У каждого свой путь.Тетралогия

— А ты знаешь, что у меня все трое окрещены?

Степанова вытаращила глаза:

— У вас?!? Вы же сверхпартийный?

Он расхохотался еще веселее:

— У меня, Марина, у меня! Партия партией, а я ведь тоже крещеный. Кто знает, что там наверху в действительности? Сам своим детям и крестный и родной папаша, точно так же и Лидия. Все сделали шито-крыто! Возил крестить аж в Сибирь. Только не говори никому, а то попрут меня из замполитов, как пить дать! За несознательность!

Степанова рассмеялась:

— Вот это номер! Можете не волноваться, не скажу. На крестины приходите. Мне самой интересно посмотреть, что вам Собинов скажет.

— Это жук еще тот! Какой-нибудь повод найдет, весьма далекий от истины! Однажды, после твоего отъезда, Петя пропадать после обеда начал. Ни дома нет, ни в штабе. Решил проследить. Он, оказывается, на полигон, как мальчишка бегал и стрелять по новой учился. Я его застукал на месте “преступления”. Пистолет за спину спрятал и знаешь, что сказал: “Представляете, Алексей Михайлович, кто-то на полигон ходит, все мишени продырявлены. Вот пытаюсь поймать злоумышленника. Вскоре у солдат стрельбы, а мишени ни к черту, менять надо”. От самого порохом пахнет за версту! Я едва сдержался, чтоб не расхохотаться.

— И как он стреляет теперь?

— Отлично! Сам к мишени бегает, прапорщиков и близко не допускает.

— Значит, вы знали, что прапорщик дырки ковыряет?

— Конечно. А ты откуда знаешь?

— Однажды целые стрельбы наблюдала. Была всего в пятнадцати метрах за вашими спинами. Даже разговоры слышала. Смеялась потом, как сумасшедшая.

Оба улыбнулись. Варнавин вдруг спросил:

— Ты не могла бы продемонстрировать свою стрельбу для меня? Лозовой и Татарников в один голос утверждали, что ты лучший стрелок, какого им доводилось видеть.

— Покажу, если хотите. Можете солдат в окопы посадить, пусть мишени выбрасывают. Это будет еще интереснее, но тогда все догадаются, кто я в действительности. Связист не может так стрелять. — Подумала пару секунд и предложила: — Пошли завтра на охоту со мной? Утки мишень движущаяся, вот и посмотрите.

Замполит кивнул:

— Согласен. Во сколько и куда приходить?

Договорились встретиться в пять утра у дома Ушаковых. Варнавин попрощался с Ушаковыми и отправился домой.

Вскоре после его ухода Марина вышла из дома и уселась на скамейке возле стены. Смотрела на ярко-красный закат. Легкий теплый ветерок обдувал шею, отталкиваясь от стены. Иван Николаевич вышел следом за дочерью. Опустился на скамейку рядом. Достал пачку папирос. Не спеша, закурил и тихо спросил:

— Тебе нравится твоя служба?

— Нравится.

— Мне кажется, дочь, что ты от нас многое скрываешь. Ты вернулась совершенно другим человеком. У тебя в глазах постоянно стоит стена и невозможно понять, о чем ты думаешь в данный момент. Раньше такого не было. Ты дергаешься на любой резкий звук. И я заметил, в этот момент в твоих глазах мрак стоит. Кто ты, Марина?

Она улыбнулась:

— Связист. Привыкла, что рация часто пищит и надо мгновенно ответить, вот и дергаюсь. Этот писк по ушам бьет сильно. Особенно ночью.

Он вздохнул:

— Правду все равно не скажешь… Не верю я, что в Москве ты! Письма сумбурные, описываешь Москву, театры, а о себе ни гу-гу. “Все хорошо, все нормально”. Это ты матери можешь заливать, а мне-то не стоит! Где ты служишь?

— В Москве, пап, честное слово! Часть секретная, пойми ты! Не могу я говорить!

— Так бы и сказала, что в КГБ!

— Нельзя мне это говорить. И тебе, пап, не советую никому сообщать.

— Значит, я прав?

— Прав. Только маме не говори.

— Успокоила ты меня. Я ведь грешным делом думал, что ты в Афганистане воюешь… — Маринка промолчала. Иван Николаевич закурил: — Без тебя дома тихо стало. Да, совсем забыл, Толька Белов этим летом на месяц в отпуск приезжал из танкового училища. Все в форме форсил. С Надюшкой Деминой гулял каждый вечер, а сейчас, по слухам, даже и не пишет ей. Ефимовна вся исхвасталась, какой он у нее “отличник по боевой и политической подготовке”. Карточку недавно прислал, так она по всей деревне проскакала. Как был худой и нескладный, так и остался жердью! Как он в танке складывается, вот вопрос?

Маринка рассмеялась:

— Пополам, пап! Пополам!

Отец тоже улыбнулся:

— Ты в форме фотографию пришли. Интересно посмотреть, какая ты. Я вот нынче весной собирался в Москву съездить, да все не досуг. Пришли, Марин! Матери страсть как охота Ефимовне нос утереть!

— Да ведь я просто рядовой!

— Ну и что? Зато ты женщина в форме, это покруче парня будет!

— Ладно, пап, если разрешат сфотографироваться, то пришлю.

Подумала, что с начальством придется и эту тему обсуждать.

Елена Константиновна не встала, когда Марина осторожно выскользнула из дома с Сашиным «Ремингтоном» на плече. Патронташ висел на поясе. Ягдташ Степанова перекинут через плечо. Варнавин как раз подходил к калитке, когда она появилась на крыльце. За спину замполита была закинута обычная снайперская винтовка, правда в чехле, но женщина узнала знакомые очертания. Сев на ступеньку, натянула резиновые сапоги и поздоровалась:

— Здравствуйте, Алексей Михайлович! Сейчас отправимся!

Они шли по лесу около часа. Затем Марина резко повернула вправо и начала продираться сквозь кусты. Замполит ежился от часто попадавших за воротник холодных капель росы с кустов. В особенно густых зарослях втягивал голову в плечи. Женщина на такие мелочи и внимания не обращала, хотя шла первой. Ее брюки и куртка потемнели от влаги и тяжело свисали на коленках. По упавшему бревну перебрались на другую сторону заросшего тиной протока. Степанова пояснила:

— Мы на острове. Утки прячутся ближе к этому берегу. Вы стрелять собираетесь?

Варнавин кивнул:

— Собираюсь. Только стрелок из меня плохой.

— Патроны в обойме или каждый по отдельности заряжать будете?

— В обойме!

— Давайте поменяемся? Вам ведь все равно из чего палить, а мне с обоймой легче.

Замполит не стал спорить. Через полчаса на траве лежало шесть уток, а Марина одевалась за кустами. Алексей Михайлович сидел на траве и внимательно разглядывал каждую птицу, надеясь обнаружить хоть на одной заряд дроби. Все утки оказались убиты винтовочными пулями. Не оборачиваясь, спросил: