У черты заката. Ступи за ограду

— Что это — бухенвальды?

— А это был в Германии такой лагерь, один из многих… И был еще Дахау, где медики из СС занимались вивисекцией над заключенными. Знаете, Трисс, почему вы еще остаетесь верующей? Да просто потому, что вам… — Он высунул руку в окно и сердито выколотил трубку о борт. — Потому что вам, к счастью, не пришлось побывать в Европе во время последней войны. Вы любите путешествовать — так вот, когда получите возможность, поезжайте во Францию, в департамент Верхней Вьенны, там недалеко от Лиможа есть местечко Орадур-сюр-Глан. Десятого июня сорок четвертого года немцы согнали в орадурскую церковь семьсот человек жителей городка — из них три четверти женщин и детей — и сожгли заживо. Развалины этой церкви существуют до сих пор. Когда вы там будете, Трисс, можете присесть на кучу обгорелого щебня, смешанного с человеческим пеплом, и поразмышлять о божьем милосердии… Трудно прожить атеистом! — фыркнул Жерар. — Вы, мадемуазель, поживите сначала с мое и повидайте то, что пришлось повидать мне, а потом посмотрим, что останется от вашей веры.

— Я не знаю, Джерри… — заговорила Беатрис вздрагивающим голосом. — Вы… вы говорите такие вещи… Я вообще не должна была бы вас слушать, но… бог не может принуждать людей быть хорошими, вернее, не хочет — понимаете? Человеку дана свобода выбора между добром и злом…

— Вот как! — насмешливо воскликнул Жерар. — В самом деле, какой великолепный принцип! Бросьте, Трисс! Попытка оправдать зло принципом свободного выбора — это, знаете ли, годится только для схоластических споров. При первом столкновении с обычной логикой от этого принципа ничего не остается. Принято говорить, что все мы — дети бога, не так ли? Так вот, когда вы, Трисс, выйдете замуж и нарожаете детей, воспитывайте их согласно принципу свободного выбора между добром и злом. Пусть делают что хотят, а вы будете смотреть со стороны и спокойно записывать их дурные и хорошие поступки…

— Джерри, я вас очень прошу! — почти со слезами крикнула Беатрис.

— Да?

— Джерри, не нужно! Есть вещи, о которых нельзя думать, — понимаете? Нужно или верить, или не верить, но… Как вы не понимаете? К вере нельзя подходить так, как вы подходите… Это совершенно разные вещи, Джерри, при чем тут «обычная логика»?.. Это ведь совершенно в разных планах! Мне страшно вас слушать, я понимаю, откуда в вас это разочарование… Поймите, Джерри, ведь нельзя жить с пустой душой! Человек с пустой душой может оставаться нормальным только при исключительно счастливом стечении обстоятельств… А если вдруг случится какое-нибудь несчастье, и в душе нет ничего, абсолютно ничего, что могло бы как-то утешить?.. Я теперь понимаю, почему…

— Ничего вы не понимаете! — закричал Жерар. — На кой дьявол мне теперь какие-то утешения! Что вы понимаете в моей душе! Оставьте ее в покое и изощряйте свою догадливость на ком-нибудь другом!

Беатрис затормозила так, что машину бросило на обочину. Резко запахло горелой резиной. Выключив зажигание, она пыталась открыть дверцу, дергая ручку в обратную сторону; наконец дверца открылась, и Беатрис выскочила из-за руля. Отступив на шаг, она сказала вздрагивающим голосом, почти шепотом:

— Я думаю, мне лучше вернуться в город… Я остановлю какую-нибудь машину, не беспокойтесь… Я… я очень сожалею, что так получилось, что вы приняли мои слова… как непрошеное вторжение в вашу душу…

Замолчав, она приложила руку в перчатке — тыльной стороной — к своей щеке.

— Джерри… Я только хотела бы, чтобы вы потом поняли, что это не было просто любопытством… Мне сразу стало вас жаль, с того момента, как я вас увидела… Простите, если это оказалось неуместным…

Жерар сидел молча, согнувшись, закрыв лицо ладонями. Беатрис с минуту смотрела на него с напряженно-растерянным выражением, словно очутившись вдруг перед чем-то необъяснимым и пугающим. Потом она шагнула вперед и, перегнувшись через руль, несмело коснулась его светлых растрепанных волос.

— Прощайте, Джерри… — шепнула она и, закусив губы, отвернулась и торопливо пошла прочь от машины, оставшейся стоять с распахнутой дверцей на обочине шоссе.

Через минуту Жерар, словно очнувшись, поднял голову и рванул дверную ручку. Беатрис стояла в полусотне метров поодаль — одинокая фигурка в темном полувечернем платье с узким корсажем и широкой, как опрокинутый цветок колокольчика, юбке, одна на пустынной, белой от солнца дороге; сцена была нереальной, словно приснившейся.

Все было нереальным — самое его существование, его прошлое, его будущее. Одна лишь тоненькая одинокая фигурка в белой пустыне — девушка, которая могла бы спасти его, случись все это раньше, — она одна — единственная реальность в этом проклятом мире, единственная, которая могла бы и уже не сможет…

— Трисс! — закричал Жерар, подбегая к ней. — Трисс, простите меня, не уходите…

Он схватился за ее руки каким-то предсмертным движением — как утопающий, от которого ускользает спасательный круг.

— Вы не можете оставить меня здесь, — шептал он лихорадочно, — не оставляйте меня сейчас, это единственное, о чем я прошу.

Беатрис осторожно освободила пальцы и, сдернув перчатки, снова отдала руки Жерару.

— Я вас не оставлю… Не волнуйтесь…

Огромный грузовик с ревом пролетел мимо, обдав их вихрем пыли. В пустом кузове, держась за кабину, стоял человек в комбинезоне; он обернулся и проводил глазами странную пару — девушку в праздничном платье и мужчину, который стоял перед нею с опущенной головой, прижимая ее руки к своему лицу.

— Ну успокойтесь, Джерри, — шептала Беатрис, едва сдерживая слезы. — Не нужно… Сейчас мы вернемся, вы отдохнете, и все будет в порядке… — Она раздвинула ладони и, заглянув в глаза Жерару, постаралась улыбнуться.

— Ну, поедем обратно, Джерри?

— Да, поехали, — глухо отозвался Жерар. — Простите эту идиотскую выходку… Мне иногда трудно совладать с нервами…

— Мне тоже, Джерри! — улыбнулась Беатрис. — Я иногда готова искусать всех вокруг, начиная с доктора Мак-Миллана. Идемте!

— Погодите, Трисс… Ваши перчатки, — пробормотал Жерар, подбирая их с земли. — Этак вы все растеряете… И сумочку свою в машине оставили…

— Ничего, — весело сказала Беатрис, — я все равно приехала бы за ней, у меня там документы. Вот и был бы лишний предлог увидеться еще раз, не правда ли?

3

Обратно ехали без происшествий, если не считать одного слишком крутого поворота, который Беатрис попыталась взять на полной скорости, поплатившись отстранением от руля. Уступив место Жерару, она весело и не переставая болтала до самой «Бельявисты», рассказывая о своем лицее, о службе и о вечных конфликтах с мисс Пэйдж.

В Пасо-дель-Рей они купили кое-какой провизии, и по возвращении на кинту Беатрис заявила, что будет готовить обед. «Боюсь, что вы составили обо мне превратное мнение, — сказала она весело, — я совсем неплохо готовлю, умею шить и даже вышивать монограммы на белье. Так что вы не думайте, что я «синий чулок», умеющий только размышлять о смысле жизни…» Помощь Жерара она решительно отвергла. Он указал ей стенной шкаф, где Беба держала свое кухонное снаряжение, и покорно ушел в сад.

«Сеньора Бюиссонье одного роста со мной, — подумала Беатрис, застегивая на себе кокетливый накрахмаленный халатик. — Интересно было бы ее увидеть…» Скрутив узлом свой лошадиный хвост, она туго повязалась белоснежной косынкой, натянула резиновые перчатки и принялась хозяйничать.

До сих пор можно было не думать. Вести машину, разговаривать с Джерри, болтать о всяких пустяках, суетиться по кухне, но потом все было сделано, оставалось ждать, пока обед будет готов. Теперь уже ей нечем было заслониться от мыслей.

В кухне было тихо, лишь едва слышно гудела вытяжная вентиляция и нерешительно посвистывал собирающийся закипать чайник. На панели белоснежной электроплиты, напоминающей положенный боком холодильник, мирными рубиновыми огоньками светились контрольные лампочки.