«У Геркулесовых столбов...». Моя кругосветная жизнь
Шрифт:
Древняя культура на этой земле причудливо переплетается с современной. Израиль – страна художников. Иудейская религия запрещает создавать изображения людей и животных (это позволительно только Богу), поэтому в современной живописи и скульптуре преобладает абстрактный стиль. Пожалуй, ни в одной стране мира не видел я такого количества выставок, вернисажей, садовых скульптур, зданий и разного рода сооружений, украшенных фресками и живописью.
В Иерусалиме уже много лет живет замечательный художник Лев Сыркин. С ним и его женой Лорой, родной сестрой поэтессы Елены Иоффе, вместе с которой я занимался когда-то в литературной студии Дворца пионеров в Ленинграде, нас связывает многолетняя дружба. Сама Лена тоже живет в Израиле довольно давно, выпустила несколько поэтических книг, обзавелась детьми и внуками. Помню, в первый свой приезд в ноябре 90-го года я позвонил
Семья Сыркиных выезжала из Москвы в 1972-м, когда Лев Сыркин уже был известным художником-монументалистом, одним из авторов мозаики киноконцертного зала «Октябрь» на Новом Арбате. Выезжали трудно, с тремя маленькими детьми, полностью пройдя через чистилище унижений и препон, создаваемых тогда властями. У Льва вышла сейчас в Израиле книжка воспоминаний на русском языке, посвященная этой горестной эпопее с публичным исключением из Союза художников и другими мытарствами. Книга называется: «Я вам не должен». Первые годы в Израиле им пришлось нелегко.
Сейчас Лев Сыркин – один из ведущих художников Израиля, человек, уважаемый всей страной и пользующийся широким международным признанием. Он – член Итальянской академии художеств. В 1998 году он был объявлен «Человеком года». Он получает многочисленные заказы от государства и частных фирм. Мы видели его превосходные мозаики и смелые скульптурные композиции в Иерусалиме и других городах. Мне особенно понравились мозаики на химическом заводе, стоящем на Мертвом море. На этом заводе производят поташ, используя в качестве сырья суперсоленую мертвоморскую воду. На завод мы ездили вместе с автором на специальную экскурсию. Здесь находятся две огромных мозаики Сыркина. Одна украшает стену в гигантском зале, где размещается заводская столовая.
Нельзя попутно не отметить, что этот химический завод поражает не только мозаиками и панно, которые у нас украшали бы стены правительственных резиденций или музеев, но и оранжереями, чистым воздухом, обилием фонтанов и стерильной чистотой внутри и снаружи, в том числе, конечно, и в празднично убранной столовой. Здесь питаются все вместе – от директора до разнорабочего. Различить их, кстати, нелегко, поскольку все одеты в одинаковую синюю униформу. Вторая мозаика занимает стену первого этажа в здании, где размещается заводоуправление. Я помню, уже настало время уезжать, а Лева все стоял, обернувшись от входных дверей, и смотрел на свое детище, освещенное багровыми лучами заходящего солнца.
Неподалеку от Хайфы, на берегу Средиземного моря, расположена знаменитая деревня художников Эйнхот, сильно пострадавшая несколько лет назад от лесных пожаров. Там долгие годы жил мой давний питерский приятель, талантливый художник Евгений Абезгауз. Когда-то, в 70-е годы, в период андеграунда и подавления нон-конформистского направления среди художников, как и среди других областей культуры, он организовал в Питере удивительную выставку двенадцати художников под крамольным тогда названием «Алеф».
До 1948 года Эйнхот была арабской деревней, затем ее отдали художникам. Камни, из которых здесь сложены дома, имеют многовековую историю: ими пользовались для строения домов еще греки, позднее римляне, крестоносцы и арабы, а сейчас – художники. В 2006 году для фильма «Атланты держат небо» мы записали с Евгением интервью и немного поговорили о традициях израильской живописи. Вот что он рассказал: «Вопрос, который интересует очень многих – «Что такое израильское искусство?» Это искусство, которое создано в Израиле или израильтянами. Потому что в Израиле нет израильской школы. Здесь существуют американская, французская, русская, немецкая школы. Каждый приезжает в Израиль со своей методикой, начинает преподавать в нашей Академии в Бецалеле, тоже в продолжение той или иной школы. Там, кстати, сейчас много ребят из питерской Мухинской Академии. Они продолжают их учить так, как положено. Были в сороковых годах, даже немножко раньше, попытки организовать израильскую школу, то есть направление на основе археологического примитивизма. Это осталось как ветка. Потом ушло. И сейчас опять продолжается. Пожалуй, только Моше Костель может быть назван по-настоящему израильским художником. Человек собирал в пустыне Негев естественные земляные краски (там полно разных цветов-красителей), делал из них картины. Во дворце президента главная стена в зале приемов сделана им. Его отливки напоминают фигуры из древнейших
фресок, скажем, трехтысячелетней давности. Моше Костель, на мой взгляд, единственный израильский художник с израильской школой.Недавно мне прислали книжку из Лос-Анджелесского музея, которая называется «Еврейское искусство». Там рассматривается еврейское искусство за последние три с половиной тысячи лет: от первого храма и до наших дней. В двадцатом веке всего сорок художников, среди них – Шагал, Модильяни, Сутин, Баскин. Крупные художники. Посмотрел на соседей своих по книге, среди израильских художников. Сейчас самые молодые продолжают среднеевропейскую школу живописи, школу протеста – против войны, против милитаризма, против глобализации. Но эстетики – у них мало».
Это был мой последний разговор с замечательным художником Евгением Абезгаузом. Примерно через год его не стало. С грустью я смотрю на висящую в моем московском доме акварель, подаренную им мне в далеком 1995 году с надписью: «Саше Городницкому от Жени с любовью». На акварели – юноша и девушка еврейской внешности, одетые по-европейски, держат в руках саксофоны, и над ними летают большие мыльные пузыри. А на заднем плане – русская церквушка на фоне остывающего вечернего неба и стаи воронья, кружащиеся над безлиственными по-осеннему деревьями.
Творческая судьба художников в Израиле складывается по-разному. Так, один из моих давних приятелей по Питеру, замечательный художник, неоднократно подвергавшийся непризнанию и гонениям в 70-е годы в СССР, приехав в Израиль, долгое время не мог начать зарабатывать на жизнь и выставлять свои работы. Семью, однако, надо было кормить. Тогда он решился на отчаянный шаг. Кто-то из приятелей сказал ему, что в биологическом институте в Тель-Авиве принимают мужскую сперму и платят за порцию по пятьдесят долларов. Наш герой тут же поехал в институт и занял очередь. Но поскольку ждать пришлось долго, он решил пока зайти к своему приятелю, жившему напротив. Услышав его историю, приятель налил ему полстакана водки и заставил выпить. Потом достал из кармана пятьдесят долларов и положил на стол. «Бери, – сказал он, – и уходи отсюда. Чтобы я тебя в этой очереди больше не видел». «Ну, зачем же? – заартачился художник. – Я хочу честно заработать свои деньги». – «Близко не подходи туда, – ты же после этого станешь импотентом». – «Почему?» – «Каждый раз будешь думать: «Опять пропадают пятьдесят долларов!»»
Через некоторое время дела у художника пошли в гору. Его начали выставлять. Однажды он вернулся в праздничном настроении с какого-то вернисажа, где хвалили его картины, и радостно заявил своей русской жене: «Вот, Вера, кто я был в России? А здесь я вхожу в первую пятерку художников Израиля». На что жена скептически ответила: «Ты бы еще в Люксембург переехал».
Сложнее обстоит дело с русской литературой и русскоязычным театром. В Израиле живет немало русских поэтов и прозаиков – Дина Рубина, Елена Аксельрод, Игорь Губерман, Михаил Генделев, Рина Левинзон, Вадим Хапупович, Ася Векслер, Борис Камянов, Александр Бараш и многие другие. Кроме того, в Израиле существует первоклассная литература на иврите. А вот вся русскоязычная пресса, включая и литературные журналы, за редким исключением (журнал «22», например), как правило, второго сорта. Тем не менее в Израиле существует союз русскоязычных писателей, членство в котором дает автору право на издание одной книжки бесплатно.
Почему же возникают проблемы в этой стране с русской литературой? Возможно, дело, в частности, в том, что русскоязычная читательская аудитория здесь не слишком велика и со временем уменьшается, поскольку во всех семьях эмигрантов дети активно изучают иврит и быстро отвыкают от русского языка. Да и взрослые стараются как можно быстрее интегрироваться в новую среду обитания, где русский язык чаще всего только мешает.
Хотелось бы отдельно остановиться на талантливом поэте и барде Александре Алоне, прожившем недолгую, но героическую жизнь. Он родился в Москве в 1953 году, поступил после школы в институт, но уже в восемнадцать лет уехал в Израиль, сменив свою фамилию Дубовской на Алон (Алон на иврите – дуб). Здесь он окончил морское училище, стал офицером, до 76-го года служил на флоте, воевал. Защищая свою страну, получил боевые награды. Он был настоящим романтиком. Может быть, именно поэтому мне так близки его стихи и песни. За свою короткую жизнь он объехал почти весь земной шар, побывал в Бирме, Корее, Японии, Австралии, Непале, Индии, Европе, Мексике, Латинской Америке. Он был моряком и воином, но прежде всего он был поэтом. Едким пороховым дымом и копотью солярки пахнет его «Песня о танкистах», написанная на поле боя: