У Червленого яра

Марфа едва заметно вздрогнула плечами, и это не укрылась от Услады. «Господи, пронеси», — простонала челядинка.

Глеб вышел мягким шагом барса. Он всегда двигался бесшумно и невесомо. Особенно поражало его искусное умение неожиданно появляться откуда-то из-за спины, когда и не ждешь. Вот и сейчас, все знали, что он рядом, а все ж вышло внезапно.

Старший Владимирович совсем не походил на князя — лицо простовато, неприметно, черты мелкие, нос курносый, реденькая бородка. Вот из одного теста были замешаны братья, да и схожи — очертанием губ, посадкой головы, чернотой волос, те же жгучие азиатские очи, а все ж получились уж больно разными. «Чудно», — дивилась Услада.

Глеб неспешной поступью хозяина пошел к братьям. Смерил чуть ехидным взглядом Изяслава, подмигнул Константину и… дернулся при виде Марфы, резко бледнея. Потом его лицо приобрело пунцовый оттенок, лоб прорезала глубокая морщина, а ноздри заработали чаще, перекачивая душный воздух. Воцарилась гробовая тишина. Уж понятно, что сейчас наружу вылезет дикая ярость. Изяслав приготовился к обороне, надменно скрещивая руки на груди, мол, да мне все равно, хоть оборись. Глеб, подойдя на расстояние трех шагов, внезапно растянул чуть натужную улыбку и вполне спокойно произнес:

— Здрав будь, брате мой Изяславе, как добрались?

— И тебе здравия в летах, — чуть растерявшись, пробормотал Изяслав, — добрались, дал Бог.

— Марфуша, сестрица моя, иди же обними братца, — радушно раскрыл Глеб объятья.

Марфа послушно подбежала.

— А я с Епифанией приехала повидаться, не в Исадах ли она? — от прилюдного вранья девичий голос дрогнул.

— Епифания? — приподнял бровь Глеб. — А чего ей здесь делать? — он вопрошающе обвел взглядом сестру и братьев.

— Ну, я так думала, — залепетала Марфа, — вы там пируете, а мы бы посидели в Исадах, да свои бы речи повели.

— Родителей навестить она в Смоленск поехала, крепко просилась, не смог отказать. Уж такие мы, к бабьим мольбам кроткие, — кольнул Глеб злым взглядом Изяслава, — веревки из нас вьют.

Изяслав смолчал.

— Ну, раз нету твоей Епифании, так что здесь и Марфе делать, пусть домой едет, — влез Константин.

— Тебе чего, сопля, надобно? Тебя кто просит? — вспылил Изяслав.

— Так и тебя никто не просил девку на княжий пир тащить! В уме ли ты, братец? — в открытую, сбрасывая маску миролюбия, попер Глеб.

«Вот оно, началось!» — задрожала телом Услада.

— Чего плохого, ежели она на Ростислава Муромского взглянет, все ж сговариваться собираемся? — тоже повысил голос Изяслав. — Никто ее на пир и не зовет, в Исадах посидит тихонько.

— Муромские князья благонравные, они такую и сватать не всхотят, — презрительно произнес Глеб. — Слава Богу, мать не дожила.

— Да я же издали, да я с ним и не собираюсь говорить, да одним глазком, — простонала Марфа, — да чего ж плохого? — повторила она вопрос Изяслава.

— Вон пошла, бесстыжая! Вон, к нянькам, мамкам в Пронск! — во все горло заорал Глеб так, что все в стане резко оглянулись.

— Да ка ты смеешь, так моей сестре сказывать?! — закрыл спиной Марфу Изяслав. — Никуда она не поедет, она под моим покровом.

— Я старший, и я велю! — Глеб снова побагровел, по шее пошли фиолетовые пятна. — Вон, чего стала, дура?! — он тонким острым пальцем указал на закат.

— Она под моим покровом, — упрямо произнес Изяслав, сжимая кулаки, — и никуда не поедет.

— Хорошо, — снова неожиданно спокойно ответил Глеб, — то твой выбор, я того не хотел, — зловеще проговорил он.

И, развернувшись, старший брат быстрым шагом пошел к шатрам. За ним засеменил Константин, что-то быстро нашептывая Глебу на ухо.

— Я не хотела, я не думала, — давясь слезами, всхлипнула Марфа.

«А я так-то и думала», — сокрушенно выдохнула Услада, сердце кололо от жалости к неразумной попрыгунье-хозяйке.

— Ну, чего ревешь, соловушка моя, — ласково приобнял сестру Изяслав, — Глебка всегда таким был, нешто не знаешь?

— Я в Пронск поеду, не хочу ссоры про меж вами, — размазала слезы по щеке Марфа.

— Ссора и без тебя была бы, что Олег был, покойный, что Глеб — только себя и слышат, да свою выгоду ищут, — в голосе Изяслава засквозила детская обида. — Поезжай в Исады, на дворе гостей[1] наших пронских посидишь, Вячко при тебе с гридями оставлю, так, на всякий случай.

— А, может, все ж в Пронск? — кисло улыбнулась Марфа.

— Уступить теперь я не могу, уступлю в малом, большее потеряю. С братцами слабину давать нельзя. Да не бойся, бражки лизнут, подобреют, — Изяслав потрепал сестру по темно-русой макушке.

Пронский отряд остался ставить свои шатры. Изяслав, как ни в чем небывало, бодро отдавал распоряжения, всем видом показывая, что ему плевать на размолвку. Лучший пронский кметь Вячко с парой гридей повез княжну и ее челядинку за частокол Исадской пристани.

[1] Гости — здесь в значении купцов.

Глава VI. Сватовство

Ночь еще не вошла в права, она лишь дышала в спину уходящему за горизонт малиновому солнцу. Но Услада не видела заката, он был там, за спиной, за крышами посада, здесь же с лавки у тяжелых бревен гостиной избы хорошо просматривалась лишь пристань с мерно покачивающимися на речных волнах корабликами. Сегодня к берегу Исад их принесла могучая Ока, а завтра понесет в далекие, неведомые теремной девке края. И в другое время Услада отдалась бы быстрокрылым мечтам, представляя диковинные страны, чудные леса и горы. Говорят, есть такие заоблачные вершины, что упираются макушками в синее небо и по ним босыми ногами ходят сами ангелы. Правда бабка Крутиха сказывала — то враки, а вот Услада верила. Чуден Божий мир, отчего ж и горам, выше башни вавилонской не быть, чего ж невозможного.

Вот только сегодня не думалось ни про горы, ни про бурные моря, к которым по осени улетают птицы, на ум приходили только горькие мысли. За стеной на пуховом ложе безутешно рыдала княжна, виня себя за размолвку братьев и глупое своеволие. И как не старалась Услада убедить хозяйку, что она здесь ни при чем, что Глеб с Изяславом поцапались бы и без нее, уж повод бы нашелся, Марфа не желала успокаиваться. Решив дать хозяйке выплакаться вволю, Услада тихо прикрыла дверь и вышла посидеть на лавке незнакомого двора.