У меня не было головы, а мои глаза парили в воздухе

Глаза мои тоже были чем-то невероятным. Я видел все не только вокруг себя, но и над собой. Пришло осознание, что, будучи приматом, я смотрел на мир словно через трубу и был слеп больше чем наполовину. Также я понял, что меня, как примата, должно было сбивать с толку и дезориентировать подобное всеохватывающее зрение. Однако в моем новом состоянии этого не происходило. Изменилось не только мое тело, но и мои сенсорные центры.

Полным обзором все не ограничивалось. В глазных стебельках размещалось множество других органов чувств. Назначение некоторых из них я понимал, однако большинство - все еще оставались для меня загадкой и слегка обескураживали. Они собирали информацию, к которой мои человеческие чувства были слепы - о подобном я никогда не знал и не мог дать ему названия. Самое любопытное, что ни одно из этих новых чувств не было выражено как-то особенно и казались вполне естественными. Они давали комплексное знание обо всех силах и условиях вокруг меня. Я получал полную и совершенно точную картину физической среды, в которой находился.

Я добрался до корабля и не стал заморачиваться с лестницей. Даже не подумав, я выгнулся вверх и пополз по скользкой металлической поверхности. На подошвах гусеничных лап имелись присоски, о существовании которых я не подозревал, пока не пришло время воспользоваться ими. Я гадал: сколько же еще неведомых мне способностей дожидаются часа, чтобы проявить себя, когда в том возникнет нужда?

Я не удосужился запереть люк, когда уходил, поскольку на планете не было никого, кто мог пробраться внутрь корабля. И теперь, очутившись наконец около люка, я радовался, что не сделал этого: в противном случае ключ сгинул бы без следа, погребенный где-нибудь под нагромождениями скальной породы.

Все, что нужно было сделать, чтобы открыть крышку люка, - просто толкнуть ее. Я хотел протянуть руку и выполнить это простейшее действие. Но у меня ничего не вышло. Рук не было.

Похолодев и чувствуя дурноту, я висел на обшивке корабля.

И в тот миг парализующего, тошнотворного ужаса, когда выяснилось, что у меня совсем нет рук - ни кистей, ни предплечий, вообще ничего, - я вдруг лицом к лицу (хотя о каком лице можно говрить?) столкнулся с четким осознанием того, что произошло и во что меня превратили. Мои потроха завязались в узел, а кости превратились в желе. Горечь заполнила меня до краев.

Я плотнее прижался к твердому металлу корабля, вцепился в него, как в последнюю вещь, придававшую хоть какой-то смысл моей жизни. Меня раз за разом обдувал холодный, завывающий ветер, прилетавший из ниоткуда. Вот и все, подумал я. Нет ничего более жалкого, чем создание лишенное каких-либо манипулирующих органов. Однако даже в моем нынешнем расположении духа жалость была тем, без чего я прекрасно мог бы обойтись.

Мысль о том, что кто-то - вообще кто угодно - может посочувствовать мне, причиняла мне боль. Жалость была одной из тех вещей, которых я на дух не выносил.

Эти вшивые омары, думал я, безмозглые растяпы, вонючие дикари! Дали мне превосходные органы чувств, превосходные ноги и превосходное тело, но забыли про руки! Как, по их мнению, я смогу что-нибудь делать без рук?

И, прильнув к кораблю, все еще обескураженный и подавленный, но ощущавший разгоравшийся внутри меня гнев, я понял, что никакой ошибки не было. Никакие они не растяпы и не дикари. Обставили меня. Как раз для того, чтобы я ничего не сделал, они меня и не снабдили руками. Покалечили и приковали к планете. Расстроили все планы. Я никогда не смогу улететь отсюда и никому не расскажу о найденной планете, - теперь они могут и дальше влачить жалкое существование в своих мерзких норах.

Они расстроили мои планы, и это, по всей видимости, означало, что они знали, или догадывались, об этих планах. Они просчитали меня до миллиметра. В то время, как я раскусил их, они раскусили меня. Они в точности знали, что я из себя представляю и что собираюсь сделать. Поэтому, когда пришло время, они прекрасно понимали, как следует со мной поступить.

Обвал не был случайностью. Теперь, размышляя об этом, я припомнил призрачные фигурки суетившиеся у основания утеса в тот миг, когда валуны пришли в движение.

Они убили меня - и, как бы сильно я ни возмущался, убийство я мог понять. Но почему они не оставили все как есть? Это лежало за пределами моего понимания. Смерть решала все их проблемы. На кой им понадобилось копаться в завалах, разыскивая ошметок моих мозгов, необходимый для моего воскрешения?

Пока я обдумывал их мотивы, внутри меня начала вздыматься волна ярости. Их не устраивало одиночество, им было скучно, вот они и сделали из меня безделицу - куклу, которая бы их забавляла. Но, на сколько я их знал, забавлять игрушка должна была издалека, на таком расстоянии, чтобы не представлять никакой опасности. Хотя я не мог даже предположить, какой вред мог я причинить им, не имея рук.

Однако, Богом клянусь, им не уйти от наказания !

Я изыщу способ проникнуть на корабль и уберусь с этой планеты. Затем разыщу человека или какое-нибудь другое существо с руками или их подобием, и заключу с ним соглашение. И вот тогда вонючие омары распрощаются со своими жизнями.

Я согнул глазной стебелек и попытался толкнуть им крышку люка. Однако силы в стебельке было совсем немного. Удвоив напор, я надавил еще раз, и крышка хоть и чуть-чуть, но приоткрылась. Я продолжал толкать - люк медленно смещался внутрь корабля и наконец распахнулся. Кому нужны руки, подумал я, торжествуя. Если с помощью глазного стебелька мне удалось открыть люк, то после некоторой практики я, пожалуй, наловчусь и кораблем управлять.

Эй вы, там, сказал я, лучше прямо сейчас начинайте углублять свои норы, потому что, хотите верьте, хотите нет, я к вам вернусь. Никто не смеет сотворить со мной то, что сотворили эти клоуны, и остаться безнаказанным.

Я продвинулся немного выше, намереваясь забраться в люк, и обнаружил, что у меня ничего не получается. Просто, я был слегка крупноват. Не то, чтобы слишком. Самую малость. Я толкался и протискивался, извивался и крутился всеми мыслимыми способами. Неважно, что я делал, но тело было чересчур большим.

Все просчитали, подумал я. Ничего не упустили. Не оставили ни одной лазейки. Они не снабдили меня руками и, замерив люк, сделали мое тело немного крупнее - не слишком, но достаточно. Они позволили мне уйти и теперь покатывались в своих норах со смеху. Но придет день, когда я заставлю их об этом пожалеть .

Однако все эти мысли не значили ровным счетом ничего, и я прекрасно это понимал. Я не мог заставить их пожалеть. Не мог никуда улететь и не мог ничего сделать. Я не мог попасть на корабль, а если я не мог попасть на корабль - значит не мог и с этой планеты убраться. У меня не было ни рук, ни головы, а если у меня не было головы, то, следовательно, не было и рта. Как человеку питаться без рта? Неужто, они обрекли меня не только на заточение на этой планете, но и на голодную смерть?

Я сполз на землю. По пути вниз меня трясло от страха и злости, и поэтому приходилось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не сорваться и не упасть.

Спустившись, я тут же улегся рядом с кораблем и попытался, разложив все по полочкам, взглянуть на ситуацию в целом.

Человеком я больше не был. В уме я, конечно, все еще оставался им, но внешне, безусловно, - нет. Я застрял на этой планете и уже не вернусь к человеческой расе. Но даже если бы удалось вернуться, о многих вещах теперь можно было забыть. Я больше никогда не завалюсь в койку с какой-нибудь красоткой. Не отведаю стейка. Не опрокину стаканчик-другой виски. И при моем появлении мой собственный народ станет либо потешаться надо мной, либо разбежится в страхе - и я никак не мог решить, что из этого причинит мне большую боль.