У нас тоже водятся тигры
Шрифт:
– Я ж говорила. Чудес не бывает. Вы мальчишки всегда рано или поздно что-то изгадите.
– Извините, я не специально, – сказал я.
Тогда мне было тринадцать лет, но перед высокой в очках библиотекаршей я чувствовал себя пятилетним.
– Посмотрите на него. Он не специально, – сказала она, наклонилась ко мне и прошептала. – А что ещё ты делаешь не специально? А?..
Она посмотрела в читательский билет и произнесла моё имя так, будто я был по меньшей мере вором или убийцей.
– Ничего я больше не делаю специально, – пробормотал я, чувствуя как предательски стала подрагивать нижняя губа. Ещё
– Ладно, – смилостивилась библиотекарша и бросила книжку Кинга на полку позади себя. – Я составлю акт и пусть твоя мама придёт, подпишет его и заплатит деньги.
– За что? – спросил я.
– Как за что? – изумилась библиотекарша. – За порчу имущества.
– У мамы нет денег…
– Есть, – уверенно сказала библиотекарша и добавила. – Это у тебя нет, а у неё есть.
– А можно как-нибудь, – сказал я, пытаясь подобрать слова и не находя их.
– Как-нибудь что?
– Ну, не за деньги, – я сглотнул тугой комок.
– Не за деньги? – переспросила библиотекарша и вдруг насмешливо посмотрела на меня. – А ты вообще понимаешь что ты сделал с книгой??
– Утопил, – кивнул я.
– Вот именно, – сказала библиотекарша. – Утопил книгу самого Стивена Кинга!
Я подумал, что таким священным тоном можно говорить только про Библию. А тётка наклонилась ко мне и быстро говорила мне на ухо
– А это король ужасов, между прочим, если ты не знал! И полка, где стоят его книги, у нас называется проклятой! Потому что туда приползают умирать крысы! Представляешь, мальчик? За месяц парочка обязательно сдохнет возле этой полки, протухнет и воняет потом. А убирать должны мы. И хлоркой потом посыпать, тоже мы – рядовые библиотекари. А у меня высшее историческое между прочим, образование! Вот что твой великий Стивен Кинг делает! Приманивает вонючих дохлых крыс на свою книжную полку. Представляешь, как из-за дохлятины воняет в нашем книгохранилище??
Я представлял. Я даже отошёл на шаг назад, потому что изо рта женщины тоже пахло так мерзко, что я подумал, есть как минимум ещё одно место в библиотеке, куда приползают умирать крысы. Рот библиотекарши. Понятное дело, что я деликатно промолчал. А с расстояния в шаг вонь из её рта с желтоватыми зубами, казалась не такой страшной.
– Лучше заплати деньги, – сказала вдруг она. – Ну, я просто тебе как взрослый человек рекомендую.
– Ну ведь можно же просто так? – спросил я, понимая где-то на задворках сознания, что прямо сейчас во мне говорит тот, кто годы спустя будет выигрывать самые серьёзные московские уголовно-административные дела. Да, через пятнадцать лет моё имя начнёт греметь по России и в очередь на консультацию будут выстраиваться известные политики и финансисты. Но тогда мне было всего тринадцать и мне страшно не хотелось идти к маме и говорить про утопленную книгу и про деньги, которые она теперь должна отдать за меня дурака библиотеке.
– Видишь ли, мальчик, – произнесла библиотекарша, – Я считаю, за всё нужно платить. Особенно, если ты любишь принимать ванную, почитывая книжки подобного рода. Кстати, ты хоть дочитал её?
Я кивнул. Женщина не произносила ничего такого ужасного, но её голос, тон, глаза, увеличенные очками продолжали пугать меня.
– Ну ладно, иди. Я прощаю тебе порчу книги, – сказала библиотекарша. – Можешь передать привет маме.
Она
расписалась в читательском билете, что книга сдана.– Спасибо! – воскликнул я. У меня будто гора с плеч упала. – Большое спасибо вам! Вы очень хорошая, правда спасибо вам!
– Не благодари, – осадила меня библиотекарша. – Помни о крысах, которые приползают сдохнуть лёжа на книжках этого Ки-и–инга-Пии-и-нга.
Голос библиотекарши прямо таки издевался над именем моего любимого писателя. Но честно говоря, мне было наплевать. Меня простили, отдали читательский билет, я схватил его и шёл к выходу, когда до меня долетел тихий голос
– Двести шестьдесят…
– Что? – остановился я возле двери.
– Двести шестьдесят рублей ты должен был бы заплатить, если бы я не простила.
– Спасибо большое вам, – сказал я ещё раз и выскользнул за дверь.
Я прибежал домой, порхая на невидимых крыльях счастья и первое, что меня насторожило – это был отец. Как я и говорил, он ушёл от нас и было необычно видеть его. Потом я заметил, что на отце буквально лица нет. Вообще, мой батяня тот ещё пофигист и, чтобы он вот так примчался и торчал у нас с таким опущенным лицом, должно было произойти что-то действительно плохое. Потом я услышал женский плач. Плакала мама. Страшно плакала. Я прошёл внутрь и в коридоре увидел несколько пар чужой обуви. В комнате маячили спины людей в белых халатах. Они что-то делали возле пеленального столика моей маленькой сестрёнки Лизы.
– Не ходи туда. Лиза утонула, – сказал отец. Он достал сигарету и вышел в подъезд. Я увидел слёзы на его глазах .
Я не стал заходить в комнату. Мне не хотелось встречаться взглядом с рыдающей мамой. Как во сне я прошёл мимо распахнутой ванной, где всё было залито водой. Ванночка, в которой мама купала Лизу, была опрокинута. Я не замечал, как носки мои пропитались водой и хлюпают по полу. На кухне пахло жжёной кашей. Я понял, что мама готовила, оставила на несколько секунд Лизу, сбегала в кухню выключить конфорку, а когда прибежала обратно уже произошло страшное.
Я посмотрел в окно кухни. Мне было так плохо, как никогда не было. Я чувствовал себя хуже, чем когда упал с трёхметрового дерева в прошлом году. Я тогда получил сотрясение мозга и смещение позвонков в шее и лежал всё лето в гипсе. И та боль, которую я испытал тем летом, была ерундой в сравнении с моим теперешним состоянием.
Я прошёл мимо комнаты и увидел как мужчина врач переглянулся с женщиной врачом и покачал головой – у них не получалось оживить Лизу. Крохотное тельце сестрёнки лежало на пеленальном столике. Её ручки и ножки расставлены в сторону и неподвижны.
Я закусил губы, чтобы не заплакать и когда боль от укуса обожгла мозг, я вспомнил про книжку Стивена Кинга, а главное про слова библиотекарши. Я прямо услышал её противный голос: “Помни о крысах, которые приползают сдохнуть лёжа на книжках этого Ки-и–инга-Пии-и-нга”
– Двести шестьдесят рублей! – я выскочил из квартиры и проорал это курившему в подъезде отцу.
– Сынок, но сейчас ты что не понима… – начал было отец и вдруг его лицо изменилось, потому что я заорал и я НИКОГДА ТАК НЕ ОРАЛ НА ОТЦА, понимаете? Вообще никогда. Ни до ни после этого. И ещё я помню, что матерился. Да, крыл папашу матюками на весь подъезд.