У мечты должны быть крылья
Шрифт:
— Слав! — позвал он. — А ты смог бы убить человека?
— Не знаю, не пробовал, — хмыкнул тот. — Смотря какого человека и смотря за что.
— Например, ради денег.
— Больших или маленьких?
— Ну, допустим, больших.
— Насколько больших?
— Слав, не знаю. Определи сам, что для тебя большие деньги.
— Миллион долларов?
— Миллион долларов.
Воробьёв вдруг всерьёз задумался.
— Убийства разные бывают, — произнёс он. — Ножом порезать вряд ли смог бы. И задушить бы не смог. А вот пулю пустить смог бы. Чё там —
— То есть в тебе живёт потенциальный убийца? — подвёл итог брат.
— Потенциальный убийца в каждом живёт. Просто не каждому есть необходимость этот потенциал реализовывать. Если ты и так в шоколаде, на фига убивать? А вот если с голоду подыхать будешь, тогда ещё неизвестно, какой потенциал из тебя наружу вылезет.
Несмотря ни на что, в Славкиных словах была некая правда.
— А ты вот с голоду не подыхаешь, а за миллион убить готов, — возразил журналист.
— Я не говорил, что готов, я сказал, что не знаю! Бананы из ушей вытащи. Если б я знал наверняка, что меня не поймают… А то за этот миллион полжизни в тюрьме гнить — на фиг надо?
— А если б знал, что не поймают, убил бы?
— Ой, хватит уже, а?! — поморщился Воробьёв. — Если бы да кабы! Сказал — не знаю! Нет, сидит, додалбливает! Дятел, блин! Щас сделает из меня тут монстра. Вы, журналисты, на это способные.
— Даже если и сделаю — тебе же наплевать, что подумают окружающие, — поддел брата московский гость.
— Передёргивать не надо, ладно? Я про культуру говорил, что наплевать, а про убийства не наплевать! А ты уже так всё перевернул, что убийцу из меня сделал! Писака грёбаный, блин…
— Одно с другим тесно взаимосвязано, — произнёс Сашка. — Человек, обладающий культурой, воспитанием, духовным миром, человек, который уважает другого человека, а значит, имеет сострадание и милосердие, не способен на убийство.
— Ага. Хрень только не неси! Человек, обладающий культурой, не убивает? — Славка облокотился на стол. — Раскольников, чё, некультурный был? Ножом и вилкой есть не умел, сморкался в скатерть?
— Раскольников? — Журналист осёкся и сразу не нашёлся, что ответить. — Раскольников был студент…
— Вот именно!
Сашка приготовился было произнести речь о том, что культура начинается с малого, а заканчивается величайшими ценностями, что человек ни в коем случае не должен допускать собственной деградации, обязан впитывать в себя опыт всего человечества и жить, не повторяя ошибок предков, не поощряя насилие, не разжигая войн, а в гармонии с мирозданием. Но брат прервал его мысль самым простым вопросом, и парень поперхнулся собственными словами.
— Раскольников… — промямлил он, — …был культурным, да. Образованным. Статью в газету написал.
— Однако, это не помешало ему бабку топором по башке шарахнуть, — дополнил Воробьёв, наливая себе ещё минералки. — И не только не помешало, а, можно сказать, подстегнуло. Замороченный
был слишком — статейки пописывал, теории идиотские сочинял. А был бы простым парнем, и дурь бы в голову не лезла. Может, и бабка бы жива осталась!Сашка удивлённо посмотрел на брата. «А ведь, действительно, — промелькнуло у него в голове. — Получается, что способность к убийству никак не зависит от культуры и воспитания. А от чего зависит? От мотивации?»
Но Славка понял его взгляд по-своему.
— Что смотришь? — усмехнулся он. — Не такой уж я, оказывается, дурак?
И тут в диалог вступил Васильич.
— Да чёрт с ним, с Раскольниковым, — произнёс шеф. — Я вот одного не пойму — что это ты, Сашок, брата своего допрашиваешь? Ты за себя скажи. Ты способен на убийство?
— Я? — напрягся Сашка. — На убийство? Нет!
— Нет? А почему? — Штырь наклонился над столом.
— Как — почему? Потому что я не убийца.
— Не убийца? А если деньжатами запахнет или баба твоя на стороне переспит. И тут, как назло, ножичек слишком острый под руку подвернётся…
— Вы намекаете на убийство в состоянии аффекта? Я умею контролировать свои эмоции.
— Ой ли… Ну хорошо, а на другое что-нибудь способен?
— На что?
— Не знаю. Соврать, предать, мелко напакостить.
— Нет.
— Врёшь! — Васильич откинулся на спинку дивана. — Врёшь!
— Почему вы так думаете? — Парень даже слегка побледнел. «А ведь он прав!» — проскочило у него в голове.
— Потому что нету ангелов на свете, а ты сейчас стараешься им прикинуться! — выдал шеф. — Я вот сейчас слушал вас со Славкой и на тебя смотрел, как ты брата поучаешь. И некультурный он, и необразованный, в потенциальные убийцы его записал. А сам-то ты какой? Со всех сторон правильный? Почему считаешь, что имеешь право судить других?
Повисла напряжённая пауза. Присутствующие за столом замолчали, ожидая, что ответит Сашка. Казалось, что воздух накалился.
— Да, я считаю, что имею на это право! — Голос московского гостя прозвучал неожиданно громко. — Имею! Потому что, как вы сами недавно выразились, я действительно представитель московской интеллигенции, я образован и начитан, имею кое-какой жизненный опыт. А кому ещё судить, как не мне и таким, как я? Кому? Трактористу дяде Васе, который от водки не просыхает? Или уборщице тёте Клаве?
— Вона, какой базар пошёл! — поднял брови Васильич. — То есть ты у нас столичная штучка, а мы тут все — колхозное быдло. Так, получается?
— Я сейчас не вас имел в виду, — осёкся парень.
— А кого же? Именно нас, больше некого! — Штырь сверлил журналиста взглядом. — Вот за это я вас, москвичей, терпеть не могу! Сидите там, в своей Москве, корчите из себя невесть кого! Культурные, видите ли! Высшей кастой себя считаешь, Сашок? Да кто ты такой?! Думаешь, пять лет в МГУ штаны протирал и теперь другим можешь указывать, как надо жить?!
«Зачем я это сказал?» — мысленно укорил себя Сашка. А Васильич тем временем продолжал: