У каждого парня есть сердце

телефону, все время повторяя что-то типа: «Я же обещал, что ты получишь его в следующем

месяце. Нет, я такого никогда не говорил».

Кажется, кто-то не укладывается в сроки. Ха-ха.

Кстати, пока мы были в кабинете мэра, я выяснила кое-что интересное по поводу Петера. Когда

мы вошли, я с удивлением обнаружила восседающую на столе мэра девочку примерно того же

возраста, что и Петер, произносящую «папа» так льстиво, как только дочери-подростки умеют это

делать. Эта юная красотка по имени Анника – огромные голубые глаза, светлые кудряшки и

угловатые коленки – как только увидела Петера, тут же забыла, о чем до этого так молила отца.

Анника прищурилась так недружелюбно, как только девочки-подростки умеют это делать, и

выдала: «А ты что тут делаешь?»

А Петер ей в ответ: «Я здесь по официальному делу».

А девочка начала смеяться и сказала: «Какие тела могут пыть у тепя с моим отсом?»

И все вдруг стало ТАК очевидно, просто из этих – дайте-ка подумать – да, девяти слов. Понимаете, Петер обожает Аннику со страстью, которая видна невооруженным глазом, и она его тоже, но

Петер недостаточно крут, чтобы с ним можно было встречаться в ее социальном круге, и поэтому

ей приходится притворяться, что она его терпеть не может.

Все было так очевидно и так грустно.

Мэр повесил трубку и сказал: «Анника, тссс».

Затем они с фрау Шумахер перешли на итальянский, так что у меня появилась возможность

спросить Петера, кто эта девочка sotto vocce (по-итальянски значит «шепотом». Ух ты, а изучение

языка у меня отлично продвигается. Ладно-ладно, я немного пристрастна, но согласитесь, у меня

получается).

А он ответил голосом, источающим (естественно, притворное) презрение: «Это Анника. Точка

мэра. Она тумает, что она королефа фсефо Кастельфитарто, хотя это не так».

Я спросила Петера, ходят ли они с Анникой в одну школу. И он рассказал, что учится в «Интернет-

школе», потому что школы в Кастельфидардо «не тофо урофня». А продолжать учиться в

Германии Петер не может, потому что там ему не с кем жить, его отец в данный момент «ситит ф

тюрьма».

В тюрьме! Отец Петера – внук фрау Шумахер – сидит в тюрьме!

За что – я не знаю. Но теперь понятно, почему мальчик может крутиться вокруг нас целыми

днями. У Анники же, по-видимому, в тот момент был перерыв на обед (трехчасовой). Вы можете

себе представить, что могли бы натворить американские подростки, предоставь мы им

трехчасовой перерыв на обед? И это при том, что все торгово-развлекательные комплексы были

бы ЗАКРЫТЫ? Мой Бог, цивилизация в том виде, в каком мы ее знаем сейчас, прекратила бы свое

существование.

Как бы то ни было, после того как мэр и фрау Ш. достигли своего маленького компромисса, все

обрадовались и вздохнули с облегчением (а Кэл Лэнгдон нахмурился). Так что я воспользовалась

моментом, наклонилась и поцеловала Петера в щеку – чтобы отблагодарить его, ведь если бы он

не сбегал за своей прабабушкой, ничего бы не вышло.

Петер отчаянно покраснел, а я получила огромное удовольствие от вида нахмурившейся Анники,

которая не могла не заметить поцелуя.

Очко в пользу Петера.

Бедная Анника. Однажды она проснется и поймет, что Петер был как раз то, что ей надо. Только к

тому времени он станет владельцем собственной компании по разработке программного

обеспечения, будет зарабатывать миллионы долларов и встречаться со старлеткой из ситкома на

канале «Fox»… ну, или какой там аналог канала «Fox» на итальянском телевидении.

Кэл Лэнгдон только что рявкнул в трубку: «Ты получишь его, когда получишь, Арт».

Бог мой. Он типичный представитель типа «А». Ему явно пора научиться расслабляться – может,

например, у меня поучиться – иначе он рискует заполучить сердечный приступ прежде, чем ему

исполнится сорок.

И как Кэл смеет заявлять, что раз МОИ родители живут вместе так долго, то С НИМИ что-то не так?

Пока мы были в холле возле приемной мэра, и Холли нас не слышала, я спросила Лэнгдона,

сколько лет женаты ЕГО родители, и он ответил: «Они были женаты двадцать лет, и сейчас, когда

их пути разошлись, они стали намного счастливее».

Я, конечно, очень за них рада, но если бы Кэл Лэнгдон был МОИМ сыном, я бы тоже с

удовольствием держалась от него подальше. Ничего удивительного, что они развелись. Северный

полюс и Антарктика недостаточно далеки, чтобы скрыться от этого голоса: «Говорю тебе Артур, я

пришлю свои предложения, когда вернусь. Нет, не в тот же ДЕНЬ, когда вернусь. Через несколько

недель – да, ну, я все еще не решил, о чем я собираюсь писать. Нет, никаких грязных бриллиантов.

Нет, я не собираюсь в Анголу…»

Думаю, некоторые женщины могут посчитать голос Кэла Лэнгдона сексуальным. ОН такой, знаете,

глубокий и хрипловатый, почти как у Роберта Редфорда.

Но то, что он им произносит! ФУ!

И да, согласна, он сам – горячая штучка. Я имею в виду, я не собираюсь врать и говорить, что это

не так. Достаточно заглянуть в начало этого дневника и прочитать ту часть, в которой я его

впервые увидела – Бог мой, неужели это действительно было всего четыре дня назад? Такое

ощущение, что прошли месяцы – чтобы убедиться, что я с самого начала подумала: Кэл Лэнгдон –

горячий парень.

Правда состоит в том, что даже сейчас, зная, какой он, я все равно иногда так думаю. Например, когда мой каблук застрял между булыжниками, и Кэл, вызволяя мою ногу, обхватил всю

щиколотку своей ладонью…

А еще иногда, когда он смотрит на меня своими слишком голубыми глазами, кажется, что из его

головы льется свет, как у фонаря из тыквы[6] – свет, который могу видеть только я, и из-за

которого очень сложно смотреть ему в глаза.

И все же. В машине, на обратном пути из Кастельфидардо, я высказалась о том, как нелепо, что