У меня к вам несколько вопросов

— Мой племянник сейчас учится на первом курсе. Младший брат Лолы. Так что я отчасти приехал к нему, но завтра приезжает Серено, и нужно будет отвлечь его.

Сакина сказала:

— Он дает показания? Для защиты?

Я чуть не шикнула на нее и оглянулась в зал.

— Думаю, он у них в списке. — Майк казался таким мрачным, словно приехал на похороны друга. — Они хотят поставить его там как бы под видом подозреваемого. Дело в чем: он дал интервью, в котором сказал, что Талия не принимала наркотики, и они в основном хотят, чтобы он повторил это, потому что тема с наркотиками была частью всей теории обвинения. Но вы же понимаете, что будет, как только он окажется в суде.

Это интервью он дал не Бритт с Ольхой, а другому, гораздо более лощеному и многосерийному подкасту, который смог заплатить ему круглую сумму за участие. Он говорил всего пять минут и в основном такие банальные, очевидные вещи, но решительно заявил, что Талия никогда не принимала наркотики, даже травку не курила. «Не знаю, откуда взялась эта идея, — сказал он, и живот у меня ненадолго скрутился в трубочку. Если бы он сказал это в нашем подкасте, я бы призналась, что первая пустила этот слух. — Послушайте, я уже могу это сказать в две тысячи двадцатом. Я сам пытался! Пытался накурить ее. Ей было не интересно. Поэтому я не думаю, что у нее с Омаром были отношения по этой теме. Я вообще не думаю, что у них были отношения. Я думаю, он просто сам себе это внушил. А когда она развеяла его фантазии, он психанул».

Я все ждала, когда мои воспоминания о том, как Талия кружит вокруг мусорных контейнеров, прояснятся, состыкуются с какими-то моими взрослыми знаниями, но напрасно. Возможно, она ходила во сне. Возможно, она случайно что-то выбросила — курсовую работу, капу — и набиралась решимости, чтобы залезть туда и найти это. Возможно, она ждала вас. Что бы там ни было, я неправильно истолковала эту сцену, сгустив краски, подобно тому, как Бендт Йенсен принял светлячков за НЛО.

Я сказала:

— Это главная причина, зачем он им нужен, из-за наркотиков. Они не собираются судить его. Плюс чтобы показать, что больше никого не проверяли.

— Ну да, — сказал Майк, — ну да.

Он заметил корзинку с хлебом, которую мы взяли с моего стола, и выразительно отправил в рот большой кусок багета.

Майк представлял собой интересный случай: имея большой опыт работы в области прав человека, он не мог совладать с правосудием, если это касалось его приятеля.

Не то чтобы мне было безразлично, что будет с Робби. Меня глодало неотвязное чувство вины за то, что мы теперь привлекали к нему внимание, которого он не получил при первом разбирательстве, когда еще не было интернета. Коллеги и друзья будут теперь смотреть на него по меньшей мере с жалостью, если не с подозрением, без всяких на то оснований. Я не хотела думать о том, что люди могли сказать его детям. Был даже один такой сайт, к счастью не слишком активный, под названием «robbieserenhoisguilty.com». [70] Дэйн Рубра в последнее время зациклился на теории о том, что Робби с Талией вышли из своих общежитий среди ночи, чтобы выпить (время смерти Талии указано неверно), и у Робби взыграла «стероидная ярость». Что было просто нелепо, потому что пусть Робби Серено и мог покуривать травку или понюхивать кокс, но он точно не принимал стероиды. Он был сплошь мускулы и сухожилия, прирожденный атлет.

70

Robbieserenhoisguilty буквально значит роббисереновиновен.

— Как он, окей? — спросила я. Майк только пожал плечами.

— Покажи мне фотку своего племянника, — сказала я, и он с минуту рылся в телефоне, а затем показал мне свою вылитую копию четырнадцати лет, совсем немножко похожую на Лолу, с таким же туманным взглядом и тонкими губами.

Я сказала:

— Он будет сердцеедом.

Как-то раз я сказала одному своему другу, когда он показал мне фотографию своего деда в армии в том же возрасте, в каком был он сам, что в жизни не видела никого сексуальнее. Как-то раз я сказала одному писателю, что была без ума от его главного героя, очевидно списанного с автора. Я называю это непрямым флиртом, и он отлично действует. Если честно, я не подкатывала к Майку Стайлзу, отнюдь. Скорее, показывала — на инстинктивном уровне, — что могла бы. Это было проявлением силы. Я теперь стала таким человеком, который мог забавы ради и по своему усмотрению флиртовать с ним.

Кроме того, я тем самым пыталась увести разговор подальше от слушания, но мы вернулись к нему буквально через несколько секунд, когда Сакина сказала, что, если бы в медицине все тянулось так медленно, как в юриспруденции, все ее пациенты поумирали бы.

— Я понимаю, они должны делать все как надо, — сказала она, — но мне иногда приходится делать все как надо в три часа ночи. Мы же не ждем идеального момента. Типа, извините, леди, я не могу сделать вам кесарево в ближайшие два месяца, потому что сначала нам нужно разделаться с этими бумагами.

— Колеса правосудия, — сказал Майк с необычайной искренностью.

— Колеса правосудия давно отвалились от фургона, — сказала я.

Он как бы рассмеялся. И сказал:

— Ты всегда была такая юморная? Я и не думала быть юморной.

Сакина сказала:

— У нас тут словно встреча выпускников. Ты когда-нибудь думал, что мы будем пить втроем?

Спросили бы меня в девяносто пятом году, с кем я буду пить в Грэнби в две тысячи двадцать втором, и каков шанс, что я бы сказала: с Боди Кейн и Майком Стайлзом? И кстати, Майк, посмотри на Боди! Разве она теперь не секси? Кто бы мог подумать?

Майк как-то сник, то ли потому, что его, женатого мужчину, попросили оценить внешность женщины, то ли потому, что ему было неловко за меня-подростка. Он потянулся за своим пивом, словно ища спасения, и поднял его.

— За настоящее, — сказал он.

8

В конце 2020 года, вскоре после того, как мы узнали, что слушание по делу Омара снова откладывается, мне позвонила Фрэн, и я ожидала услышать что-то об этом. Она уже почти простила мне мой длинный нос после того, как в сарае обнаружили следы крови. Или, точнее сказать, она все еще дулась за Грэнби, но больше — на мир в целом, чем лично на меня.

Но она звонила не поэтому: она звонила, чтобы сообщить, что у Карлотты рак молочной железы 3-й стадии.

— Хотя неоперабельный, по-видимому, еще не значит неизлечимый, — сказала Фрэн.

Я поняла, что у Карлотты хватило сил только на один телефонный звонок кому-то из нас, но все равно меня задело, что она позвонила Фрэн, а не мне. Я проглотила свое уязвленное самолюбие и сказала:

— В какой груди?

— Что?

— В какой груди?

— Господи, не знаю. Теперь уже, наверно, в обеих. Тебе это важно?

Мне было важно, потому что я до сих пор не забыла, как пальцы Крошки Уолкотта впились в мою правую грудь. Из чего следовало, что Карлотту он схватил за левую. И пусть это было лишено здравого смысла, я знала, что он травмировал ее и посеял какую-то заразу, которая через двадцать пять лет проросла в ее клетках, заставив ее тело пожирать само себя. Это было невозможно, но это было так.

Ее детям было одиннадцать, восемь и шесть лет. Лечение обещало быть брутальным, безжалостно травящим все клетки в ее теле.

В какой-то степени это сработало. У нее даже снова выросли волосы. Но теперь, год спустя, она снова заболела. Рак дал метастазы, и Фрэн во второй раз организовала сбор средств. Детям сейчас было тринадцать, девять и семь.

Несколько лет назад произошел такой сдвиг: долгое время, когда кто-либо из одноклассников по старшей школе или колледжу уходил из жизни, это был внезапный несчастный случай, что-то быстрое, так что остальные испытывали только шок, без долгих мучений. Но потом год назад умерла от лейкемии моя подруга по колледжу, потом еще один друг — от опухоли мозга, и еще одна подруга — от затяжных осложнений после ковида и слабого сердца. И вот теперь Карлотта: ее кожа на фотографиях восковая, ее жизнь истончилась точно лизун, растянутый до последнего предела, за секунду до разрыва.