У Лукоморья

* * *

— У кого спички? — спросил Зверь, когда вся толпа вывалила во двор покурить.

На щеках Милицы вспыхнул смущенный румянец.

— Он имел в виду шибици, — перевел я ей на ухо.

— Я поняла, — ответила она. — Я уже не так плохо разумею по-вашему. Но когда слышишь таковые слова…

— А что я такого сказал? — влез Зверь.

— Да ничего. Это мы о своем, о женском. Просто в разных языках некоторые слова имеют разное значение. Особенно в родственных.

— Ты имеешь в виду спички?

Как Милица не старалась, тень смущения вновь побежала по ее лицу.

— Ага.

— А что это значит на сербскохорватском?

— Я тебе потом скажу.

Однако все уже так заинтриговались, что мне пришлось попросить женскую часть нашей компании немного нас подождать. Самое интересное, что еще месяц назад я спокойно произнес бы русский синоним, и на наезды с женской стороны, ответил бы, что не фига [62] было просить. Но в присутствии Милицы я не смог из себя выдавить даже медицинский эквивалент.

62

Если не сказать хуже.

Аленка, Таня и Джульетта потом долго и занудливо выясняли, что же это такое. Поняв, что от ребят толку не будет (а всех уже охватило игривое настроение не говорить), Аленка насела на Милицу. И когда, докурив, мы вернулись в дом, взрыв женского смеха потряс комнату.

* * *

Конец, как принято, подкрадывается незаметно. Вот и у нас веселье было в самом разгаре, когда вошедшая в комнату Аленка сразу привлекла всеобщее внимание. Вообще-то, она всегда привлекала к себе всеобщее внимание, но на этот раз это было нечто особенное. А именно, на Аленке отсутствовала ее шелковая блуза, а вместе с ней и какая-либо одежда выше пояса. С джинсами было все в порядке.

Все онемели. Аленка удивленно обвела нас глазами.

— Что это с вами?

Все молчали, тупо глядя ей на грудь. Подобная шутка явно превосходила все возможное.

Следуя нашему взгляду, Аленка медленно опустила глаза…

Сделав это, она взвизгнула, и, прикрыв грудь руками, выбежала на кухню. Таня побежала за ней. Тут мы, наконец, заметили, что все Астральные прибамбасы куда-то исчезли. Исчез и Соловей. И о том, что все это было не сном, напоминала только Иванка, да меч. Меч оставался на месте. Как одушевленный предмет, имеющий материальную основу в нашем мире, он не был подвержен нестабильности в условиях закрытости Радужного моста. Правда, Соловей тоже был вроде бы одушевленным. Но он-то как раз твердой основы в нашем мире и не имел.

— Я знаю, что случилось, — с видом дауна произнес Вася, — Радужный мост закрылся.

Аленка вернулась через минуту в Таниной ветровке.

«Иванка!» — молнией мелькнуло у меня в мозгу. Как она теперь вернется домой.

То, что она теперь намертво привязана к моему мечу, и, что, вообще говоря, уже почти моя жена, мне в тот момент как-то в голову не приходило.

* * *

Между тем, время подходило к полуночи.

— Ты можешь расположиться в моей комнате, а я лягу на раскладушке в зале.

Она молчала. Слишком громко молчала.

— Или мы можем лечь в одной комнате и положить между нами кинжал. Хотя бы мой меч.

— Зачем?

— Мы ведь не венчаны… Как жаль, что мы не можем обвенчаться прямо сегодня!

— Ваша церковь не может это сделать?

Я отрицательно покачал головой.

— Там требуется официальная регистрация. А с твоими документами без виз о ней лучше забыть. Но мы можем оформить мусульманский брак! — уже на середине последней фразы я начал понимать, что говорю что-то не то.

Милица сверкнула очами. Ее близкие погибли в Боснийской войне, и она не очень, мягко говоря, жаловала Ислам. Хотя, приняв мое предложение, ей нужно было привыкать к терпимости. Ибо, как бы то ни было, я всегда с уважением относился к национальным, и в том числе религиозным, традициям всех моих корней, коих у меня было великое множество. Но, с другой стороны, я ни за что не позволил встать этому между нами.

— Извини, я не подумал. Ты знаешь мое отношение к религии.

— Тогда каго врага [63] ты сейчас дурью маешься?

63

Какого черта (србск.).

Это действительно был хороший вопрос.

Глава 11. Финал

Так уж случилось, что наступили времена, когда брать в руки перо [64] не осталось ни сил, ни, собственно говоря, времени. Последнее же закружилось так быстро, его стало недоставать даже для самого главного. Так что предыдущая глава, написанные с большим перерывом от остальной части стала своего рода апофеозом этой моей неоконченной повести. Быть может не самым лучшим…

64

Я имею в виду старорежимное, а отнюдь не блатное значение этого слова.

Так что, да простит меня достопочтенный читатель, но мне придется, как я это уже однажды проделывал, скомкать последующие события до их краткого описания.

Может быть, если в будущем у меня будет время… [65] Думаю дальше можно не продолжать. Тем более, что просматриваемая сквозь магический кристалл мгла будущего слишком похожа на кровавую. [66]

Итак, что же было потом?

Милица вышла за меня замуж. Открывавшийся временами Радужный мост дал нам возможность без особого труда состряпать для нее липовые документы. Ну, без особого труда, это я загнул. Пришлось находить и реальные паспортные данные реальной девушки (на всякий случай москвички), и чей-нибудь паспорт, используемый в качестве «болванки». В благоприятные часы Астральной магии я внес в этот паспорт все нужные изменения, и, таким образом, Милица полностью легализовалась.

65

Знакомая песня, не правда ли?

66

Даже больше, чем человек на известной видеокассете на Генерального прокурора… Для читателей Будущего можно опустить эту сноску, ибо не думаю, что известная всем в 1999 году история будет ему знакома.

Между тем, ситуация все более оттачивалась в наших сознаниях. Выяснилось, что каждый из нас — героев этой запутаннейшей истории является носителем трех цветов — явного, запасного и скрытого, а каждый из цветов есть хтоническая [67] сущность таких понятий, как Смерть (Убийство), Сила, Лечение (Врачевание), Любовь и пр. [68] Я оказался коричневым-черным-серым (Сила-Смерть-Незаметность). Друзья, читавшие Роджера Желязного, говорили, что это напоминало его систему. Мне было проще, я не читал… [69]

67

Извиняюсь за неприличные выражения.

68

Если что, сокращение употреблено умышленно.

69

В этой связи интересен один из моих разговоров с Котом.

— Мы ведь все грохальщики, — спрашивал я его. — В чем же разница?

— Ты прав, все мы несем черный цвет Смерти, но не все — в чистом виде. Когда убиваешь ты, ты потом долго переживаешь. Ты можешь на какое-то время это заглушить, но не надолго. Это все равно догонит тебя. Единственное, что ты можешь найти как оправдание, это справедливость. Ты всегда убиваешь за справедливость. Или, по крайней мере, уверяешь себя в этом. Фенфир совсем другое дело. Он есть Смерть в чистом виде. Он рожден убивать, и убивает, не испытывая мук.

— Ну, насчет того, что рожден, ты загнул.

— Ты прав, немного загнул, но самую малость. С того времени, как Боги седой старины вложили в его руки черный меч, он не устает убивать. Хотя он и не лишен хитрости. Помнишь Вольдемара? В конце концов, он тоже живой. Но смерть не ложится на его совесть. Как, впрочем, и на мою. Но я связан другими ограничениями. Это можно назвать внешней совестью. Белый цвет лидера очень марок. На нем видно любое пятно. И в первую очередь — кровь.

— Кровь не видна на красном, — полувопросил, полупроконстатировал я.

— Да. Красный цвет бросается в глаза, но на нем не видно крови. Хеймдалл, наш собирающий, тоже убивает не мучаясь. Кстати, твой «земной» друг Кеша тоже несет Красный цвет. И, опять-таки, кстати, хотя он и не был богом тогда — сейчас он почти равен нам.

— А почему черный рыцарь является по совместительству Белым Волком? вдруг вспомнилось мне.

— Черное и Белое — две крайности, которые, как известно, сходятся. Ты помнишь цвет Солнца за гранью?

— Да, этот черный цвет Солнца, его трудно забыть. А вот интересно, что доминирующем во мне оказался коричневый…

— Коричневый цвет — цвет силы.

— Да, и чего-чего, а ее мне всегда не хватало. Я имею виду последнее воплощение.

— И не удивительно — она была в мече. А то, что осталось, ты проиграл пожирателям прошлый раз. Ты ведь должен помнить, что богатырем ты был только, когда магия Астрала могла пробить хотя бы маленький лучик в бренный подлунный мир. А вот жажда справедливости — оборотная сторона настоящей силы в тебе оставалась всегда. Так что это не всегда легко рассмотреть, кто есть кто. Вот, например, голубой, цвет знания — это Юра; серый, цвет тени это Вася, а вот зеленый, цвет любви — это Од.

— Как это все-таки странно. Бог любви и Воплощение уродства Кощей Бессмертный.

— А если вдуматься, то это не так уж странно. Это тоже две крайности.

И еще, все мы изменились. Причем, что интересно, не все менялись в одном направлении. Если одни из нас, как, например, я и Милица, все больше и больше походили на героев Валеджевских картин, то, Вася, например, еще больше похудел, его глаза запали, и вообще, в нем проявилось что-то демоническое. Вообще, Вася и Юра постепенно стали отходить от нас, но зато сошлись друг с другом. Я бы сказал это была странная пара. Только не подумайте плохого. Но тем не менее.

* * *

Это был день, когда Радужный мост вновь дал нам возможность встретиться на перекрестке миров, который мы на этот раз организовали у Аленке по той простой причине, что ее родители уехали на свадьбу родственников, которая должна была состояться на исторической родине ее отца, коей являлось одно из высокогорных сел.