про нее мало знаю! Или вообще ничего! Она уже совсем взрослая, а я с ней все как с маленькой… – Лариса повернулась к Маше, по лицу ее текли слезы. – Уроки сделала? К зачету готова? Мама, у меня кроссовки порвались… И все! О чем мы с ней говорили за тот год? Ничего не помню, собой была занята, понимаешь? А ведь она росла, у нее такой год был тяжелый, какие-то свои дела, отношения… Какая я мать?

– Ну ты только себя-то не казни! – Маша потрясла подругу за плечи. – Если ты плохая мать, то я не знаю… Ты все эти годы только ей и занималась, себя не помнила. Что же плохого в том, что ты захотела быть счастливой? Ей бы радоваться за мать!

– Да что же ей радоваться, когда матери не до нее стало? – Лариса утерла щеки ладонью, всхлипнула. – Я и ему жизнь искалечила, и дочь потеряла. А ты говоришь – счастье!

– Так, прекрати реветь сейчас же! – Маша вскочила, широкими шагами стала ходить по просторному номеру от окна к двери. – Ты сейчас наговоришь! Да, у Ани трудный возраст, в это время все мы эгоистами были, думали только о себе – это нормально! Но ее ты воспитывала, ты, понимаешь, а уж тебя-то эгоисткой назвать язык не повернется. Вот увидишь, Аня вернется, все будет по-другому, она все поймет, и тебя поймет, и Илью… Тебе всего тридцать девять – еще вся жизнь впереди, а она повзрослеет, научится думать не только о себе!

– Вернется? Ты думаешь, она вернется? – Лариса смотрела с такой мольбой, что Маше стало не по себе.

– Ну конечно! – Она постаралась вложить в свои слова всю уверенность, на которую была способна. – Даже не сомневайся! Еще будем смеяться, вспоминая эту историю…

21 августа 2008 года, четверг, утро

Илья встал по привычке рано, размялся на тренажере, принял душ. Вчерашний день оставил неприятный осадок своей безрезультатностью. Получилось, что два пункта его замечательного плана дали осечку: ни в издательстве, ни со школьной по дружкой Ани он не выяснил ничего существенного.

Выпив кофе и просмотрев новости в Интернете, он еще раз раскрыл блокнот. Так, получается, сегодня можно попытаться дозвониться до второй подруги, как ее, Алены? И если там не удастся узнать ничего существенного, заехать в университет, куда поступила Аня. Какой же факультет? А, да, журналистики, это на Моховой. Может быть, там что-нибудь получится? Кроме того, сегодня две важные встречи с клиентами по арбитражным делам, а он еще не готов. Илья быстро собрался и через час уже сидел в офисе, углубившись в документы.

Несколько раз он набирал номер Алены, но все тот же задорный девичий голосок предлагал оставить сообщение…

Встреча со вторым клиентом закончилась в шестнадцать часов, и он решил доехать до университета на метро – в это время соваться в центр на машине было смерти подобно. От «Охотного Ряда» с удовольствием прогулялся до факультета журналистики знакомой дорогой – когда-то он бегал в здание рядом, на свой юрфак.

Теперь здесь многое изменилось, слева торчал нелепой глыбой купол торгового центра, загораживая вид на Кремлевскую стену. Впереди стояло какое-то неживое новое здание Манежа… Да ладно, ты придираешься, сказал он сам себе. Раньше было пусто и грязно, сейчас стало богато и тоже грязно, но это же нормально, когда город меняется, значит, живет.