У каждого свой путь.Тетралогия

Голос перестал повиноваться старику. Все молчали, не в силах поверить услышанному. Слишком чудовищна была открывшаяся правда. Алексей Гаврилович начал поднимать ружье к плечу. Николай стоял не шевелясь и спокойно слушал. Кое-кто слышал, как он облегченно вздохнул и даже улыбнулся. Сын стоял перед отцом в каких-то пяти метрах. С такого расстояния старик-охотник не мог промахнуться. Голубая рубашка очень шла сыну. Николай ждал выстрела очень спокойно, опустив руки по бокам. Толпа замерла…

Сквозь толпу прорвался смуглый мальчик. Он задыхался от быстрого бега. Волосы растрепались, на смуглых щеках проступил персиковый румянец. Верхние пуговицы на рубашке были расстегнуты. С отчаянием поглядел на отца и сына Горевых и кинулся к Николаю, прикрывая его собой:

— Нет, дядя Леша! Не-е-ет!

Глаза сверкали. Раскинутые в стороны тонкие руки напоминали крест. Юлька вырвала ручонку из ладони Елены Константиновны, с которой ходила в магазин и бросилась к брату. Обхватила Ахмада за пояс, прижавшись светловолосой головой к его животу. Вжала голову в плечи и прикрыла глаза в ожидании выстрела. Трое прибежавших следом за Сашей спецназовцев очумело замерли: дети защищали врага их матери. Сашка кричал:

— Нет! Он спас нас. Если бы не дядя Коля, нас бы с Юлькой похитили…

Алексей Гаврилович бессильно опустил ружье. Плечи опустились. Он упал на колени и крикнул:

— Простите меня, люди! Я породил чудовище, но даже убить его не в силах…

На улице раздался шум. С хриплым криком, косматая и растрепанная, бежала Маруся Горева:

— Сынок, сыночек мой!.. Алексей, не надо! Он наш сын! Не убивай…

Она запиналась и часто падала, тут же вскакивала на босые больные ноги и бежала дальше. Платка на ней не было. Седые волосы растрепались и сейчас она была похожа на ведьму. Мария Александровна бежала из последних сил. Саша и Юля отошли от Николая, поняв, что выстрела не будет. Старая женщина пронеслась сквозь расступившуюся толпу и кинулась на грудь сына:

— Коленька! Коленька! Не чаяла дождаться…

Нежно провела сморщенной ладошкой по его лицу, глядя старческими светлыми глазами в его глаза. Улыбнулась радостно и светло… И вдруг рухнула. Николай едва успел подхватить ее тело, почувствовав, каким оно стало легким и невесомым. Глаза матери еще смотрели на него, но в них уже не было жизни. Они медленно закатывались. Голова запрокинулась назад. И он сразу понял, что произошло. Дико закричал, прижимая тело матери к себе:

— Мама!!! Мама…

Упал на колени, крепко прижав к себе мать и зарыдал, уткнувшись в ее холодеющее плечо. Алексей Гаврилович тоже понял, что жена умерла. Ружье выпало из его рук. Он, не веря, позвал:

— Маруся, ты что?.. Как же я…

Люди вокруг молчали. Женщины крестились, что-то шепча про себя. Мужики отворачивались. Даже дети притихли, понимая крошечными сердечками, что на их глазах произошла страшная трагедия. Николай Горев ничего не видел и не слышал. Алексей Гаврилович стоял рядом со старшим сыном и по его лицу потоками лились слезы, а из губ не вырвалось ни звука.

Николай рыдал больше получаса, пока к его плечу не прикоснулась легкая ладонь. Мужчина вздрогнул и обернулся. На него, такими же точно глазами, какие были в молодости у матери, смотрел мальчишка лет восьми. Лицо было красным от слез, но он упрямо произнес, силясь сдержать рыдания:

— Папка сказал, чтоб ты бабушку домой принес. Ее обмыть надо, пока тело не окостенело…

Николай понял, что это его племянник, хотя тот и не назвал его по имени. Встал, держа мать на руках и сказал тихо:

— Веди…

Он шел за ребенком, прижимая тело матери к себе и понимал, что слишком много потерял. Каждый шаг давался с трудом. Ноги словно одеревенели. Покрасневшее от слез лицо не отрывалось от лица матери с застывшей светлой улыбкой и закрытыми глазами. Отец шел сзади, его палка оставляла глубокие вмятины в раскисшей грязи. Алексей Гаврилович словно оцепенел от горя, разом превратившись в глубокого старика. Перед глазами стояло: его Маруся, такая тихая и спокойная, гладила лицо старшего сына. Следом молча шли деревенские, глядя на Николая и еле слышно переговариваясь между собой. Брат не пустил его в дом. Витек молча забрал возле калитки тело матери и повернулся спиной, глухо сказав:

— Уходи…

Он даже не взглянул на старшего брата. Отец прошел мимо сына, словно не видя. Народ начал медленно расходиться. Никто не подошел к изгою. Николай стоял посреди деревенской улицы один. Он потерянно оглянулся вокруг, почувствовав себя чужим. День клонился к вечеру. Солнце село за лесом, но он не чувствовал наступавшего холода, хотя и был в одной рубашке. Одиночество давило на сердце. Он не знал, куда ему идти. За его локоть взялась детская рука. Замутневшими от горя глазами он поглядел вниз. Рядом стояла дочка Маринки. Оглянувшись по сторонам, она прошептала:

— Пошли, мы вас спрячем…

И он пошел, подчинившись ребенку и понимая, что выхода все равно нет. Дети Маринки протягивали ему руку помощи и он не смог оттолкнуть ее. Девочка, держа за руку, вела Николая за домами. Пояснила по дороге:

— Саша вас уведет на кордон. Дом там протоплен. Еды он захватил и вещи ваши мы из сарая забрали…

Он тихо спросил:

— Ты знаешь, кто я?

Ребенок обернулся, поглядев на него серыми сумрачными глазами:

— Мне Саша сказал… Ну и что? В жизни все бывает…

Она говорила, словно взрослая и Николай, несмотря на горе, внутренне усмехнулся. Характером и этими словами девчушка напомнила Марину. Девочка взяла его руку. Остановилась, подняв личико вверх и подергала за пальцы, заставив поглядеть на себя:

— Дядя Коля и дядя Сережа сказали, что убьют тебя. Дядя Вова ничего не сказал, только кивнул. А я не хочу, чтоб ты умер и Саша не хочет. Мама нам рассказывала, как вы дружили… Мы тебя на кордоне спрячем.

Он наклонился и неумело провел ладонью по мягким волосам:

— Малышка, вас искать будут…

Юлька покачала головой из стороны в сторону и светлая коса перелетела с плеча на плечо:

— Дедушка знает. Это он попросил нас увести тебя.

У Горева обмерло сердце. Ушаков… Суровый Иван Николаевич решил спрятать его, отверженного всеми в деревне. Отец Маринки оказался не таким уж суровым, как он считал раньше и оказался в действительности добрее многих в деревне. Теперь он знал, в кого уродилась Маринка. Николай шел за Юлькой и думал о матери, понимая, что виноват в ее смерти. Помнил ее ласковую сухую ладонь, коснувшуюся лица, ее глаза — заплаканные, тусклые и с такой любовью глядевшие, ее исхудавшее тело на руках…