У ангелов нелетная погода
Шрифт:
«Я найду ее, найду, или…» Лариса сознательно остановилась, не стала додумывать мысль, которая в последние дни приходила все чаще. Ну, а что же такого – все равно без дочери жизнь потеряет всякий смысл, что бы там ни говорили мудрые психологи. Это ведь не страшно – перестать жить. Страшно думать, что там с ней, не причиняют ли ей вреда, не мучают ли…
Лариса встряхивает головой: нет, нельзя, надо думать о хорошем, надо верить!
– Который час? – поворачивается она к Маше. – Должно быть, скоро на посадку?
В тихую темную квартиру они
– Знаешь что, ты иди в душ, а я приготовлю что-нибудь на скорую руку! – Она старалась говорить будничным тоном, чтобы Ларка как-то пришла в себя.
– Да-да! Там в холодильнике должны быть яйца, молоко.
Лариса наконец прошла в гостиную и первым делом закрыла дверь в Анину комнатку.
– Только хлеба нет, но ничего, там сухарики должны быть.
И снова надолго застыла посреди гостиной.
Скорую пришлось вызывать в пять утра, когда Маша сквозь сон услышала звон стекла на кухне. Лариса пыталась накапать себе каких-то остро пахнувших капель, но разбила флакон. Прибежав на кухню, Маша нашла ее сидящей на полу с мертвенно-бледным лицом. Врач скорой, обросший щетиной здоровенный мужик, похмыкал, считая пульс, сбегал в машину за портативным электрокардиографом, еще похмыкал…
– Поедемте в больницу, дорогуша, тут дело серь езное. – Он положил лопатообразную ладонь на Ларисино плечо. – Сердечная недостаточность, ЭКГ не очень. В общем, понаблюдать вас надо, да?
Лариса отказывалась, просила оставить дома, но Маша из-за дивана делала страшные глаза доктору и показывала рукой на дверь: увозите, мол, обязательно! Доктор помотал крупной головой, звонил куда-то, рассказывал про «больную». И увез Ларису, как он выразился, «близенько» – в кардиоклинику первого мединститута.
Лариса устала спорить, прикрыла веки, только на прощание подняла узкую ладонь. Маша пообещала прийти сегодня же.
23 августа 2008 года, суббота, вечер
После горячего бульона и удивительно вкусного паштета Аня тихо заснула и проспала до самого вечера. Когда проснулась, в кресле напротив сидел большой темнокожий парень. Кристина устроилась на полу напротив, скрестив ноги по-турецки. Они разговаривали очень тихо и, видно, давно. Аня несколько секунд смотрела на них из-под прикрытых ресниц, но парень все равно догадался, что она проснулась.
– Бонжур! – весело сказал он и улыбнулся во весь рот, полный ярко-белых зубов. Аня непроизвольно улыбнулась в ответ. Она вспомнила – длинные дреды, растаманская пестрая шапка, тонкие пальцы – этот парень сидел на коврике в окружении высоких барабанов тогда, позавчера…
– Меня зовут Дидье Асамуа, но ты можешь называть меня Диди. – Он придвинулся ближе. – Открой, пожалуйста, рот! – Его английский был хуже, чем у Кристины, с сильным французским акцентом, но все равно понятный.
Аня застеснялась открывать рот и отрицательно покачала головой.
– Ну-ну, открывай, я же доктор, – засмеялся Диди. – Ну, почти доктор,
к тому же будущий педиатр. И это я тебя лечил, пока ты тут лежала с высокой температурой, – с гордостью добавил он. – У тебя ангина, а это очень неприятно и опасно. Открывай рот!Аня послушно открыла рот, высунула язык. Дидье сунул ей на язык какую-то пластмассовую дощечку, повертел ее голову, потом брызнул в рот горьким из белого флакончика с длинным носом.
– Ну, горло еще пока красное, но уже лучше. – Он потер длинные ладони. – Я – хороший доктор, дети будут меня любить и слушаться! Я поеду лечить детей домой, в Кот-д’Ивуар. Ты знаешь, где находится Кот-д’Ивуар?
– Знаю, – хрипло прошептала Маша. – В Африке, на юго-западе.
– Вот! – Дидье поднял указательный палец. – Даже в России все знают, где есть Кот-д’Ивуар! Молодец!
Он поднялся, померил длинными ногами комнату. На этот раз он был одет не в яркую хламиду, как на Монмартре, а в серые брюки, белоснежную рубашку и трикотажный джемпер голубого цвета. Длинные дреды были аккуратно завязаны в хвост на затылке.
Кристина хихикала, слушая хвастливые речи приятеля. Аня вдруг подумала, что это же Диди, наверное, сидел с ней ночью, когда она плавилась от температуры и гадкая стена все падала и падала. И он обтирал ее мокрой губкой! Ей запоздало стало стыдно, что она тут валялась голяком перед чужим парнем. Но делать было нечего.
– Так ты говоришь, тебя украли из Турции? – Дидье остановился перед диваном. – И не знаешь, кто и зачем?
Аня отрицательно покачала головой. Кристина начала было рассказывать то, что услышала от нее утром, но потом махнула рукой: лучше сама расскажи. И Ане пришлось еще раз рассказать все с самого начала. Но теперь говорить ей было легче, и она рассказывала подробно, сама удивляясь, как много помнит. Например, она вспомнила, как разбила очки, выходя из здания аэропорта, как орала толстая тетка, тележку которой задел Павел…
И про женщину в черном, которая сидела у ее постели ночью, она тоже припомнила все: ее странную внешность, и как горел камень в ее серьге от света ночника, и как вошедший мужчина быстро увел ее, обхватив за плечи. И про то, как потом сама Аня скиталась по Парижу, не зная, куда идти, а встречные извивались и плыли волнами куда-то вверх…
– А скажи, что именно тебе делали в больнице? – внезапно спросил Диди.
– Ну, я не знаю… – Аня наморщила лоб. – Брали кровь, сначала из пальца, а потом из вены. И еще какие-то анализы, вот отсюда, – она показала на свое бедро, – тут еще наклейка такая была, вроде бумажная. – Аня пощупала бедро сквозь рубашку, там и теперь была нашлепка, только, похоже, из лейкопластыря.
– Да-да, у тебя брали костный мозг, ты знаешь? – Дидье указал пальцем на косточку, торчавшую даже под одеялом, так Аня похудела. – А зачем, врач не сказал?
– Ну, они говорили, что нужен анализ, чтобы понять, чем я и мама отравились, какая это инфекция, вроде так… – неуверенно припомнила Аня. – Чтобы лечить маму, вот!
– Ну да, конечно! – Дидье потер лоб. – Только не совсем понятно. Обычно такие манипуляции делают по другому поводу. Ну, возможно… А чем болела твоя мама?