У истоков Броукри
Шрифт:
Я прибегаю в дом Марии и громко тарабаню по дубовой двери. Мне открывает один из тех парней, что помогали нести незнакомца на чердак.
– Тебя мама прислала?
– Да, конечно. – Я возбужденно киваю. Прикусываю губу и смиренно жду, когда мне позволят войти. Парнишка окидывает взглядом мою одежду – топ, который я не сменила на что-то более приличное – и усмехается.
– Проходи.
Пятнадцать лет – опасный возраст. В это время из спальни моего брата доносились стоны и шепот, и я пряталась в своей комнате, затыкая уши наушниками. Очень часто мне доводилось видеть, как он выпроваживает девиц через
Поднимаюсь на чердак и осторожно распахиваю дверь. Незнакомец не спит. Стоит в углу и горбится так сильно, что бинты на торсе скатились вниз. Я тяну к нему руку, но тут же застываю, заметив решительность в его взгляде. Что-то мне подсказывает, что опасно к парню приближаться.
– Это ты перевязала рану?
– Я хотела помочь. – Голос осип. Возбуждение сменилось неуверенностью, и я робко закрываю за собой дверь, боясь нарваться на неприятности. – Ты лежал у моего дома.
– Что?
– Тебя сильно избили.
– Считаешь?
– Не понимаю, почему ты злишься.
Парень смотрит на меня так, будто я говорю на неизвестном ему языке. Его лицо тут же вытягивается, выражает искреннее недоумение и раздражение, но уже через несколько секунд его тело сильнее сгибается от боли.
– Черт, - выругивается он, придавив пальцами рану на плече. – Как я здесь оказался? За стеной. И кто ты такая? Почему…, - он глядит мне в глаза. – Почему помогаешь мне?
Я и сама не знаю: почему. Набираюсь уверенности, бросаю на пол сумку и подхожу к незнакомцу, приподнимая перед собой руки.
– Я не сделаю тебе больно. Я лишь должна перевязать рану, иначе она не затянется, и ты останешься здесь еще на пару недель.
– Пару недель? – он вдруг нагло прыскает. – Меня здесь не будет уже сегодня.
– Вновь устроишься у стены?
– Я разберусь, где мне устроиться.
– Странная благодарность.
– Нет. Куда страннее твое желание мне помочь.
– А разве не так должны поступать нормальные люди? – Я все-таки подхожу к парню вплотную. Вижу, как он настороженно стискивает зубы, и улыбаюсь. – Чего ты боишься, я ведь не причиню тебе вред. Один взмах твоей руки, и все – прощай, Дор.
– Хорошо, что ты это понимаешь.
– Тебе очень больно?
– Нет, я…, - он смущенно хмыкает и расслабляет плечи. – Немного.
– Хорошо. Присядь, я перевяжу рану.
Какое-то мгновение он колеблется, но затем все же садится на сваленные в пирамиду подушки. Парень облокачивается спиной о неровную стену, на ней ободраны старые обои и нарисованы детские каракули, а потом тяжело выдыхает.
– Я давно здесь?
– Одну ночь. – Поднимаю с пола сумку. В ней аптечка и еда, которую мне запаковала Мария, и я поджимаю губы: кто бы мог подумать, что я захочу о ком-то заботиться. Сипло вздыхаю и усаживаюсь напротив незнакомца, поджав под себя ноги. – Ты не против, если я осмотрю раны? На самом деле, я ничего в этом не смыслю. Но Мария сказала …
– Мария?
– Моя…, - облизываю губы, - моя знакомая.
– Я думал,
обо мне никто не знает.– Она никому не расскажет.
– Откуда такая уверенность? Откуда ты вообще знаешь, кто и как поступит? – парень стискивает зубы и поправляет волнистые волосы. В его глазах проносится раздражение, и я невольно свожу брови. – Вы вечно все пытаетесь контролировать.
– Мы?
– Да, вы. С заречья. Нас разделяет не только стена.
– Что же еще нас разделяет?
– Отношение к жизни, образ жизни, сама жизнь.
– Знаешь, думаю, тебя очень сильно ударили по голове. – Подаюсь вперед и касаюсь пальцами пластыря на виске незнакомца. Он морщится, а я язвительно усмехаюсь. У меня вдруг просыпается ярое желание треснуть его. – Ты считаешь, я спасла тебя потому, что я очень и очень плохой человек? Интересное объяснение.
– Я не просил мне помогать.
– Да, не просил. Ты не мог. Ты валялся у стены и едва дышал.
– Какая ты благородная.
– Зато ты невыносимый, горделивый, самовлюбленный и...
– И? – его забавляет моя растерянность. – И какой еще?
– О, прекрати! – Возмущаюсь я.
– Что, прекратить?
– Не смотри на меня так.
– Как? – он неожиданно усмехается.
Впяливаю в него недовольный взгляд, но парень лишь шире улыбается. У него синие глаза, в которых сейчас плавает и томится недоумение. Я громко цокаю и достаю из сумки бинт, надеясь прогнать со щек красные пятна. Снимаю с его торса окровавленную ткань. Промываю рану спиртом и замираю, когда незнакомец морщится от легкой боли.
– Прости. – Избегаю смотреть ему в глаза. – Я неумеха. Не делала ничего подобного.
– Если тебя это успокоит, то неприятно будет в любом случае, независимо от опыта.
– Так говоришь, будто часто бываешь в больнице.
– Я практически там живу. – Он усмехается, и я все-таки перевожу на него взгляд. Не думаю, что это была хорошая идея, потому что по неведомой моей голове причинам, мое лицо возгорается от смущения и становится слегка красноватым. – Ты ведь здешняя. Да?
– У меня это на лбу написано?
– Нет, просто ты отличаешься от тех девушек, что живут в моем квартале.
– Правда? И чем же?
– Ну, ты чистая.
Прыскаю со смеху и растерянно улыбаюсь.
– Что?
– Нет, я серьезно!
– Вы что, не моетесь?
– Очень редко.
– Это же отвратительно!
– А когда мы все-таки принимаем ванну, то не смываем после себя воду.
– Что? – я замираю с пальцами на его плече. – Ты лжешь.
– Нет. Мы ее оставляем на следующий раз. Или для других нужд. Поливаем растения в засуху, отдаем скоту.
– Но почему?
– Чистая вода – дорогое удовольствие. – У парня вновь в глазах проносится ледяной метеор, полоснувший по мне, будто бритва. – О, кто бы сомневался, что ты об этом ничего не знаешь. Вряд ли тебе хотя бы что-то известно о настоящей жизни.
– Не говори так.
– Почему? Боишься, что я окажусь прав?
– Нет, не боюсь. Просто ты понятия не имеешь, кто я, и как я живу.
– А что тут понимать? – он гортанно усмехается и ударяется макушкой о стену. В его глазах полыхает горячее недовольство, будто окажись я корнем проблем, он бы тут же, не раздумывая, разодрал меня в клочья. – У тебя идеальная жизнь.