У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем!

Я словно окаменела, застыла и уставилась на эту воркующую пару. Мое сердце словно распадалось на осколки. Мы еще даже не были вместе, а меня уже…

— Не думай, это ничего не значит. Это Рина — вдова и… бывшая полюбовница Дина. Он еще до отъезда в Аверт порвал с ней. — Мне на плечо легла ладонь Мирона.

— Видимо, не порвал, — прошептала я, глядя на ладонь Рины, продолжающую тайком ласкать Дина в паху.

Дин спокойно отвел руку Рины от себя, он улыбался губами, а в глазах явно читалось неприятие, и — заметил нас, меня. По глазам понял, что мы все видели. Что я видела.

Правильно говорила Эльса, я не умею врать, выдумывать и чувства прятать тоже не умею. Мою боль Дин распознал вмиг. Бросил короткий взгляд на бывшую любовницу, что-то резкое ей сказал, отчего она стремительно развернулась и ушла, только подол платья вокруг ног обернулся. Затем Дин посмотрел на гиен, жадно следивших за ним. Не знаю, что было в его взгляде, что он сказал, но все оборотни, стоявшие рядом с ним, дернулись, а Мишек с Дашеком виновато поморщились.

Я развернулась и пошла в трактир. Но Дин скоро меня догнал и остановил, обняв за талию:

— Прости, Савери.

— Зачем ты ругал их?

— Чересчур деловые братцы, надеясь оставить тебя в своем клане, времени зря не теряли. Сказали Рине, что я вернулся и горю желанием ее увидеть.

— Знаешь, наверное, все-таки ты и правда был рад ее видеть, — мой голос звучал на удивление равнодушно.

Дин прижался лицом к моей макушке, жадно вдохнул и ответил:

— Прости! Я… виноват, просто привык ни перед кем не отчитываться или задумываться о том, что кому-то что-то должен, и…

Я вырвалась из его рук, обернулась и, чувствуя как горят глаза от подступающих слез, старательно ровно сказала:

— Нет, Дин, ты никому ничего не обязан, не должен. Тем более, отталкивать женщину, которая при всем народе лапает и лезет к тебе в штаны. Ну что ты, какая ерунда. Это же так просто и привычно для тебя.

Снова развернуться и уйти Дин не дал. Мягко дернул на себя, прижал и хрипло от волнения зачастил:

— Я же попросил: прости! Ты должна понять, что сразу измениться нельзя. Да, что-то в моем прошлом не всем придется по вкусу. Я тигр, а мы слишком вольные и свободолюбивые. Какие-то привычки и замашки остались, но я клянусь тебе, что подобное в прошлом.

— Ты улыбался ей, даже не вспомнив обо мне и принимал ее ласку. Не простую, а… там, — мотнула я головой, не справляясь с дрожащим от обиды и боли голосом.

— Улыбался по привычке, из вежливости, а обидеть женщину — напроситься на неприятности, — оправдывался Дин, отчасти подтверждая мои наблюдения.

Я горько хмыкнула:

— Похоже, ты… чересчур общительный кот, как и предупреждал Глен…

— Да я не… я… — Дин не мог подобрать слов. — На Совете отчитались, порешали много дел. Мы вернулись живыми, и я расслабился. Ты права, чересчур расслабился, а меня тут же подставили. Сам виноват. Пока я думал о результатах посольства, краем уха слушал других, меня и подловили. С Риной я встречался последний год по нужде, не более. И поверь, я у нее не один такой одинокий. Никаких чувств и обещаний. До нее у меня были такие же, ни к чему не приводящие отношения с подобными женщинами. Милыми, но на перепутье жизни. Без любви! Вот и сейчас по старой привычке улыбался бывшей, принимал ее ласку тоже по привычке, но думал совсем о другом. Я признаю, что с твоей стороны есть повод оскорбиться и …

— Дин, я не обижена, мне попросту больно. Невыносимо! — оборвала я. — Как хорошо, что у меня нет привычки, думать о делах, пока меня кто-нибудь лапает.

Дин злобно рыкнул, даже не желая предположить подобный расклад. Я вывернулась из его рук и направилась в трактир. Может найти Глена и уехать в его клан? И сама же содрогнулась от паршивой мысли, означавшую больше не увидеть своего тигра. Это как умереть, но и видеть его с другими — тоже загнуться от боли. Луна, вот уж никогда не думала, что ревность — настолько ранит.

— Запомните, это моя невеста! Моя любимая! — неожиданно гаркнул позади меня Дин на всю площадь.

— Похоже, бывшая, — хохотнули следом.

— Эй, красавица, зачем тебе этот блудливый кошак, посмотри на меня, настоящего сильного волка, — раздалось с другой стороны.

— Да ее от запаха псины стошнит, Димус, а вот мой леопард обязательно придется по вкусу ее каракалу. Эй, красотка…

Растравлять себя дальше и страдать от непристойных предложений мне не пришлось. Дин злобно проревел, похоже распугивая толпу холостяков, подхватил меня на руки под смешки многочисленных зрителей и быстро понес в трактир. Закрыл ногой дверь, сел на лавку и, посадив меня к себе на колени, заставил смотреть на него, обхватив мое лицо руками. Его глаза горели лихорадочным желтым огнем:

— Прости меня, Савери! Прости первый и последний раз. Я клянусь, что больше ни разу не унижу тебя подобным. Не сделаю больно из-за другой женщины и…

— Какой честный! Обещаешь, за что больно сделаешь, а за что нет? — сквозь слезы горько усмехнулась я.

— Жизнь длинная, без боли не прожить. Но и боль бывает разная, даже от удовольствия случается, — угрюмо пробасил мой виноватый кот. А потом вкрадчиво добавил: — Если дозволишь, я покажу тебе, что и такая бывает. Сладкая-сладкая, о которой потом сама просить будешь.

Я фыркнула, шмыгнув носом:

— Вот еще, как можно о боли просить?!

— Поверь, можно, — с невыразимым облегчением выдохнул Дин, отпустив мое лицо и прижав голову к своей груди. Погладил меня по ушам и с огромным чувством продолжил: — Я люблю тебя, моя кошка-крошка. Никогда никого не любил, ты единственная. Самая-самая, родная и любимая. Веришь?

Мы вновь вперились друг в друга. И так он напряженно смотрел, нависая надо мной, ожидая ответа, что я сдалась:

— Хочу верить. Больше всего на свете хочу.

— Я не предам тебя, верь мне. Ты моя единственная.

— Любимая?

— Да. Единственная любимая. Моя семья. И просто моя. Другие больше ни к чему. Клянусь всем, что мне дорого.

Его ладонь лежала поверх маминого амулета у меня на груди. И как только прозвучали заветные «семейные» слова — амулет богини Луны, защитницы женщин и семей, нагрелся, подтвердив силу и искренность клятвы. И вот тут я уже не выдержала: обняла Дина за шею и разрыдалась от счастья:

— Я люблю тебя сильнее всех на свете!

Долго обниматься нам не дала Эльса — попросилась спать. А на самом деле хотела по-женски поточить лясы. Оказывается, она с Шаем тоже ругалась в это время. За компанию, так сказать, предупреждала на будущее. Чтобы ни-ни. Потом выяснилось, что и Хвеся плакала — тоже под одну лавочку вынудила ни в чем не повинного Мирона обещать, чтобы «ни одной и никогда».

В общем, подружки хоть и были с покрасневшими носами, но улыбались хитро и торжествующе. Плутовки.

Глава 26