У кошечек нежная шкурка
Шрифт:
Аббат снабдил меня своим требником, который я, вышагивая взад-вперед перед интернатом, внимательно изучаю. В этой книженции целая куча разнообразных молитв, и я проглядываю их все до одной — может, это умаслит моего ангела-хранителя, и он освободит меня хоть от молитвы за упокой.
Проходят минуты, за ними — часы, ноги уже начинают неметь; еще немного, и они порастут мхом.
На город медленно опускается ночь, воздух свежеет, прохожие поднимают воротники пальто. Минуя тюрьму, они переходят на другую сторону улицы и стараются не смотреть на это огромное мрачное здание,
Вот уже дважды сменился караул, и я начинаю опасаться, как бы один из часовых, посмышленее своих дружков, не заподозрил неладное в этих моих челночных передвижениях. Быть секретным агентом, знаете ли, не всегда такое приятное занятие, как кажется. Все уверены, что наша жизнь течет молоком и медом, красота, да и только: бах-бах, люстра вдребезги, красотку на колени — и карманы трещат от бабок… Как бы не так!
Наконец, совсем замаявшись, решаю досчитать до ста, а потом прекратить эту пытку. Вот будет сотня — и прямиком в стойло к мамаше Брукер!
Не успеваю дойти и до дюжины, как из ворот выползает машина, а за рулем — кто бы вы думали — Тьерри! Проводив ее глазами, вижу, как она останавливается метрах в ста от меня, у почтового отделения, куда и ныряет наш общий друг. Тут во мне происходит нечто необъяснимое — я рву к машине, на ходу бросив взгляд в сторону почты, резко открываю дверцу и запрыгиваю на заднее сиденье.
Да у парня просто мозги на холоде смерзлись, скажете вы. Может быть, но позволю себе заметить, что слабаки в войлочных тапочках никогда еще не приживались в спецслужбах!
По мне, лучше уж сразу прыгнуть через горящий обруч, чем ждать, пока пламя погаснет. Мне надо все поскорее, и теперь, ухватив, похоже, Тьерри за задницу, не отпущу его, пока не продырявлю как сито!
Жду я недолго: почти тут же увесистая туша плюхается на сиденье, и машина трогается с места. Порулив слегка по городу, Тьерри перестает щелкать скоростями — мы выехали на шоссе. Самое время раскрыть свои карты!
Незаметно поднявшись и сев, приставляю свои шесть миллиметров к затылку этого идиота и нежно мурлычу.
— Прекрасный осенний вечерок, не так ли?
Что тут началось!.. Машину резко дернуло вправо, затем в другую сторону, и лишь в последний момент мы избежали кювета.
— Стар стал папашка — глаза сдают и рука не та!
— А, это вы… — вздыхает он.
— Вот те на, мы уже не на «ты»?
— Слишком много чести, мать… вашу!
Я усмехаюсь:
— Согласись, неплохо это было, с горками?
— Просто чудесно! Внучатам буду рассказывать.
— Э-э, боюсь не видать тебе своих внучат…
— Да ну? Что так?
— А так… Просто ты сейчас последний раз в жизни закат видел.
Он молчит. Не люблю я эти внезапные паузы… На то, похоже, есть все основания — с быстротой молнии Тьерри вытаскивает левой рукой из внутреннего кармана автоматический пистолет и, не оборачиваясь, стреляет в меня, ориентируясь по зеркальцу над головой.
Да, ловкости ему не занимать: все это быстрее, чем я успел сказать «ой!». Но если времени на это нехитрое междометие мне не хватило, то, чтобы резко хлопнуться на сиденье, его было явно в избытке — очередь прошла
парой сантиметров выше. Услышав печальный щелчок магазина, возвестивший о том, что он пуст, принимаю исходное положение.— И чему вас только учат в этих ваших разведшколах? Ты что, не знаешь, что из автоматического пистолета не стреляют очередями? Хорош же ты сейчас, со своей пукалкой, пустой, как детская соска!
Опять молчание.
— Ну ладно, дядя, давай разворачивайся…
Он по-прежнему едет прямо, не глядя по сторонам; на спидометре тем временем скакнуло за сто тридцать.
— Что теперь? — цедит он сквозь зубы. — Пристрелите меня? Так не терпится влететь в дерево?
— Ничего новее твои мозги в сметане выдумать, я гляжу, уже не могут…
— Новое — хорошо забытое старое!
Остервенело пихаю спинку переднего кресла:
— Тормози немедленно, сука, а то свинца нажрешься — я ждать не буду!
Вместо ответа он улыбается. Храбрый паренек, черт его дери… Пришил бы его с удовольствием, да уж больно хочется пообщаться с ним на предмет шестерых наших. Как бы его вырубить поспокойнее? Рукояткой не вмажешь — размаха нет…
И тут в моем активно кипящем от размышлений котелке всплывает совет одного старого знакомого, скромного убийцы по роду занятий. «Если тебе нужно отделать парнягу, — говаривал он, — не попортив ему внутренностей — пальни ему в затылок, только держи ствол наискосок, так, чтобы пуля лишь поцарапала его».
Эффект получился потрясающий.
Вздрогнув, Тьерри тюкается носом в приборную доску. Я спешу перехватить руль и нажать на педаль тормоза — машина останавливается как вкопанная. Осмотрев Тьерри, замечаю, что пуля не просто прошла впритык, но и задела кожу — причем весьма сильно. Кровь хлещет из него, как из забитой к празднику свиньи.
Сняв с сутаны пояс, связываю ноги, а при помощи его же собственного ремня разбираюсь и с руками. Ну теперь-то он точно никому не навредит! Перекинув клиента на заднее сиденье, занимаю место за рулем.
— Вот недоумок, — бормочу я, поглядывая в зеркальце, — думал, крутой, да?
И тут меня, такого довольного собой, осеняет весьма щекотливый вопрос: а куда бы мне оттаранить эту «передачу»?
Для подарочка мамаше Брукер крупновато, да и к Буржуа везти неосторожно, машина немецкая, ее быстро вычислят.
На обочине попадается небольшое кафе. Остановив тачку подальше, чтобы хозяева не разглядели номера, заваливаюсь в него.
— Что изволите, господин кюре?
Я уже почти обернулся, чтобы посмотреть, с каким это кюре болтает трактирщик, но, слава Богу, вовремя сообразил, что к чему:
— Пива, пожалуйста. Я могу от вас позвонить?
Аппарат привинчен к стене рядом со стойкой. Жалко, нет кабинки — приходится выкладывать все при бармене:
— Алло, Буржуа?
— Кто это?
— Аббат Антоний.
— А-а…
— Я хотел бы оставить вам на попечение одного моего прихожанина. Ему нужен отдых, этот бедняга перенес тяжелое потрясение… э-э-э… нервного характера. Куда я мог бы его доставить?
— Привозите его ко мне на склад, улица Слакен, 16.
— Отлично. Вы тоже туда выезжаете?