У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
— Уплатите по этому счету, — сказал он, протягивая мальчику пачку кредиток — все, что нашлось в бумажнике. — Сдачу возьмете себе.
Мальчик вытаращил глаза, не решаясь взять деньги.
— Но, сэр… Это ведь слишком много!
— Берите, берите…
Когда бой исчез за дверью, Жерар взглянул на квитанции и бросил их в камин. Оставалось исполнить еще одну формальность. Подойдя к столу, он взял чистый лист и написал крупными буквами:
«Я, Жерар Поль-Анри Бюиссонье, кончаю с собой по своей доброй воле, находясь в здравом уме и твердой памяти, В смерти моей прошу винить наше столетие».
Жерар поставил дату, подписался,
— Итак, Трисс… — негромко сказал он вслух. — Ваше здоровье!
Вино, которое он пил, было последним приветом родины — сок французских виноградников, созревший на французской земле под французским солнцем, превращенный в благородный напиток руками французских виноделов. И Беатрис была рядом с ним — в его сердце звучал ее голос, ее руки вышили этот голубой вензель. Смотри же на него, Жерар Бюиссонье. Смотри на него в последний раз — на пороге вечности.
Прижав платок к лицу, он закрыл глаза и увидел травянистый пригорок, высокое небо над пампой и тоненькую фигурку всадницы. За нею неистовым огнем горел закат — последняя вспышка дня на границе ночи. Трисс, о Трисс, почему это случилось так поздно?..
Зажмурившись еще крепче, Жерар скомкал платочек и бросил его в камин.
Когда он открыл глаза, все было кончено, и только серые лоскутки пепла шевелились на раскаленных углях. Он залпом допил вино и торопливо потянул из кармана маленький пистолет.
В последний момент самообладание его покинуло. Пальцы не сразу нащупали кнопку предохранителя, вкус стали и оружейной смазки вызвал на мгновение чувство отвратительной тошноты, зубы стучали о металл, как в жесточайшем приступе лихорадки. Собрав последние остатки сил, он на какую-то долю секунды еще раз овладел своими нервами и повернул пистолет боком, чтобы удобнее было сжать зубами его плоский ствол. Зажмурившись и левой рукой машинально отерев со лба холодную испарину, Жерар вцепился ею в подлокотник кресла и, откинувшись всем телом на спинку, спустил курок.
1956–1959
Буэнос-Айрес — Воронеж — Ленинград
Ступи за ограду
Часть I
Одиночество
Звонок залился так оглушительно громко, что мог перебудить спящих всего квартала. Впрочем, многие ли спали в эту ночь? Улица, мокро блестящая булыжниками в желтых пятнах света под раскачиваемыми ветром фонарями, была безлюдной, и безлюдность — он не мог избавиться от этого ощущения — была какой-то затаившейся. Те, кого не было сейчас на обмытых дождем тротуарах, не просто отдыхали в своих домах — они прятались, ждали и прислушивались.
— Кто там? — спросил за дверью настороженный женский голос.
Пико еще раз оглянулся — на улице не было никого — и приблизил лицо к дверной решетке.
— Прошу прощения, сеньора, — мне нужен доктор Ларральде, — сказал он внятно, стараясь не повышать голоса. — По очень важному делу…
— Моего сына еще нет, — помедлив, отозвалась женщина из-за двери. — А кто его спрашивает?
— Ретондаро, — сказал он еще тише, снова оглядываясь. — Пико Ретондаро, к вашим услугам, сеньора. Мы с Хилем друзья. Когда он может вернуться?
Мне совершенно необходимо…Дверь отворилась, и женский голос из темноты пригласил его войти. Потом дверь захлопнулась за его спиной.
— Сейчас включу свет, — сказала сеньора Ларральде, продолжая возиться с запорами. — Я до сих пор не могу опомниться… Какой день, сеньор Ретондаро, какой день! Все эти бедные люди, которые ничего не ожидали, а были, говорят, и с детьми…
Щелкнул выключатель. Пико увидел себя в обществе пожилой женщины с испуганным выражением лица.
— Очень рад, сеньора. — Он поклонился. — Как поживаете?
— Проходите, сеньор. — Донья Мария открыла дверь в гостиную. — Я дам вам кофе, вы совсем промокли. Сын должен вот-вот вернуться. С этими событиями — вы сами понимаете — воображаю, что делается там, в госпитале! Иисус-Мария, какой ужасный день…
Донья Мария повторила приглашение сесть и чувствовать себя как дома и вышла. Пико, держа руки в карманах плаща, обвел взглядом маленькую, старомодно обставленную гостиную. Семейные фотографии, маленькая статуэтка Луханской мадонны, какие-то сувениры из ракушек. Большая цифра 16 на отрывном календаре. Он шагнул к календарю, сорвал листок и долго смотрел на него, словно пытаясь разобрать иероглифы. 1955, 16 июня, четверг. День поминовения святого Иоанна-Франциска Р. Что означает это «Р.»? Римлянин? Был разве такой святой — Иоанн-Франциск Римлянин? Возможно, был. Возможно, не был. Какое это теперь имеет значение?
Он сложил листок пополам, потом вчетверо и зачем-то спрятал его во внутренний карман. Какой адский холод в этой комнате, здесь, очевидно, никогда не топят. Черт, он весь промок. Сколько прошло часов? Сейчас уже полночь, а началось это около полудня…
Точнее — около полудня началось в городе. Для них все это началось еще сутки назад. На рассвете они — штурмовая группа, обозначенная в диспозиции под кодовым именем «Хота», — уже шестой час томились в прокуренных комнатах чьей-то пустой квартиры в Палермо, ожидая условного сигнала по телефону. Задача, стоявшая перед ними, заключалась — если вспомнить слово в слово текст диспозиции — в «содействии захвату казарм Первого моторизованного полка Мальдонадо». Кто, собственно, должен был захватывать Мальдонадо, кому они должны были в этом содействовать — они не знали. По крайней мере, лично он не знал. Плохо представлял он и то, каким образом тридцать человек с пятью «томпсонами» могли содействовать захвату одной из самых крупных казарм столицы. Пистолеты-то у них были, еще бы. У кого из студентов в наши дни нет пистолета! Но автоматов было всего пять. Конечно, может быть, те, кому они собирались содействовать, были вооружены лучше…
— Чашечку кофе, молодой человек? — Донья Мария поставила на стол сахарницу и кофейник. — Что же вы не садитесь? И плащ лучше сняли бы, — он у вас весь мокрый… Впрочем, здесь холодно…
Она говорила что-то еще, Пико ее не слышал. Присев к столу, он выпил кофе почти залпом, не размешав сахар; хозяйка немедленно налила ему еще.
— Вы бесконечно любезны, сеньора, — пробормотал он сквозь сжатые зубы, чувствуя, что его начинает колотить озноб. — Но вы должны знать, что я замешан в сегодняшних событиях. Может быть, мне лучше выйти и подождать Хиля на углу квартала…
— Еще чего, в такую погоду! — возразила донья Мария. — Вы думаете, мой сын никогда не был замешан в событиях? Извините, я вас оставлю, — ужин еще не готов…
Донья Мария вышла. Пико сидел, нахохлившись в своем мокром плаще, и грел руки о кофейник. Потом он налил себе еще чашку и выпил так же, залпом. Напоминание об ужине вызвало у него голодную спазму в желудке. Впрочем, он где-то что-то съел. Несколько часов назад. Прежде всего нужно восстановить в памяти — как, в какой последовательности все это случилось.